Кондотьер

– Ну, дело вкуса, – полковник свои восемьдесят граммов выпил залпом и немедленно налил еще. – Еще будете?

– Я… Я так опьянею.

– Ну, а нам что требуется?

– Кому нам?

– Вам! – криво усмехнулся полковник. – Мне ни к чему, я на пьяных баб не дрочу. А вам стресс надо снять, выспаться. Я не прав?

– То есть даже если я совсем пьяная стану, – нахмурилась Натали, чувствуя, как расходится по телу приятное тепло и начинает легонько кружиться голова, – и буду… Ну, не знаю, голая разденусь, или еще что?

– В этом случае, тем более. Я, Наталья Викторовна, вышел из того счастливого возраста, когда «лишь бы случай представился», и, смею надеяться, не вошел еще в тот, когда «лишь бы дали». Можете пить без опаски. И спальней распоряжайтесь, чего уж там. Мне все равно сегодня не до сна будет.

– Болит?

– Болит! – полковник хмыкнул и опрокинул в рот следующую порцию водки. – Надо бы поесть, что ли… А как вам меня описали?

– Да, так вот и описали, – пожала плечами Натали, протягивая ему пустой стаканчик. – Налейте еще, пожалуйста. Невысокий, подволакивает левую ногу. Спасибо. Не всегда, но часто, особенно в плохую погоду или после длительной пешей прогулки. Лицо продолговатое, черты правильные. Лоб высокий с залысинами…

– И место назвали?

– Да. Музыкальный театр на Галерной… А иначе, как бы я вас…

– И в самом деле! – полковник выпил третью рюмку и пошел на кухню. – Есть будете?

– Буду.

– Тогда, берите бутылку и айда за мной!

– Уже! – она подхватила бутылку, шагнула вслед за полковником и едва не врезалась в косяк двери.

«Вот черт!»

– Вы колбасу едите?

– Какую? – спросила она, переводя дыхание и возвращая себе контроль над телом.

– Сейчас… Написано, «Краковская», пахнет костром и чесноком, что скажете? – полковник стоял у открытого холодильника и нюхал упаковку с колбасой.

– Давайте есть колбасу, – Натали вдруг вспомнила, что ничего не ела с раннего утра, то есть со вчерашнего утра. Сегодняшнее должно было наступить всего через несколько часов.

– Кейн – высокий мужик, – полковник бросил колбасу на стол и достал из недр холодильника еще одну упаковку. – Студень… Это холодец, не так ли?

– Так вы не Кейн.

– Нет, но мы знакомы. Что скажете насчет холодца? Под водку, должно быть…

– Да, уж дайте хоть что-нибудь, а то я с голоду умираю.

– Берите вилку и приступайте… – пожал плечами полковник и снова поморщился. – Так вот, – он поставил упаковку со студнем на стол и подхватил оставленную Натали бутылку, – Генрих Кейн – высокий, под два аршина и десять вершков[3] приблизительно, лысый, как яблоко, тучный. Такие дела. Будете?

– Да. А вы?

– А что со мной не так? – полковник отсалютовал ей стаканчиком и выпил. Про себя Натали все еще предпочитала называть его полковником, хотя уже поняла, что «ошибочка вышла» и мужчина этот не Кейн.

– Значит, вы действительно Генрих Воинов? – спросила, выцедив третью по счету рюмку водки.

– Нет, разумеется.

– А кто?

– А оно вам надо?

– Но как-то же я должна вас называть!

– Зовите Генрихом, – предложил мужчина и, протянув руку, плеснул водки в стаканчик Натали. – Еще можете называть меня полковником. Все это соответствует действительности, так что…

«Генрих Воинов… Полковник… – Натали нашла в кухонном шкафу столовые приборы и тарелки, заодно обнаружив и батон белого хлеба. – Русский, а не бельгиец… Живет в Вюртемберге… Я что-то пропустила?»

– А вы какой, полковник, Генрих… э…?

– Ох уж мне эти русские! – вздохнул мужчина, накладывая студень на тарелку. – Отчество обязательно?

– Мне кажется, да. Мы ведь едва знакомы, – она вооружилась ножом-хлеборезом и взялась за батон.

– И это вы называете «едва знакомы»? – указал он небрежно вилкой на свою грудь. Пальто полковник снял, пробитую пулей фляжку выбросил, но пиджак в любом случае был испорчен, что называется «целиком и полностью».

– Предлагаете перейти на «ты»?

– Нет, не думаю, – полковник вернулся к холодильнику. – Ага! Вы ведь не будете возражать против горчицы? Дижонская… Вполне. Да, на «вы», я полагаю, но по имени. Как вам такой вариант?

– Передайте мне, пожалуйста, горчицу, Генрих!

– Вот, пожалуйста!

– Вы очень любезны.

– А вы нет, Натали! Испортили мне хорошее пальто и пиджак заодно. Теперь стыда не оберешься, пока новые покупать буду. Мало что выглядит ужасно, так еще и алкоголем за версту несет. Вы из чего стреляли?

– Из «люгера».

– Из «восьмерки»?

– Да, восьмой номер.

– С пятнадцати метров… А ничего так, – полковник прожевал кусок студня и потянулся за булкой. – Это ничего, что я разговариваю за едой? Не интеллигентно, я знаю, но учитывая обстоятельства… Из «люгера» с пятнадцати метров. Не иначе как все мученики и святые угодники за меня хором просили. Восемь граммов – не шутка.

– Вам повезло, – Натали старалась контролировать речь – содержание и произношение, – но не знала насколько успешно с этим справляется. Мало того, что захмелела, выпив уже граммов триста водки, натощак и с морозу, так еще и «отходняк» начался, и трясло ее совсем не по-детски. Не по-девичьи, одним словом, трясло. Не от страха. От осознания последствий.

– Вот и я о том же. А хват двумя руками вам кто ставил?

– Генрих, вы не обижайтесь, пожалуйста, но я своих не сдаю, даже если сейчас пью с вами водку.

– Это если по почкам не бить и голову в ведро с водой не окунать. – Он смотрел ей прямо в глаза, а глаза у полковника были серые, внимательные, и от них веяло стужей. – Но это не ко мне. Я вас из интереса спрашиваю, так что – не хотите, не отвечайте. Но мне казалось, что в пределах разумного вы мне кое-что могли бы и рассказать. Все-таки я не Кейн, и, следовательно…

– Получается, меня подставили.

– Возможно, – согласился полковник, – но, скорее всего, вы уж не обижайтесь, Наташа, им до вас и дела нет. Вы, как и любой исполнитель вашего уровня, пешка, расходный материал.

«Пешка…» – забавно, но с такой точки зрения она ни на себя, ни на кого другого из боевки никогда не смотрела. Просто не видела такой возможности. Но вот слова прозвучали. И, разумеется, они вызвали протест. Однако протест – всего лишь первая реакция, за которой обычно и приходит понимание. Или не приходит.

– Налейте мне еще.

– Правильное решение. Так что? Можно полюбопытствовать или никак нельзя?

– Любопытствуйте, – она откусила слишком большой кусок бутерброда с колбасой и на некоторое время замолкла, но и полковник не спешил. Ел свой холодец с горчицей, жевал, смотрел в темное окно, выходившее на двор-колодец.

– Ревтрибунал Центрального района, это что? – спросил, даже не обернувшись.

– Эвфемизм, – проглотив последний кусок, ответила Натали. – Решение руководства, как всегда. Или инициатива снизу. Так тоже случается, но не в вашем случае.

– Любопытно. Ну, а партийная принадлежность? Или вы, Наташа, вольный стрелок?

– Наемница?! – вскинулась Натали. От оскорбления даже в виски ударило, и перед глазами закачалась кровавая марь.

– Полагаете, быть наемником оскорбительно? – все-таки обернулся, лицо серьезное, глаза чуть прищурены.

«Он так целится, – поняла она, несмотря даже на алкогольный туман, начавший заволакивать сознание. – Он близорук. Но не серьезно. Видит прилично, но, когда стреляет из винтовки…»

– Я своих партийных взглядов не скрываю! – Откуда взялся гнев? С чего вдруг, и куда ушел? Отчего?

– «Набат»! – буркнула раздраженно и оперлась рукой о стол. Комната плыла, вращалась и нагревалась от вращения. Становилось жарко. Струйка пота скатывалась с виска, еще одна – торила дорожку вдоль позвоночника, где-то в районе застежки бюстгальтера.

– Разъясните, если не затруднит, – полковник пыхнул только что закуренной папироской, выпустил облачко сизого дыма. – Я, видите ли, с российскими реалиями знаком весьма поверхностно, так что…

– Что такое ФАР знаете?

– Федерация анархистов России?

– А говорите, не разбираетесь! – Натали вдруг ужасно захотелось курить. Иные дни и не вспоминала о табаке, а сейчас, как приспичило. – Дайте папиросу!

– А мне показалось, вы не курите! – Оказывается, он уже протягивал ей открытую коробку с изображением танцующей турецкой девушки. – Держите, Наташа. Вы позволите мне вас так называть?

– Называйте, – пожала она плечами.

– Так что там с ФАР и «Набатом»?

– «Набат», – вспыхнула с треском и шипением серная спичка, огонь лизнул край папиросы, и рот наполнился сухим горьким дымом, – «Набат» – это газета анархо-синдикалистских профсоюзов.

– Значит, вы анархо-синдикалистка?

– Во всяком случае, была. – Сейчас Натали не была уже в этом уверена, но не рассказывать же об этом полковнику! Или рассказать? – Вы спрашивали о хвате двумя руками…

– Да, – холодно усмехнулся полковник. – Техника налицо.

– Я прошла полный курс «Тамбовских волков», – похвасталась Натали, отдышавшись после новой порции водки.

– Впечатляет! – полковник смотрел на нее с каким-то новым выражением.

«Сейчас он подойдет… Он… Он подойдет и… Поцелует или сразу завалит на стол? Он…»

– Я…

– Вы готовы, – кивнул он. – До кровати доберетесь сами, или помочь?

Глава 2

Медленный фокстрот

– Завтракать, конечно, не будете? – положительного ответа Генрих не ожидал. Спросил из вежливости и получил в ответ кислую мину.

– Не буду.

«Интересное дело, – подумал он мельком, стараясь не смотреть Наталье в лицо, – отчего красивые женщины остаются самими собой даже с похмелья, а мужчины – никогда?»

– Ладно, уговорили! – кивнул Генрих. – Пейте кофе, и вот вам еще в терапевтических целях… – плеснул он ей «на чуть» шустовского коньяка.

– Я не люблю кофе!

«Что характерно, рюмку с коньяком прибрала без разговоров, а кофе, видите ли, не нравится».

– А зря! – Генрих налил коньяка и себе, «чтобы запить аспирин», и снова подумал о том, как переживают похмелье хорошенькие женщины. – Пейте, Наташа! Кофе в вашем состоянии – самый подходящий напиток, вы уж поверьте моему опыту!

На самом деле он лукавил. Наташу трудно было назвать красавицей. Слишком жесткое лицо, опасный взгляд, резкие черты. Молодая, это да, но все-таки не красавица. Впрочем, молодость дорогого стоит, особенно, если речь о женщине, а говорящему – шестой десяток пошел.

«Не красавица, но…»

Какой эпитет подобрать? Симпатичная? Нет, пожалуй. Симпатичная – это о ком-то другом. Привлекательная?

«Такая привлечет. Догонит, и привлечет еще раз!»

Однако едва он успел мысленно пошутить, как двойной смысл шутки заставил его остро почувствовать свою неправоту.

«Интересная!»

В точку! Узкое бледное лицо. Правильные, хоть и резковато выведенные черты. Черные, коротко – едва ли не под мальчика – подстриженные волосы. Синие глаза.

«Н-да… И все, как всегда, упирается в половой вопрос!»

Скорее всего, нынешние «неудобства» определялись лишь тем, что у него давно не было женщины. Как-то он этот вопрос запустил, а теперь, вишь, как проняло.

«Безобразие!»

– Вы, Наташа, авто водить умеете? – спросил вслух, выпив коньяк и закуривая.

– Что? – поперхнулась женщина, брызнув с губы мелкими каплями кофе. – Какое авто? Вы о чем?

– У меня, видите ли, грудь очень болит… – Грудь действительно болела. Особенно левая половина. Она вся была один сплошной синяк, за ночь сползший вниз, на бок и на живот. – И левая рука. В таком состоянии за баранку не сядешь, сами должны понимать.

– Так вы что, – нахмурилась Наталья, – хотите, чтобы я у вас шофером служила?

– Отчего бы и нет? – Генрих решил, что идея дорого стоит, да и не врал он почти. Даже наоборот: он ведь не стал ей рассказывать, что у него еще и мигрень на фоне вчерашних переживаний случилась. А хорошая мигрень стоит, если кто не знает, нормального осколочно-пулевого в мягкие ткани.

– Отчего бы да? – адаптировалась женщина к меняющейся ситуации почти мгновенно. Сейчас она была уже спокойна, собрана, хмуро-иронична.

«Не шавка… Настоящая сука! Посмотрим…»

– Вы мне задолжали, разве нет?

– Да, пожалуй.

– Так вы умеете управлять автомобилем?

– Умею… но у меня нет прав.

– Вообще нет или только с собой?

– С собой, – нехотя признала Наталья.

– Мы могли бы заехать…

– Заехать? – нахмурилась она.

– Вот что, – предложил тогда Генрих, – давайте перестанем плести кружева и назовем вещи своими именами. Я кому-то нужен. Вернее, я нужен им мертвым и не нужен живым. Кому и отчего, не знаю. Возможностей – тьма, а материала для размышлений – ноль. И это все обо мне. Во всяком случае, пока. Согласны?

– Допустим.

– Что ж, считаем, что допустили. Теперь о вас. Тот, кто вас послал, сыграл вас, Наташа, втемную. Полагаю, в ваших кругах такое поведение не приветствуется.

– Вы сказали.

– Отсюда следует, что возвращаться вам пока некуда. Убьют.

– Возможно.

– Можно, конечно, попробовать объясниться… – это был камень в кусты. Бросок наобум.

– Не обсуждается.

– Вообще или только со мной?

– С вами, полковник!

– Хорошо, – спорить с очевидным бессмысленно. – Мое предложение таково: оставайтесь со мной. Дня на три-четыре. А потом уедете, я вам и билет куплю, куда скажете. Или к своим вернетесь, если объясниться получится. Или еще как…

– Небезупречно, но приемлемо… – Наталья взяла со стола пачку папирос, покрутила в длинных крепких пальцах – «Пианистка или лучница!» – взяла одну, оббила о не по-дамски остриженный ноготь большого пальца, взбросила в угол рта. – Однако если я появлюсь подле вас…

– Я не Кейн, – напомнил Генрих, знавший по опыту, что такое моральные императивы.

– Вы не Кейн. Однако, может статься, вы ничем не лучше. Я-то вас не знаю.

– Я вас тоже не знаю.

– Резонно, – согласилась Наталья и протянула руку за спичками. – А теперь скажите честно, Генрих, зачем я вам понадобилась? Ну, не авто же, в самом деле, водить!

Получалось, что он не ошибся. Покушение и, тем более, его странный исход ставили Наталью в достаточно сложное положение.

«Между молотом и наковальней!»

Между своими и чужими. Между полицией и боевиками. Между хитрованом, играющим свою, особую игру, и руководством анархистской боевой организации.

«Непросто…»

И все-таки всей правды о том, что и как заварится теперь вокруг вчерашнего инцидента, Генрих знать не мог. А женщина, как он ее теперь понимал, была не дура и не из новичков. У нее могли быть и совершенно неизвестные и даже непонятные Генриху резоны. Иди знай, что у такой стервы на уме!

– Видите ли, – кое-что он ей сказать все-таки обязан, иначе никак. – Видите ли, Наташа, я прибыл в Петроград, чтобы обсудить с некоторыми людьми некоторые вопросы.

– Звучит многообещающе, – мрачно усмехнулась женщина. – И ключевое слово здесь – «некоторые».

– Вы правы, – не стал спорить Генрих. – Но есть еще одно важное слово. «Кое-что».

– Это два слова, а не одно.

– Вообще-то, одно, но суть от этого не меняется.

– Да, скорее всего, – согласилась Наталья и затянулась, прищурившись.

– Они знают обо мне кое-что, но хотят знать больше.

– То есть им вас убивать не резон.

– Этим – нет, но есть и другие.

– И вы хотите всех их заинтриговать.

«Умна!»

– Хочу попробовать.

– И как вы это видите?

– Я вижу рядом с собой элегантную молодую женщину с мрачным выражением лица, опасным взглядом и повадками наемного убийцы.

– Звучит заманчиво, – выдохнула дым Наталья, – шофер, телохранитель…

– Возможно, любовница.

– За нами станут следить.

– Уже начали, – уточнил Генрих. Ему нравилось, как женщина вела разговор. И сама женщина нравилась тоже, и это следовало признать и осмыслить, чтобы не наломать дров. – Но учтите, Наташа, чем больше станут нас опекать эти люди, тем труднее будет другим людям приблизиться на расстояние выстрела. Ко мне или к вам.

– Мне понадобится ствол, – похоже, Наталья уже раздумывала над практическими вопросами. Над тем, например, где и как добыть по-быстрому оружие.

– Выбирайте! – Генрих, не таясь, открыл сейф и вынул оба пистолета. – Один – ваш, другой – мой.

– «Стечкин», с вашего позволения!

– А не крупноват?

– Мне в самый раз, а что касается размеров, то вам ведь и нужно, чтобы его увидели. Я не ошибаюсь?

– Нет.

– А еще мне понадобятся деньги.

– Много? – поднял бровь Генрих.

– Не в этом смысле, полковник, – отмахнулась она, гася окурок в пепельнице. – Мне одеться надо. Ну не так же идти?

– А справитесь?

– Э… Что вы имеете в виду? – еще больше нахмурилась женщина.

– Вам нужен помощник, или сами знаете, что и как?

Вопрос не праздный. Революционерки левого толка одеваются обычно с удручающим безвкусием, и, хотя про Наталью этого не скажешь, ее одежда была всего лишь практична и не бросалась в глаза. И это все о ней.

– Справлюсь.

– Отлично! – Генрих вынул бумажник и отсчитал пять сотенных билетов. – Вот пятьсот рублей золотом, как считаете?

– Вполне! – кивнула Наталья и протянула руку за деньгами.

– Да, нет! – сообразил вдруг Генрих. – Экий я простак! Вам же разные наряды нужны, а не один! Три-четыре перемены, как минимум, а еще белье, обувь, какие-нибудь украшения. Не драгоценности, допустим, но все-таки… И потом, у вас даже зубной щетки нет, не говоря уже…

– Давайте не будем уточнять! – остановила его Наталья. – Каков наш бюджет? Если пять сотен, то…

– В пять тысяч уложитесь?

– Все так серьезно? – глаза женщины словно бы выцвели от холода.

– А вы что думали, я в бирюльки сюда играть приехал?

* * *

«Полковник Генрих Воинов из Вюртемберга…»

Слова, казалось бы, понятные, русские, но смысла в них нет. Бессмыслица. Нелепость.

«Абсурд и нонсенс!»

Тем притягательней тайна личности этого странного мужчины. Почему Эльф указал на него? Был кем-то введен в заблуждение или, напротив, именно Воинова имел в виду, когда называл его Кейном? Все может быть, но может и не быть. Однако вот еще непростой вопрос – отчего Воинов не сдал ее полиции. Не хочет светиться или предпочитает наводить тень на плетень? Не выдал, не свернул шею, даже не… Впрочем, у него, наверное, сломаны несколько ребер…

«А может быть, он, и вовсе, не по этой части, или я не в его вкусе, или еще что!»

Одно ясно – человек он не простой и в Петроград прибыл неспроста. Неслучайным представлялось и покушение. Однако верно и другое: из-за этого гребаного полковника – кем бы Генрих Воинов ни оказался на самом деле – Натали попала в историю, которую так с ходу никому не расскажешь и не объяснишь, а уж разрулить все проистекающие из нее большие и малые проблемы, потом изойдешь и кровью умоешься. Оставалось лишь «ждать и догонять», чего Натали делать не любила, хотя и умела.

– А где, к слову, ваш автомобиль? – спросила она, рассматривая с мрачным интересом выстроившиеся вдоль тротуара машины. Отчасти было даже любопытно, которая из них принадлежит Генриху.

– Полагаю, вот тот синий «Кокер»[4], – небрежно кивнул полковник.

– Полагаете?

«Он что, собственного автомобиля не помнит?»

– А вы подергайте за ручку дверцы! – предложил Генрих, невозмутимо попыхивая на холодном ветру папироской. – Если открыта, значит, машина моя, а если нет, будем искать дальше.

– Похоже, что она ваша… А ключ?

– Посмотрите, пожалуйста, в бардачке. Там же и документы должны быть.

Вот так просто. Как само собой разумеющееся. Почти естественно, но, разумеется, не без умысла. Наверняка хотел посмотреть на ее реакцию.

«Что ж, пусть смотрит!»

– Сначала заедем на Лиговский за моими вещами, – сказала, садясь за руль, – потом…

– Потом на Итальянскую к Пассажу, я полагаю, – Генрих сунул окурок в пепельницу и захлопнул дверцу. – Там, я слышал, магазины лучше и все в одном месте. Опять же парикмахеры, маникюрши… Часа за два управитесь?

– В котором часу у вас встреча?

– В три пополудни в галерее «Артис» на Колокольной улице.

«Надо же, не в меблированных комнатах, не на чердаке или в подвале! Полковник встречается в галерее современного искусства. Шемякин, Овчинников, Арефьев… Кто бы подумал!»

– Успеем, – она выжала сцепление и плавно отпустила педаль газа. Погода стояла холодная, так что приходилось иметь в виду еще и температуру воздуха.

* * *

Людвиг подошел к нему в магазине верхней одежды, когда Генрих примерял темно-серое драповое пальто. Возник из ниоткуда, вежливо кивнул отражению в зеркале, осторожно коснулся кончиками пальцев рукава.

– Хорошая ткань, сударь. Теплая. Как раз для нашей погоды. Я бы рекомендовал приобрести заодно и шарф. Зима все-таки…

– Женщину видел?

– Так точно.

– Водительское удостоверение на имя Натальи Викторовны Цельге, – Генрих застегнул пальто на все пуговицы и отметил мысленно, что шарф действительно не помешает. – Имя, разумеется, неродное. Возраст – двадцать четыре года. Плюс минус один-два. Речь правильная. По-видимому, знает немецкий и французский языки. Скорее всего, закончила, как минимум, гимназию. Анархо-синдикалистка. Близка к группе «Набат» и, скорее всего, состоит в боевой организации ФАР. Прошла курс городских партизан Нефедова – «Тамбовские волки». Узнай, что сможешь, и, как можно, быстрее.

– Сделаем. Я бы сменил заодно и туфли. Легковаты для Петрограда, мне кажется.

– Разумно, – согласился Генрих. – Что Карл?

– Через сорок минут в чайной «Зефир». Выходите на Невский проспект и идете налево до следующей улицы. Заведение находится почти сразу за углом. Второй этаж. Господин с журналом «Нева». Пенсне. Волосы светлые с сединой, пробор посередине.

– Хорошо, – кивнул Генрих. – Кто сегодня ходит за мной?

– В первую половину дня – Ульрих и Вальтер, после обеда – Гюнтер и Рихард. Надо было и вчера вас подстраховать.

– Все не учтешь! Свободен.

– Честь имею! – Людвиг чуть склонил голову в поклоне и растворился среди вешалок с пиджачными парами.

Генрих встречей остался доволен. Пока – если не считать вчерашнего покушения, едва не стоившего ему жизни – все шло неплохо. Во всяком случае, не хуже чем планировалось. Возможно, что и лучше. Однако участие в деле Натальи Викторовны Цельге пока не просчитывалось. Оно лишь угадывалось, никак не более. Впрочем, интуиция, которой Генрих привык доверять, не молчала. Она нашептывала на ухо крайне любопытные перспективы.

«Что ж, поживем – увидим!»

Распрощавшись с Людвигом, Генрих купил себе темный костюм-тройку из натурального английского твида, белую рубашку Бурылинской мануфактуры, венецианский шелковый галстук, пальто варшавского пошива и шерстяное кашне. Подобрал в обувном магазине на первом этаже галереи зимние ботинки на толстой каучуковой подошве и, окончательно переодевшись во все новое, вышел на улицу.

Питерская погода не разочаровала. Снаружи снова шел снег с дождем, и видимость не превышала двух-трех метров. По-хорошему, следовало бы озаботиться приобретением большого зонта из тех, что в собранном виде похожи на трости – в качестве трости могли и служить, но Генриху, привыкшему к другому образу жизни, переучиваться было поздно, да и незачем. Идти оказалось недалеко, и промокнуть он не успел.

– Здравствуйте, Федор Иванович! – Карл сидел за столиком у окна, пил чай и просматривал свежий журнал.

– Рад вас видеть, Генрих Николаевич! – контакт вел себя естественно, из легенды не выбивался, внимания к себе не привлекал. – Составите компанию?

– Всенепременно! – Генрих повесил пальто и шляпу на деревянную полированную вешалку, стоявшую в простенке между двумя высокими окнами, и присел к столу. – Черный чай, – кивнул он половому, одетому, впрочем, скорее как ресторанный официант, чем как обслуга из русского трактира. – Что можете предложить? Дарджилинг? Ассам? Хунань?

– Практически все, что пожелаете, – чуть склонил голову средних лет по-европейски ухоженный половой, – но я рекомендовал бы красный кимун фирмы Высоцкого. Великолепный чай с легким привкусом вина, фруктов и сосны…

– Уговорили! – усмехнулся Генрих. – Без сахара, но что-нибудь сладкое я бы съел.

– Смоква из груш на меду, смоква из рябины, лепные и печатные пряники, архангельские козули, пирожки с клюквой, европейские пирожные…

– Два пирожка с клюквой, – решил Генрих. – Благодарю вас.

– Итак? – спросил Карл, когда половой отошел, чтобы выполнить заказ.

– На первый случай, я хотел бы получить краткую – времени у нас не более часа – справку о внутриполитическом положении империи. Это возможно?

– Разумеется! Иначе за что вы мне платите?

«И немало!»

– Тогда приступим.

– Что ж… – Федор Иванович Комаровский служил в Первом промышленном кредитном банке, занимаясь анализом рынков. Специалист он был не из дешевых, но в определенных кругах имел репутацию человека не просто умного и знающего, но и осторожного, осмотрительного и основательного. И, что не менее важно, не болтливого. – Что ж… – поправил он пенсне. – Начнем, пожалуй, с того, что империя находится в состоянии шаткого равновесия. Проблематичность ситуации, однако, заключена в том, что наличествует более одной силы, способной данное равновесие нарушить.