За гранью реальности, прикосновение Любви

ВЕДЬ ТЫ И ЕСТЬ ЭТОТ МИР!!!

Рыжая Солнечная девчонка просто шла по улице и дарила этому миру свою улыбку, любовь, счастье… И мир ей отвечал тем же…

Дарите людям свою улыбку и любовь!

Они бегут неумолимо, безжалостно, раскручивая стрелки на циферблате часов, и не угнаться за ними, и не вернуть.

Они летят, как будто пущенная стрела, сквозь твою жизнь по вектору судьбы.

Секунды растягиваются в минуты, часы, года и века, превращаясь в бесконечность, но в них и есть вся твоя жизнь.

Всего лишь одна секунда, одно мгновение, решает всё и может изменить многое.

Ведь может лишь одной секунды не хватить, чтобы принять верное решение, или не сделать тот шаг навстречу роковой пуле, летящей прямо в сердце. Ты или шагнёшь в точку неизбежности, или опоздаешь.

Всего одно мгновение, и ты не успел или задержался, и становится всё по-другому, и нет в мире случайностей, – есть только те секунды длиною в жизнь…

Счастье, горе и всё, что с нами происходит, проносится мгновенной вспышкой, и потом мы живём

этим всю оставшуюся жизнь. Как жгут, сплетённый из секунд, хлещет нас плетью реалий.

Лишь секунда, лишь мгновение, и ты почувствовал тот вкус сладкой вишенки от поцелуя на своих губах и, как наркотик, он нужен тебе потом всю жизнь.

Лишь секунда, лишь мгновение, и ненависть вонзилась кинжалом в твою душу, и ты смертельно ранен или отравлен ядом неизбежности мести.

О, как нам, порой, хочется вернуть те мгновения невозврата, что канули в прошлое, подчеркнув своим красным маркером в сознании слово «сожалею»!

Любоффффьььь

Она есть или её нет. Ей не нужны ни определения, ни доказательства. Она вне времени и пространства, ей не нужны подтексты и краски, да и объяснения ей не нужны. Она есть или нет, всё остальное – дешёвое словоблудие.

На грани

Это не когда ты можешь перейти рубеж, а когда тебе всё равно, в какую сторону ты свалишься.

Прощение

Прощают лишь сильные, да великодушные. Слабые могут подавиться своей обидой и затаиться.

Влюблённость

Это только лишь старт перед марафоном к большой любви. И лишь твой выбор – какой он будет, как тебе стартовать: или с низкого, или вообще фальстарт взять. Ты, главное, добеги до финиша.

Подарить любовь…

А ты мне не дари любовь, – о подарке можно забыть или не оценить. Ты мне её вонзи в сердце, как кинжал из булатной стали, да по самую рукоятку. Да так, чтобы капельки крови слезинками скатывались по кровостоку, омывая и грея душу. И тогда навеки она останется там.

Правда или ложь

Да нет, это не ложь. Это просто одна из миллионов возможных реальностей. И чего привязались к другим, чтобы вам всегда говорили правду? Мы и сами-то себе её иногда сказать не можем, хоть и знаем её. Вот и живём в разных реальностях.

Какие все

И зачем мне говорить, каким я должен быть? Если бы видели себя моими глазами и разумом, – какими вы иногда бываете мерзкими, то вы бы застрелились.

Слова

Просто последовательность букофффффф, вот складываем их для себя в красивую мозаику, вкладывая в них свой смысл… А для других, это может быть абракадабра…

Поэтому-то, поступки, действия, да желания важно акцентированные чувствами, а слова – только раскраска к ним.

Жалость

И какой умник сказал, что жалость унизительна, -

«википедий», что ли начитались? Как можно снисходительно сострадать? Сами-то поняли, что написали?

Унизительно лишь равнодушие, потому что ты становишься пустым местом.

Глаза в глаза

Ты в них загляни, и, если там не увидишь себя, то и в душе тебя нет….

Свобода, как истина

А есть ли она??? Если ты раб своих мыслей, желаний и восприятий. Она, как и истина, где-то рядом, как мираж… Их нет, а есть только путь к ним… – Не заблудиться бы.

Про деньги

Забавно как-то, человечество их придумало, чтобы определить цену всему, но они сами, как в насмешку, определили цену самого человека…

И цену Божьего Сына – в тридцать серебренников.

Судить других

Как будто, кто-то кому-то дал право судить и осуждать других. Мы можем лишь оценивать других, да и то только по шкале своих ценностей. А одна на всех – она лишь у амёб.

SOS

… наши души

Чужому счастью, удаче и успеху чёрные души завидуют и ненавидят. Чистые души сожалеют, что не они, не для них и не им. И только светлая душа, радуется и гордится за других.

Посвящается моему соавтору – художнице

Светлане Контур, иллюстратору этой книги.

Она рисовала цветы нежной кистью своих мыслей и желаний, они были её любовью и страстью. В них она видела целый мир с полной палитрой красок, запахов и звуков.

Она дарила им жизнь на нежных холстах своих фантазий, зажигая их свет на всём, к чему прикасалась её душа. Ведь её душа и была тем Аленьким цветочком, что дарит свет, любовь и надежду другим.

Вокруг неё мимо проносились чьи-то судьбы и мечты, а она лишь раскрашивала их своими красками, дарила им свои цветы, как маленькие осколочки своей души.

Она просто рисовала цветы, она слышала музыку цветов, их дыхание и пульс жизни.

Она рисовала цветы, как отражение своей души, Аленького цветочка!!!

(городские зарисовки)

Посвящается всем тем, кто своих любимых и родных ждал с войны

Старый дворик, зажатый и спрятавшийся в периметре довоенных, жёлто-розовых двухэтажек, утопал в акациях и клёнах. Жильцы домов, знавшие друг друга с рождения, были словно родственники, делившие и радости и горе, как одна большая семья. Их дети, давно повзрослевшие, поразлетелись, как птенцы из гнезда, – кто в новые квартиры, кто в другие города, и только привезённые к заботливым бабушкам внуки и правнуки приносили весёлую сумятицу в жизнь старого двора.

Покосившиеся от времени лавочки, песочницы и качалки красились каждую весну заботливыми жильцами, и под окнами всё лето цвели цветы. Подъезды, впитавшие в себя запах сырости и старости, не закрывались, когда приходило тепло, и лишь зимой жалобно скрипели, пища пружинами на дверях. В общем-то, обычный старый дворик, какие есть по всей России в заводских районах, построенных в эпоху предвоенных пятилеток.

Она сидела молча на скамеечке перед подъездом, – таких в народе называют старушка – божий одуванчик. Её, поблекшие от времени, глаза светились внутренним светом надежды в ожидании. Взгляд постоянно цеплялся за, единственную на входе во двор, арку с осыпающейся со стен штукатуркой.

Безжалостное время исчертило её лицо морщинками и запорошило волосы сединой, но не стёрло воспоминания о нём, – о том, кого она обещала ждать. И память уносила её в июль сорок первого, когда её Сашка растворился в свежевыбеленной арке, с почти ещё мальчишеской улыбкой махнув рукой на прощание.

Она помнила его заразительный смех, когда он уговаривал не провожать его до вокзала, что скоро они погонят всю эту фашистскую нечисть прямо до Берлина, и он сразу вернётся. А она пусть ждёт его на лавочке. Они оба не верили, что их три дня счастливой семейной жизни канут в Лету, что может исчезнуть куда-нибудь тот счастливый май, что свёл их вместе.

Тот май – с запахом сирени и цветущими садами – дарил им надежды и мечты, а главное – любовь. Ведь должны были остаться навеки те слова, что он говорил ей на этой лавочке, провожая её. Когда, стесняясь и краснея, признавался в любви, и первый их поцелуй, и их клятвы друг другу, и это «давай поженимся», сказанное под звёздным небом, от волнения – почти шёпотом, и этот зелёный платок, – накинутый на плечо подарок жениха

невесте. Он был единственным, что он успел ей подарить за короткую и счастливую их семейную жизнь.

Она помнила его по-мужски уже сильные руки, завязывающие платок с мальчишеским ещё стеснением у неё на груди в шутливый пионерский галстук и его смущённую улыбку. Она помнила всё, как будто это было вчера. Хотя старый дуб, росший посреди двора и покрывшийся грубыми морщинами коры, растолстевший и покосившийся на бок, готовый вот-вот упав, заглянуть ветками в окна к жильцам, уже почти затянул с неумолимым временем тот шрамик, что оставил он перочинным ножиком на его стволе << Саша + Маша >>.

И стало его почти не видно, но на сердце её он горел и жёг. Да ещё этот зелёный платок, что согревал её душу и дарил надежду всю жизнь, и ещё память о нём. Вот и всё, что осталось от него, когда проклятущая война позвала его к себе, чтобы защитить всё, что ему было дорого: родину и их любовь, его голубоглазую Машеньку. Но безжалостная стерва его позвала и растворила в пелене вечности под этой, с уже осыпающийся штукатуркой, аркой на входе во двор.

Каждый вечер, несмотря на погоду и время года, она выходила во двор в его зелёном платочке: а вдруг не узнает, ведь поседела и постарела, но платочек точно вспомнит, и садилась на их с Сашкой лавку.

Бездушное время не пощадило и платок, который она с любовью и заботой, зная каждую ниточку на нем, хранила и берегла. Но уже не спасали его ни нитки, ни иголки, он стал осыпаться по краям, поедаемый тленом и, когда-то яркие, краски покрылись бледными лужами, и лишь пятна напоминали о его цвете. Но не было такой силы на земле, которая бы заставила её повязать другой платок.

Она ждала своего Сашку!!!

В тот вечер она особенно задержалась на лавочке, с волнением вздрагивая от каждого звука шагов по тротуару, разносящегося эхом по засыпающему городу, ударяясь о стены старого дворика.

Кто-то из заботливых соседей из открытого окна крикнул:

– Баба Маша, иди домой, смотри, как к вечеру похолодало, ещё простудишься!

Она ещё раз посмотрела с неугасающей надеждой на арку, с притаившейся в ней темнотой ночи, и побрела домой, бормоча себе под нос:

– И то правда, надо идти, а то Сашка вернётся, а у меня и чайник то холодный, а он, уставший, с войны…

Утром весь двор собрался у подъезда бабы Маши, все стояли молча, со слезами на глазах и шмыгали носами. Её выносили два здоровенных мужика на носилках, накрыв белой простыней, шагая в направлении арки, за которой

стояла машина ритуальных услуг. Словно унося её вслед за тем, кто растворился в вечности, отдав за неё и за них жизнь, и кого она так верно ждала. Шальной ветерок, словно на прощание, рванул край простыни и откинул его в сторону.

Она загадочно улыбалась, а в бледной руке на груди был крепко зажат зелёный платок. Тишину нарушал лишь детский, едва слышный, голосок девочки лет шести, почти шёпотом:

– Бабушка, а что она так и не дождалась дядю Сашу?

– Нет, Катенька, она его дождалась, и теперь они будут вместе. Всегда…

(городские зарисовки)

Звёздочка по имени Солнышко с утра, проснувшись и стряхнув с себя, да и с голубого неба последние следы запоздалых, ночных сестричек, брызнуло светом и теплом на просыпающийся и суетливый город.

Умытые ночью извечными трудягами, красными китами на колёсиках – мойщиками асфальта, тротуары ещё парили влагой и туманили приходящую неизвестность зарождающегося дня.

Дворники шуршали ещё мётлами в унисон музыки торопливых шагов граждан и гражданок, спешащих на работу. Им вторило пернатое разношёрстное племя, дразня щебетом и чириканьем своих лохматых врагов, бездомных кошек и собак.

Он стоял на крыльце подъезда в раздумье, смахивая с сознания остатки ночной неги сна, стараясь раствориться в суете утра и прогнать лень, чтобы принять хоть какой– нибудь план на день. Но, очередной раз поняв, что

42

импровизация его ни к чему не привела, шагнул навстречу новому дню, на прощание уловив трель электронного замка.

Задумчивым      взглядом      окинув      свою            подружку, стоящую без дела под окном уже почти месяц, заботливо стряхнул из-под дворников машины залетевшие листья, пощёлкал      сигналкой      и      пошёл      лёгкой      походкой      к остановке.

Её знакомый силуэт он заметил сразу, ещё не доходя до светофора. Словно дикая кошка в лоне дикой прерии, она скользила на невесомых каблучках по грубо вымощенному тротуару. В осиную талию безжалостно вонзилась анаконда ремешка, шаля с благородством классики изумрудного платья. Шикарные, белокурые локоны будто крали солнечный свет, чтобы потом подарить его миру.

Он точно знал оттенок её васильковых глаз и шальной изгиб её губ, когда она улыбалась. Рядом с ней всегда вышагивал невзрачный мужичонка лет сорока одетый под стать ей и с вечным планшетником; она на ходу пыталась на что-то уговорить его…

На пешеходке, когда светофор в судорожных конвульсиях моргнул жёлтым и тревожно вспыхнул красным, они поравнялись. Утренняя городская суета, равнодушие и безразличие вечно куда-то спешащих человечков, надёжно скрыли их начинающуюся

безмолвную игру взглядов и жестов, только им двоим понятных.

Не смахивая с губ нагло усевшуюся, но добрую улыбку, он будто бы взглянул на светофор, не видя его, а только её глаза, в которых метнулись озорные бесята, потянув за собой её очаровательную улыбку. Они оба делали вид, что не смотрят друг на друга и оба знали, что это не так и старались отвернуться, чтобы не рассмеяться. Это было их: Привет – Привет!!!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.