Китай. Девять бусин ужаса. Смс-триллер

Вчера, на фабрике, администратор зала долго выясняла, что за посторонние звуки доносятся из женской раздевалки и если это звук телефона, то кто из работников осмелился оставить телефон включенным. Приближался пятиминутный перерыв. По настоянию администратора нам следовало использовать перерыв на то, чтобы разобраться со своими телефонами. Недовольство администратора – это не простой каприз. Нефрит – камень императоров. В древности иметь его могли только сам император, его домочадцы и особо отличившиеся приближенные. Простолюдинам грозила смертная казнь за обладание даже маленьким нефритовым камешком. Не знаю, как в других странах, но у нас, в Китае, нефрит по-прежнему ценится высоко. Изделия из настоящего нефрита стоят дороже, чем золото. И поэтому аппараты, обрабатывающие нефрит тоже стоят баснословно дорого. Во-первых, потому что во время работы они соприкасаются с божественным камнем. Вторая причина… Вторая причина, наверное, более близка к действительности. Нефрита обрабатывающая аппаратура делается на тех же заводах, где изготавливают детали для космических кораблей. Она сделана на основе сверхновых и сверхточных, секретных технологий. Одна настройка этой аппаратуры занимает около месяца. Как вы уже, наверное, догадались, каждая бусина из нефрита стоит целое состояние и поэтому сбой аппаратуры – это настоящая катастрофа. Я не знаю, как работать на этих аппаратах, никогда не была в рубке управления. Чтобы туда попасть, нужен особый допуск. Но подозреваю, что управляется аппаратура чем-то похожим на радио волны. А они, как вы знаете, очень неустойчивы. И поэтому, каждое утро нас предупреждают по громкой связи, что использование на территории фабрики ноутбуков, телефонов и прочей аппаратуры грозит большим штрафом, вплоть до увольнения. Даже транзистор на батарейках нельзя включать. А также, убедительно рекомендовано, до и после работы, пользоваться лазерной, тепловой и душевой кабинами. И эти предосторожности оправданы. Невидимый глазу мусор, нечаянно занесенный на волосах или одежде, способен вывести из строя высокоточную аппаратуру надолго. Когда звонок возвестил перерыв, я бросилась в раздевалку. Бросилась в раздевалку, хотя точно помнила, что, перед тем как переодеться и войти в камеру тепловой обработки, выключила телефон. Следом за мной в раздевалку вбежала стайка моих соседок по цеху. Девушки, смеясь и переговариваясь, бросились к своим шкафчикам. Вздох облегчения пронесся как ветер и чуть не сбил меня с ног. Вернее, это девушки, ставшие от облегчения легкими как пушинки, едва не сбили меня с ног. До конца перерыва оставалось еще три минуты, и девушки ринулись отдыхать. Вскоре я осталась в раздевалке одна. Было тихо и в этой тишине стало ясно слышно, как непрерывно работает мой телефонный аппарат, захлебываясь см-с. Это при всем притом, что я, до мельчайших подробностей помнила, как выключала свой телефон перед работой, а потом еще вернулась, чтобы перепроверить.

Выключив телефон, и закрыв шкафчик, я пошла в цех. Пять минут истекло. Надо работать. День покатился по наезженной колее. Руки делали свое дело, а голова в этом не участвовала. Мысли мои были далеко. Я вспоминала события месячной давности. Когда в августе дедушка объявил мне, что они всей семьей (не считая меня) отправляются в путешествие, ничего не ворохнулось во мне, никакие тревожные предчувствия не замутили мои глаза. Я довольно точно предчувствую всякие опасности и неприятности, поджидающие членов моей семьи, но в этот раз мой внутренний голос молчал. Я спросила дедушку о маршруте, но он предпочел сделать вид, что не слышит мой вопрос, а я не посмела задать тот же вопрос снова. Так не принято. Если бы было нужно, дедушка сам бы посвятил меня в свои планы. К отцу я даже и не подумала обратиться. Если с матерью я кое-как худо-бедно еще общалась, то с отцом отношения так и не нормализовались. События детства продолжали довлеть над нашими отношениями. Вбив себе в голову то, что я лгунья и притворщица, отец так и не поменял свои взгляды. Сейчас уже все равно ничего узнать невозможно, но мне кажется, что, что-то подобное происходило в детстве и с ним. Но бог с ним, я не держу зла на своих родителей, тем более что злиться больше и не на кого. Насколько я знаю, последним пунктом турне по городам Китая был город в провинции Сычуань. Вернее, даже не так, в планах моей семье не стояло посещение этого города, но на этом настояла моя двоюродная бабушка Линь. Кстати меня назвали в честь нее, у меня тоже имя, Линь. Я готовилась к торжественному возвращению родных, когда по телевизору сообщили, что в провинции Сычуань произошло землетрясение. Но и в этот раз меня не посетило никакое предчувствие. Конечно же, вместе со всем Китаем я скорбела по погибшим, но не знала, что это горе коснулось и лично меня. Тетушка Линь выжила, она то и сообщила мне о гибели всей моей семьи. Вот так я стала сиротой. И мне не к кому будет прийти на кладбище в праздник Цинмин. Землетрясение произошло девятого сентября, сейчас десятое октября. Я живу в хутуне, который готовят под снос, и меня преследует анонимными см-с неизвестный психопат, который знает о странных событиях, которые происходили в моей детской комнате, когда я была совсем маленькой.

В ту ночь, когда я осталась по-настоящему одна, когда я оплакивала безвременно ушедших, мой преследователь снова послал мне см-с. «Тебе придется ответить за всех», вот что написал мне этот недочеловек. В который раз я попыталась позвонить ему и сказать все, что я о нем думаю, но когда набрала номер, состоящий из девяти нулей, услышала то, что и ожидала услышать. «Набранный вами номер не существует» раз за разом радостно сообщал мелодичный девичий голос. На следующий день пришел старший по хутуну. Он выразил мне соболезнование и сообщил, что надо потихоньку собирать вещи. Ордера на новую квартиру будут раздавать месяца через два. Похлопав меня по плечу, он ушел. А я осталась, попытавшись осмыслить второй удар, который постиг меня за такое короткое время. Как я уже говорила, в моем хутуне жило не меньше восьми поколений семьи Лин. Мой род очень древний. Настолько древний, что его следы теряются в прошлом и нет никакой надежды пройти по этим следам и выйти к истокам. Раньше весь этот хутун принадлежал одному из моих предков, вернее его семье. После культурной революции дедушка решил, что для его семьи целого хутуна многовато и согласно планам партии подал заявку о том, что согласен на уплотнение. Семья Лин занимала теперь только один домик, а в остальных поселились еще три семьи. Более того, когда великий председатель, чтобы подчеркнуть заслуги дедушки, предложил ему вместе с семьей переехать в новый, только что отстроенный, многоквартирный дом со всеми удобствами, дедушка отказался. Он считал, что в Пекине есть более достойные, чем он, люди. Вот таким был мой дедушка. Таким же он вырастил и моего отца. Если бы моя будущая квартира находилась, где-то в этом квартале, недалеко от того места, где прошло мое детство, мне было бы легче! Но вряд ли это возможно.

Чжан Ли

Размышляя о прошлом и будущем, я так глубоко ушла в свои мысли, что просто подпрыгнула на месте, когда на мое плечо опустилась рука. Рядом со мной стоял, и с любопытством смотрел на меня, начальник смены. Оказывается, он уже устал окликать меня.

– Линь, но нельзя же так! Я, конечно, понимаю твое состояние, но надо все-таки, как-то, потихоньку возвращаться к жизни. Я зову тебя, зову…

– Что случилось, господин Фань?

– Там, внизу, тебя ждет парень.

– Какой парень, – испугалась я, – у меня нет никого парня!

– Ну, тебе виднее, – засмеялся Фань, – что у тебя есть, а чего нет! Так как смена твоя заканчивается через полчаса, я посоветовал ему подождать тебя на проходной.

– То есть как, посоветовали? Вы его видели?

– Нет, ты сегодня совершенно невозможна! Зачем мне его видеть? Я разговаривал с ним по телефону.

И ворча что-то себе под нос, Фань пошел вглубь цеха. Я же стояла, оцепенев, слова Фаня привели меня в полный ступор. Мне стало страшно, но оглядев многолюдный цех, я постепенно успокоилась. Убедив себя, что ничего страшного мне не грозит, я так же механически закончила свои дела. Пройдя все обработки и приняв душ, я оделась и на лифте спустилась вниз. Сердце мое колотилось как безумное, мне хотелось, как можно скорее увидеть неведомого визитера, и в то же время я хотела оттянуть время встречи. Дверцы лифта разошлись, и я вышла. Обратившись к охраннику, я получила нужную информацию. Впрочем, если бы я захотела, то увидела бы того, кто ждал меня без всякой подсказки. Кроме него в холле никого не было. И… Мне кажется, что сердце подсказало бы мне, что это он, и без всякой посторонней помощи. А также, мне кажется, что он тоже узнал меня. Потому что он двинулся в мою сторону, как только увидел меня.

– Госпожа Лин-учтиво обратился он ко мне, – я друг вашего троюродного брата Вана. Узнав, что я направляюсь в Пекин, ваш брат попросил передать вот эту маленькую записочку.

Я не помнила никакого троюродного брата Вана, но у меня было такое количество родственников, разбросанных по всей поднебесной, что можно было кого-то и не упомнить. Поэтому, не желая выглядеть в глазах такого красивого парня забывчивой дурочкой, я серьезно кивнула ему в ответ и подтвердила, что помню брата Вана и благодарна за посылку. Визитер хотел еще о чем-то рассказать, но тут внезапно посыпались звоночки. Поток см-с возобновился. Сотовый снова включился сам по себе. Что-то такое, видимо, промелькнуло на моем лице, потому что Чжан Ли тут же шагнул ко мне с озабоченным лицом.

Я видела этого парня впервые в жизни и наверно именно поэтому рассказала ему все. Слова лились из меня потоком. Я не думала о том, какое впечатление произвожу на этого человека, просто говорила и говорила.

Закончив свой рассказ, я впервые в упор посмотрела на Чжан Ли. До этого момента я стеснялась его разглядывать. Удивительно то, что после всего того бреда, который я вылила на голову этого парня, он еще оставался здесь. Даже дедушке я никогда не рассказывала так подробно о своем неведомом мучителе. Так разговаривая, мы и добрались до хутуна. Когда мы подошли к воротам сихуаня, мне показалось, что я знаю Чжан Ли очень давно, хотя с того момента, как мы встретились в воротах фабрики, прошло не больше двух часов. Мне не хотелось расставаться с Чжан Ли, но и привести его к себе домой я не могла. Я знала, что мои родные, озабоченные тем, что у меня еще нет парня, были бы не против, но сейчас, когда их не было со мной, я просто не могла привести в дом чужого человека. В моем понимании это было бы равносильно предательству. Может быть, потом, позже, когда, и если, я узнаю Чжан Ли получше, то осмелюсь пригласить его домой. Мы топтались перед воротами сихуаня и молчали. Заметив мой смущенный взгляд, Ли быстро принял решение. Он пригласил меня в кафе и мне, как уже не раз за эти два с половиной часа, показалось, что он читает мои мысли. Стоило мне о чем-то подумать, как он тут же высказывал мои мысли вслух. Мы двинулись прочь от ворот сихуаня и, честно говоря, вовремя, вездесущие соседи поглядывали на нас с любопытством. На улицы Пекина быстро спустился вечер. Вокруг зажглись огоньки и фонарики. И хотя сегодня был обычный вечер, мне казалось, что каждый звук, каждая краска, добавленная в палитру вечернего города, каждый яркий фонарик имеет огромное значение. Каждый раз, когда девушки, сидящие за столиками, поворачивались в сторону Ли и хихикали, у меня падало сердце, мне казалось, что в такие моменты Чжан Ли сравнивает меня с окружающими. Но, конечно же, я была не права, Чжан был озабочен только моими проблемами и говорил только обо мне. Между прочим, он предложил мне довольно легкое решение моей проблемы. Я выслушала его и вздохнула, и почему эта идея не пришла в голову мне? Чжан Ли предложил мне купить новый сотовый телефон, и сменить номер. Вот так, простенько и со вкусом. Вечер закончился невероятно быстро. Когда до моего дома оставалось всего ничего, мои мозги, наконец, заработали, и я придумала, как, не уронив своего достоинства сделать так, чтобы завтра снова состоялась наша встреча с Ли. Ведь было бы верхом неблагодарности, если бы я не передала с Чжан Ли ответную посылочку. Мама Вана, моя троюродная тетушка, не помню ее имени, (хотя Чжан Ли несколько раз назвал его мне), передала изумительный чай. Его делают только в той провинции откуда Чжан Ли родом. Такого чая я не пила никогда, хотя благодаря маме я могу назвать себя знатоком в искусстве чайной церемонии.

Утро началось с неприятности. Я спала крепким спокойным сном, когда на кухне раздался страшный шум, и я проснулась от звона посуды. Ворвавшись в помещении кухни, я увидела, что вся посуда дребезжит и прыгает, а любимый чайный сервиз дедушки лежит на полу, разбитый вдребезги. Ветер свободно входил туда-сюда, в разбитое окно. Я стояла посреди кухни и удивлялась сама себе. Произошло такое чудовищное происшествие, а я по-прежнему спокойна и не плачу. Дело в том, что окна моего дома, так же, как и остальных трех домов, выходят только внутрь двора. Такова особенность почти всех дворов, которые находятся в хутунах. Значит, разбить окно мог только кто-то из соседей. Это привело меня в такое негодование, что я уже совсем было собралась идти разбираться с обидчиком или обидчиками, когда очевидная мысль вдруг заставила меня остановиться. Сосед мог разбить окно, но сервиз стоял достаточно глубоко. Он был задвинут в чайный шкаф и спрятан в несколько коробок наподобие самой маленькой матрешки. Так велика была ценность этого сервиза. Тот, кто бросил камень в окно, должен был как-то попасть в кухню, это притом, что, даже в разбитом виде, окошко кухни не могло вместить маленького ребенка, не говоря уже о взрослом. Я бросилась к входной двери, но там было все так, как я оставила, закрываясь на ночь. Впрочем, в нашем хутуне задвижки на дверях домов всегда были делом чисто символическим. Мы не привыкли прятаться от соседей. Задвижки служили скорее оберегом от злых ночных духов.

Вернувшись в кухню с совком и веником, я наклонилась над осколками и остолбенела. Всюду лежали маленькие самодельные фонарики. Я не заметила их сразу, потому что они были примерно такого же цвета как осколки от сервиза. Вскрыв фонарик, я с ужасом обнаружила записку, спрятанную внутри. «Гони этого человека от себя. Я всегда начеку и приду к тебе, если не уйдет он. Чашки – это предупреждение. Твоя голова разлетится на такие же осколки, если не сделаешь то, что я велю».

Приглядевшись, я увидела, что фонарики засыпали весь пол кухни как ковер. Когда я уходила за веником, фонариков не было, иначе я бы заметила их. Сев на пол, я зарыдала, а потом завыла в голос. От приподнятого романтического настроения, естественно, не осталось и следа. Я поняла, что мои ночные кошмары все больше и больше обретают зримую форму. Конечно же, никто из соседей не мог поступить так со мной. В своей массе они были очень милыми людьми, которые жалели меня и сочувствовали моему горю. В шесть утра я как всегда вышла из ворот сихуаня. Садясь на велосипед, я увидела спешащего ко мне человека. Мой сердце упало – это был Чжан Ли. Он запыхался, боясь опоздать, хотя мы не договаривались о встрече. Чжан Ли пришел, чтобы проводить меня на фабрику. Отдав ему велосипед дедушки, мы влились в поток спешащих на работу людей. Я молчала, молчал и он. Я привыкла молчать, а для него видимо молчание было невыносимым

– Линь, что случилось? У вас припухшие глаза!

Я хотела отшутиться, но, конечно же, не смогла удержаться, и все рассказала. Удивительно, как я еще не расплакалась. Хороша же я была бы! Со стороны могло бы показаться, что мой рассказ Ли совершенно не тронул, однако еще со вчерашнего дня, я уяснила одну маленькую деталь характера этого человека. Чем сложнее был вопрос, тем спокойнее и отстраненнее становился Чжан Ли. В остальном он был очень эмоциональным и остроумным человеком. Уже подъезжая к фабрике, я услышала в голове плач ребенка. Меня обуяла тоска, обещание ненавистного преследователя претворялись в жизнь. С Чжан Ли я договорилась встретиться вечером. Утром следующего дня он планировал отправиться восвояси, поэтому подарочек троюродной тетушке и брату я должна была передать сегодня, а сделать это я смогу только после работы. Площадка перед фабрикой опустела, а Чжан Ли все еще медлил не отпуская мою руку. Наконец, неловко улыбнувшись, он выдавил из себя

– Знаешь, я наверно завтра никуда не поеду. Могу задержаться до понедельника. Завтра суббота и мы с тобой пойдем на прием… к врачу. Тебе нужно попить успокоительные лекарства. У вас врачи принимают по субботам?

На смену я опоздала. Это произошло первый раз в жизни. Я так обиделась на Чжан Ли, что из-за нехватки воздуха начала задыхаться. Комок, образовавшийся в горле, не давал воздуху проходить свободно. Чжан Ли бросился ко мне и попытался помочь. Но сделал это так неловко, что я оттолкнула его. В результате воздух поступил все-таки в мои горящие огнем легкие, но Чжан Ли оказался на земле, и разбил себе бровь. Извиняться друг перед другом мы начали одновременно. Чжан Ли долго объяснялся и жалел меня, потом я жалела его. В результате, как я уже говорила, произошло опоздание. Чжан Ли уехал, пообещав встретить меня вечером, а я вошла внутрь. На первый раз администрация цеха ограничилась выговором, но весь день я ловила на себе недовольные взгляды руководителей высшего звена и любопытные взгляды моих соседок по цеху.

Утро настало внезапно и сопровождалось повседневными шумами. Слава богу, никакая потусторонняя чертовщина не потревожила сегодня мой сон.

Чжан Ли ждал меня у выхода из хутуна, и мы отправились к врачу, который принимал на дому. Прием к нему стоил больших денег, но зато к нему не было очереди, и он принимал по выходным. Однако, несмотря на все плюсы, Чжан Ли в кабинет к врачу вместе со мной не пустили. Строгая секретарша указала Ли на диванчик в приемной. Я никогда не была у врача, который лечит нервы. В детстве, когда со мной происходили чудовищные события, о которых вы уже знаете, мама пыталась несколько раз отвести меня к детским специалистам, но дедушка и отец в два голоса запретили ей это делать. Чем уж они мотивировали этот запрет, не помню, хотя, на мой взгляд, мне вряд ли мог помочь тогда врач, но я, по крайне мере, смогла бы выговориться. Объяснив через пень колоду проблему, которая меня мучила, я опустила голову вниз. Мне стало страшно и вдруг показалось, что сейчас врач закричит на меня голосом отца: «Лгунья, ты все придумала! Иди в свою комнату и не выходи оттуда неделю!» В кабинете повисла такая тишина, что казалось ее можно резать ножницами. Наконец, я подняла голову и встретилась с внимательным взглядом врача.

– Да, странная история, – глядя мне в глаза, проговорил доктор, – я был бы вам благодарен, если бы вы повторили эту историю еще раз, но не так быстро и эмоционально. Не волнуйтесь. У нас уйма времени. Давайте начнем все с начала. Можете рассказывать с того момента, где остановились. Помните, все детали важны, а вот эмоций может быть и поменьше. Итак…

Но чем больше я рассказывала, тем более рассеянным становился доктор. Казалось, что он силится запомнить хоть что-то из того, что я рассказываю, но мои слова пролетают мимо, не задерживаясь в его памяти. На пятом повторе я остановилась. Что-то было не так. В комнате потемнело. Выглянув в окно, я увидела залитую солнцем мостовую, а здесь, в кабинете у доктора, ощутимо похолодало. Не глядя на меня, врач встал и включил свет. Но лампочка не смогла разогнать тьму, сгустившуюся в помещении, и освещала лишь пяточек над столом. Доктор ходил по кабинету, меряя комнату шагами. Я ждала его приговора, затаив дыхание.

– Я не буду заставлять вас рассказывать всю историю заново, хотя кое-что, мне, по-прежнему, остается неясным, – вздохнул мужчина, – я попробую погрузить вас в гипнотический сон. Вы, когда-нибудь подвергались такой процедуре?

Я ответила доктору, но кажется, он меня даже не услышал.

Кушетка была такой мягкой, что я просто провалилась в нее. Уже уходя в гипнотическое небытие, я подумал: «Какая неприятная кушетка, погружаясь в нее, будто тонешь. И как я буду выбираться из ее влажных, кожаных объятий, когда проснусь?» Я не знаю, сколько прошло времени, но пришла я в себя от истошного женского крика. Как я узнала позже, это кричала секретарша. Вероятно, доктор не успел погрузить меня в самые глубины гипнотического сна, иначе так легко я вряд ли пришла в себя. Позже Чжан Ли рассказал, что прошло около полутора часа, когда секретарша решила, что сеанс длится необычайно долго и аккуратно заглянула в кабинет. С первого взгляда ей показалось, что в комнате никого нет. Удивившись, она уже более смело вошла в комнату. Меня она увидела не сразу, я совсем утонула в глубинах кушетки. Разобравшись с клиенткой, она решила, что неплохо бы разобраться куда же делся врач. Но лучше бы она не задавала себе такой вопрос. Доктора она нашла, много усилий для этого ей не пришлось затратить, но результат вряд ли ее вдохновил, скорее наоборот. Я думаю то, что она увидела, отпечаталось в ее мозгу надолго, если не всю жизнь. Увидев край белого халата, торчащего из дверцы шкафа (боже мой, опять шкаф), она небрежно дернула дверцу на себя. Доктор был там. Его лицо исказила гримаса страха, руки так судорожно зажали детский автомобильчик, что вынуть его, полиция, приехавшая через пять минут, не смогла. Доктор был мертв, а причиной его смерти, вероятно, была опять я.

Полиция пока ни к какому выводу не пришла, но я-то знала правду. Я подписала смертный приговор этому человеку, в тот момент, когда только вошла в его дверь. Я поняла это, когда получила очередную см-с. После изнурительного допроса в полиции, я еле доползла до кровати и начала погружаться в пучину сна, однако не прошло и десяти минут как сигнал см-с вырвал меня из спасительного забытья. «Никогда не делай этого» гласил текст. Сон, как рукой сняло, часы шли за часами, а я сидела на кровати, твердила раз за разом слова см-с и качалась в такт безжалостным словам. Чжан Ли тоже подвергся допросу и хотя многого он сказать не мог, ему велели не покидать Пекин до окончания следствия. На допросе присутствовал тот полицейский, к которому я обратилась несколько дней назад с просьбой отследить см-с маньяка. Следователь, расследующий смерть доктора, хотел знать, связаны ли между собой мое первое посещение полиции и смерть доктора, но что я могла ответить?

На следующий день Чжан Ли принес мне новый телефонный аппарат и сим карту. Я была не в себе, и он строго, по телефону, заставил меня встать и одеться. Мне очень сложно кому-то сказать нет. Вот и в этом случае, стоило только Чжан Ли попросить меня показать Пекин, как я оделась и вышла из хутуна. Чжан Ли приехал из очень отдаленной провинции и город совершенно не знал и его желание побродить по самым значимым местам Пекина было понятным. Ведь Пекин-это сердце Китая и нет такого китайца, который не мечтал бы побывать в этом городе и походить по местам, окутанными легендами прошлого и настоящего. Мы решили не менять транспорт и потихоньку, на велосипедах, добрались до Парка Ихэюань – летнего императорского дворца, бывшего любимым местом прогулок опекунши предпоследнего императора Китая – императрицы Цы Си.

Мы остановились около очень красивого семнадцатиарочного моста Шицикунцяо. Возраст моста был более двухсот лет, а на его каменных столбах были вырезаны пятьсот шестьдесят четыре льва. Пролеты моста отражались в водах озера, создавая удивительно красивую картину. По рукотворному озеру Куньмин можно было прокатиться на вырезанной под старину ладье с головой дракона, но Чжан Ли не захотел

Мы любовались парком, павильонами, ивами и зарослями уже отцветших лотосов. Фотографии этих мест вышли замечательно. В парке были расположены павильоны, в которых жил в заключении сын императрицы Цы Си, Гуан Сюй, чью власть она узурпировала. Опять очередные дворики, переходы, лотосы – все просто, но замысловато. В одном из павильонов были фотографии Гуан Сюя и его матери и замечательная панорама всего парка. Перед одним из павильонов стояли: скульптура оленя – символ карьерного роста, треножные вазы – символ богатства и благополучия.

Мы добрались до совершенно изумительной галереи Чан Лан с расписным потолком, рисунки которой не повторялись. Взобравшись на гору Ваньшоушань, где на высоте 58 метров был расположен храм Фосянгэ, мы походили по «Дворцу воскуривания благовоний в честь Будд».

Выше Фосянгэ находился храм Чжихуэйхай, «Море мудрости и разума», в котором была помещена огромная золоченая фигура лежащего Будды. С высоты очень хорошо были видны и горы, и весь Пекин.

Когда мы бродили по Летнему саду, месту, где все было проникнуто личностью последней императрицы Китая – Цы Си, Чжан Ли увлек меня на одну из скамеек. Мы долго молчали, глядя на воды прекрасного озера. Мимо плыли на лодках и катерах люди, слышался говор и веселый смех. Наконец, Чжан Ли попросил у меня мой сотовый. Чуть поколебавшись, я отдала его. Чжан Ли несколько раз взвесил его в руке и широко размахнувшись, выбросил в озеро Куньминху. Взамен, как драгоценный подарок, он преподнес мне новый телефонный аппарат с уже вставленной сим-картой. Мы еще посидели в тени деревьев, а потом продолжили экскурсию. Как вы понимаете, за один день обойти весь Пекин невозможно. Мы побывали на Бадалине, одном из участков великой китайской стены. На обратном пути погуляли по олимпийскому парку, который находился возле стадиона, именуемого в просторечье гнездом. Чжан Ли все время пытался отвлечь меня от горестных мыслей, но вскоре понял, что это бесполезно. Так, в молчании, мы и закончили нашу экскурсию. Остальные достопримечательности мы решили оставить на следующие выходные. Прощаясь со мной у ворот сихуаня, Чжан Ли сказал