…Ночь наваливалась как бархатный занавес – пыльная, оглушающая, жаркая. Воздух слоился, оседая под тяжестью дыма и гари. Электричество, растворенное в нем, заставляло светиться контуры всех предметов. С моей обзорной точки можно было различить только напряженное, с закушенными губами лицо Инги. Вокруг нее плескалась мерцающая, переливающаяся от дымчато-розового до кроваво-красного аура. Ромара, который стоял чуть дальше, различить было уже невозможно, но я чувствовал его, как прочный фундамент – надежный, крепкий, способный удержать все и вся. Далекий Весиль вывязывал из волокон хаотично струящейся силы какие-то немыслимые смертоносные узоры. Физиономия у него свирепая и довольная…

Время уходило. Я чувствовал это. Периметр провисал. Надо было с самого начала раскидать ключевые точки на троих, а не надеяться на кого-то еще… Нарастающее раздражение искало выхода.

Телефонный звонок буквально вспорол твердую и хрупкую, как перекаленное стекло, тишину. Полыхнули встревоженные огненные языки, и стало видно, как Ромар, скривившись от усилия, пытается одновременно удержать одной рукой струны, а другой – достать из кармана телефон. Что-то говорит, кивает…

– Трой! Герд просит еще минут десять. Он уже на подлете…

– Некогда, – сквозь зубы процедил я, давясь скопившимся раздражением.

– И что это его так задержало? – осведомляется Инга и смеется, расслышав ответ Ромара: – Ах девушка? Да, это серьезно… Трой, мы ждем?

– Нет, – отзываюсь я. И они оборачивают ко мне озадаченные лица. – Сами справимся. Трое для Периметра достаточно. Ром, бери на себя Воздух. Весиль, Инга, сходитесь ближе, построим треугольник…

Трудно сказать, что в тот момент мной руководило больше – азарт или все-таки досада.

И ночь расцветилась огнями. Разорвалась, выпуская наружу безумные, гибельно прекрасные волны иного света, разбивающиеся о трепещущий Периметр. Смеялась восхищенная Инга, заворачиваясь в шлейф огненных струй как в палантин. Смыкались элементы, рождая фантастического облика химер. Энергия обрела достаточную плотность, чтобы можно было связать из нее Узел Стихий, а там, чем бес не шутит, закольцевать его, сотворив подобие камня Мариса…

Кажется, я слишком увлекся. Мне казалось, что запас прочности миропорядка должен быть выше. Миропорядок все-таки… Что ему забавы мага-одиночки, когда он выдержал напор Многоцветной Войны? Но, возможно, ткань Пространства порядком износилась с тех пор. В какой-то момент она не выдержала накала и треснула.

С изнанки на меня глянули Они. Ошеломляюще глянули.

Исступленно ругнувшись (багрово-черные сгустки проклятий тут же прожгли воздух), я стремительно свел края прорехи, поспешно заштопав ее распущенным Узлом. Оказавшийся ближе всех Весиль отпустил свой угол Периметра и поспешно спаял концы неразрываемым замком единорога. Как раз в этот момент Периметр перекосился и пополз. И часть неусмиренных стихий вырвалась наружу…

Совет никогда не узнает о том, что произошло на самом деле. К счастью.

– Ужин? То есть завтрак? – предложил Лука, отбирая у меня уже замолчавший телефон.

– Здесь, – решил я. – Обойдусь без постных физиономий.

Он понимающе кивнул. На его долю перепадало ничуть не меньше.

Когда я сломил сопротивление местного водопровода, ужинозавтрак еще не подоспел и несколько выпавших свободных минут я решил потратить с пользой и не без приятности.

Повалился на кровать и подтянул поближе ноутбук. При всей здешней склонности к архаике доступ в Сеть у них имелся отменный. Адрес и телефон художницы Леаны Глетчер я добыл без особых усилий. Его, собственно, никто и не прятал. А по адресу Галереи вольных художников отыскалась и страничка, посвященная Леане. С не очень удачной фотографией.

Девушка на снимке была, безусловно, привлекательна. Только камера ни в малейшей степени не передала ни сияния огненных брызг в темно-каштановых волосах; ни завораживающего перелива оттенков в глазах – от бархатно-черного до карего с золотом; ни манеры сплетать пальцы в глубокой задумчивости.

«…Живопись Леаны Глетчер обладает невероятным магическим притяжением даже для самого неискушенного зрителя, и оттого ее выставки пользуются популярностью в любой среде, а сама Леана из юного дарования стремительно переросла во вполне состоявшуюся профессиональную художницу…»

Она носила в основном черное и зеленое всех степеней насыщенности. И в картинах ее преобладали черные и зеленые цвета.

Я потянулся было к телефону, но опустил руку. Прошло почти два года. Слишком много для звонка: «Привет, как дела, вот приехал в ваш город…» Поколебавшись, я набрал несколько печатных строк и отправил сообщение по ее адресу.

Снова разбудил меня, как водится, Лука, взявший на себя в последние дни дополнительные обязанности.

– Подъем. Труба зовет свершать великие дела!

– Прищемить хвост очередному барабашке? – вяло отозвался я. – Не тянет на величие…

– Снобизм в благотворительности неуместен, – наставительно заметил ухмыляющийся Лука.

День снова сгинул бесследно. Окна затопила по-осеннему ранняя синеватая темнота. Определенная логика в ночных выездах, конечно, имелась – ночью активность потусторонней живности резко возрастает. Но я стал скучать по простому и ясному дневному свету.

Лениво скосив глаза на неслышно перемещающегося по комнате Луку, я заметил, что компьютер тщетно и, похоже, давно сигналит о поступившей почте. С поразившей даже меня самого прытью я перекатился к ноутбуку… и почти разочарованно вздохнул. Не то чтобы я рассчитывал на скорый ответ, но…

Во всяком случае, отправитель поступившего сообщения жил в Стограде, то есть на другом конце планеты, и звался Морфей Док. Точнее, это я знал, что живет он в Стограде. А письмо прибыло из пустыни Бао, где у меня сроду не было знакомых.

Побежали строчки: «Привет! Заказ сделан. Жди с вечерним вихрем. Черное – железо, красное – слово. Удачи!» Как всегда, коротко, и даже без шифровки неясно для непосвященного.

Машинально развеяв сообщение, я перебрался к окну, размещенному в эркере, и не без усилия распахнул одну из запечатанных на зиму створок. Студеный ветер заполоскал кисточки на портьерах и холодно лизнул кожу. Протянув руку, я выхватил из потока крошечный шарик.

Морфей, как и все жители Черных территорий, с большим удовольствием пользовался достижениями техники Белых. Но никогда не доверял ей действительно важные вещи, предпочитая древнюю и испытанную силу стихий.

Шарик я разломил в ванной, рассеянно прикинув, что, если бы Морфей вверил посылку стихии Воды со здешней системой водоснабжения, могли бы возникнуть проблемы. Мне на колени выпал, разворачиваясь, квадратик невесомой, но крепкой и упругой паутинной бумаги. На слегка сероватой поверхности аккуратно нарисована техническая схема. Часть чертежа была черной, часть – красной. Места особо важных сочленений и некоторые детали были вынесены отдельно и укрупнены.

– Отличная работа, – прошептал я. – Спасибо, Док.

Морфей Док родился в семье Черных магов, но собственной силой обладал незначительной и очень быстро осознал, что на данном поприще успеха не добьется при всем желании. И, будучи человеком амбициозным, он избрал другой путь. Умение совмещать магию с техникой позволило ему успешно действовать даже на поле Белых.

Он, как и я, слыл чужаком среди своих и среди чужих. Это нас и свело. Я никогда не видел его лично, но через Сеть мы общались часто. А познакомились на заочной математической олимпиаде.

Однажды я рискнул попросить его добыть мне кое-что, хранившееся в одном из самых охраняемых банков данных Белых. В общем, я не слишком рассчитывал, что он пойдет на это ради заглазного знакомого. А если и пойдет, то мало шансов, что справится.

Но он оказался лучше, чем я мог предположить.

– Вот теперь поиграем, – довольно пробормотал я, погладив пальцами браслет на левом запястье.

Браслет в виде змеи, перевившей запястье несколько раз, стилизованной настолько, что очертания ее едва угадывались, я получил несколько лет назад. В подарок. И с тех пор мечтал от него избавиться.

– Трой, время! – В дверь стукнули.

Запихав листок со схемой в карман, я едва сумел погасить слишком уж откровенную улыбку, норовившую растянуть рот от уха до уха.

Впрочем, достаточно было взглянуть на собравшихся в трапезной, как радость угасла сама собой, сменившись уже привычным безразличием.

Вообще-то здесь было красиво. Круглое помещение с потолком-сводом и камином в центре. От него разбегаются лепестками тяжелые, строгие столы. Простенки между узкими окнами обшиты деревянными панелями с вырезанной «охранной цепью».

Вроде бы мрачно, но трапезная смахивает на карусель. Может, из-за того, что в самом широком стенном проеме висит здоровенный триптих: «Подвиги Люца Птицедрева». А Люца очень любят дети…

Только взрослых он, похоже, не радует. За столами разместились знакомые фигуры, как всегда перед выездом хмурые и раздражительные. Лишь Никош прихлебывал чай с молоком и несколько суетливо улыбался, стараясь создать благостную атмосферу.

Да не больно-то и хотелось общаться.

Наученный предыдущим опытом, я вооружился книгой, одной из тех, что любезно собрал на полке в отведенной мне комнате неведомый доброжелатель. Очень тенденциозная подборка. Особенно мне понравилось репринтное издание «Штудии Черных дел», где мне рассказали, что «Черный маг суть зловредное и мерзкое существо, годное разве что для травли демонов…».

Правда, автора оправдывало то, что он родился семь-восемь веков назад. А может, ничто не оправдывало.

Вчера книга исчезла, и я взял другую. Но эта была пресной.

– «…Очевидно одно – на сегодняшний момент Белая магия специализируется на созидании. Черная на разрушении. Белая структурирована и сложна, в ее основе разум и логика. Черная несколько хаотична и базируется на подсознании и чувствах…» – зачитал я вслух с выражением.

Лука, расположившийся напротив, вертел в здоровенных лапищах хрупкую старинную головоломку из кости, отыскивая очередное решение из трех тысяч возможных. Такие игрушки он откапывал в каждой антикварной лавке и потом часами не расставался с добычей.

Художественное чтение его не отвлекло, и он лишь неопределенно хмыкнул.

Я вздохнул и поднял глаза на панно, что висело прямо над столом. Копия старинной гравюры Леора Бо Зонтича «Золотое сечение». Человек в разрезе; внутренние органы тщательно выписаны и поделены на зоны влияния обеих магий. Мозг – белый, сердце – черное…

Очень способствует повышению аппетита.

То ли дело герой Люц… Пиршество цветов радует глаз. Правая часть триптиха изображала неубедительное с анатомической точки зрения рождение Люца от матери-лебедя и отца-ясеня. В центре Люц принимал деятельное участие в Великой битве на фоне далеких гор… Понятное дело, на стороне Белых. А слева уже седовласый Люц принимал некий сияющий жезл из рук Белой Королевы.

– Забавно… А у Корнила в кабинете есть картина, где Птицедрев вручает свой меч шаману Хоуру.

– Легендарные герои годятся всем. Опять же предание одно, зато рассказчиков пруд пруди… – рассеянно заметил Лука и посоветовал, не отрываясь от своей игрушки: – Поешь, силы тебе понадобятся. Нервно сегодня. Я «линию вероятности» сложил. Так там одни узлы… Не иначе готовится пакость какая. – Он все же поднял на меня многозначительный взгляд.

И не ошибся. Пакость проявилась, стоило лишь выйти из трапезной.

– Вас хотел бы видеть господин Бложев, – вполголоса сообщила женщина, перехватив меня у выхода. Я ее уже видел мельком раньше. Если не ошибаюсь, она ассистент у вышеозначенного господина. И, если я правильно понимаю, она не человек, а одно из этих странных порождений Белой магии и новых технологий – получеловек-полумеханизм.

Я подумал было, что придется снова ехать в центр города, где располагалось представительство Белых в Звеннице вместе с дворцом Белой Королевы и где находился кабинет заместителя его главы и моего назначенного на время ссылки куратора Танаса Бложева. Но, как оказалось, господин куратор сам изволил прибыть сюда и оккупировать кабинет местного начальства.

Когда я вошел, Бложев с отвращением рассматривал огромную, стилизованную под старину карту, украшавшую стену кабинета. По желтоватому пергаменту были раскиданы, словно бронзовые подковки, все ближайшие Врата. Увлеченность, с которой Бложев перебирал их взглядом, наводила на подозрение о его страстном и немедленном желании бросить опостылевшую суету и сгинуть в горних высях.

Он соблаговолил неохотно взглянуть на меня только через несколько секунд. Округлое лицо господина куратора было достаточно подвижным, но глаза всегда оставались холодными. Безразличными на поверхности и затягивающими в смертоносный водоворот в глубине. Как омут в лесном озере. Ему даже не нужно было рождаться магом, чтобы производить на людей сильное впечатление.

– Прошу вас, – проговорил он, указывая на одно из пыльных кресел, стоявших вокруг древнего с виду стола, морщась, устроился в другом и без всяких предисловий сразу же перешел к делу: – Значит, вы недовольны представленной вам сферой деятельности… – Не вопрос, а утверждение.

Я, прищурившись, взглянул на куратора. Корнил не стал бы звонить поверх моей головы. Объяснением может быть только одно.

– Не могу припомнить, чтобы я говорил с вами на эту тему. Вы прослушиваете мой телефон?

– Неужели вас это удивляет? Вы бы поступили по-другому? – «…Окажись в вашем доме противник», повисло в воздухе несказанное.

Впрочем, ничего подобного вслух произнесено не было. Бложев выжидательно смотрел прямо на меня, и отчего-то в его глазах мне померещились вращающиеся волчки со спирально нанесенными полосками. Те, что вызывают гипнотический транс.

Выдержать непросто. Краткая пауза стремительно наливалась тяжестью, словно свинцом.

– Пока вы находитесь на нашей территории, мы вынуждены соблюдать меры безопасности, – счел-таки нужным продолжить Бложев. – У нас нег оснований вам доверять. Более того, однажды вы уже сделали выбор не в нашу пользу…

– Я был ребенком, – не выдержав, вставил я. – Выбор сделали за меня обстоятельства.

Он слегка повел бровью.

– Вы ведь не пытались использовать обстоятельства иначе, когда повзрослели? Впрочем, в данной ситуации это значения не имеет. Это вопрос доверия, как сказал ваш покровитель. Прошла неделя нашей совместной работы. О вас отзываются похвально. Теперь мы готовы уступить вашему желанию проявить себя в гораздо более сложной сфере…

Почему мне в его словах послышалась неявная угроза?

– …подключим вас к группе доктора Ноты. – Начало фразы я прослушал и автоматически кивнул.

* * *

Никто не помнил, откуда появился этот Старик.

После Вьюжных войн тысячи бродяг, лишившихся родных и крова, ходили по дорогам, иногда оседали в пустовавших домах, коих тоже рассыпано было по миру великое множество. И никто не спрашивал имен пришельцев, если они не хотели говорить. Никому не было дела до чужих историй, когда своя собственная ужаснее и причудливее всего слышанного. И никто не возражал, что они заселяют брошенные дома, понимая, что хозяева их уже не вернутся…

Поселился Старик на окраине, возле леса, жил замкнуто, внимания не привлекал. Только однажды ночью поселок всполошил прибывший откуда-то всадник на взмыленном коне. Глаза породистого жеребца полыхали алым огнем, и вместо сбруи на нем топорщилась костяная броня. И всадник тот был облачен в костюм странный и по-своему страшный для тех, кто мог присутствовать при битве у Перехолмья…

Впрочем, в поселке таких не было.

Всадник провел несколько часов в доме Старика и отбыл ни с чем наутро. Даже случайным зевакам, решившимся одним глазком глянуть в окно, стало ясно, что угрюмый всадник разочарован. То ли просил о чем-то, да получил отказ. То ли звал, да не дозвался. Так и уехал ни с чем.

А местные-то встрепенулись. Всадник показался внушительным гостем. И если Старик решился отослать его, знать, и сам он непрост… Поселяне переглядывались и снижали голос до едва различимого шепота: может, он важная шишка? Или даже из магов? Из ледяных или огневых… По послевоенному миру рассеялись немногие уцелевшие чародеи. Те, что спаслись в безумных войнах, где стихии схлестывались насмерть под властью магов. Не к ночи будь они все помянуты… Говорили, что кто-то мог и выжить.

Полны были людские души ненависти к магам, но, побурчав немного, поселяне пожали плечами и разошлись по своим делам. С одной стороны, маги – это, конечно, проклятое племя. Но с другой стороны, сейчас, когда мир так неспокоен, собственный маг в поселке может и пользу принести… Да и что с ним сделаешь?

Да только дни текли за днями, складываясь в месяцы. Новые странные пришельцы в поселок не заглядывали. Старик жил как все, вел нехитрое хозяйство, пасеку построил… Наверное, и не маг он никакой вовсе.

Эхом ушедшей войны прокатился по миру Болотный мор. И снова дороги наполнились унылой чередой беженцев – людей с пустыми глазами обреченных, за которыми, наступая на пятки, шла цепкая смерть.

Поселок замкнулся, схлопнув створки дверей и окон, как моллюск в раковине, отторгая чужаков, не давая пристанища, чтобы не позволить трясучей смерти свить ядовитые гнезда под безопасными крышами. И долгими зимними вечерами жители поселка, замирая, слушали леденящий душу скрип снега во дворах и поскребывание бессильных пальцев в двери их домов.

Кого-то находили утром на обочине окоченевшим и быстро сжигали подальше от жилищ, но, по счастью, почти все путники проходили мимо. Кроме женщины с ребенком, которую болезнь изгрызла так, что она и на человека-то едва походила, но которая упрямо несла завернутого в чужое пальто ребенка. Мать не искала спасения для себя, она хотела всего лишь пристроить дитя. Она стучалась во все двери подряд. Открылась только последняя, в доме на отшибе, возле леса…

Наутро весь поселок собрался возле жилья Старика. Угрюмые, решительно настроенные люди с вилами и факелами окружили дом, подбадривая друг друга. Их можно было понять. Испуг за своих родных сделал даже покладистых поселян злобными и свирепыми. Все знали, что болотная смерть, задевши, уже не уходит. Пока не поздно, ее следовало гнать…

Старый дом, криво накрытый, как шапкой, скошенной крышей, глядел на воинственных поселян слегка насмешливо. А его хозяин, неслышно возникший в дверях, сухо сообщил, что женщина останется в его доме столько, сколько будет нужно, и шуметь под окнами дома, где спят больная и ребенок, не стоит…

Кто-то из особо догадливых почти сразу же сдал назад. Кто-то из особо распалившихся попытался было возражать. Кто-то даже рискнул припугнуть огнем…

Что было дальше, никто толком не помнит. Одни говорят, что ничего и не было. Что Старик только посмотрел – и всех как ветром сдуло. Другие твердят, что их и впрямь ветер нес до самого порога и не позволял выйти из дома несколько дней. А третьи рассказывают, как на их глазах замерзало пламя, превращаясь в снежную крупу, и как старое, кряжистое дерево возле Стариковой избы внезапно ожило и набросилось на незваных гостей, словно лютый зверь… Так или иначе, но женщина осталась в доме Старика, и присмиревший поселок уныло ждал своей участи, больше не предпринимая попыток изгнать заразу.

Через день женщина умерла. Через две недели, когда стало ясно, что Болотный мор обошел поселок стороной, хмурый Старик объявился на его улице, ведя за руку серьезную пятилетнюю девочку, и принялся стучать в дома. Как ее мать не так давно. Поселяне не решались оставить стук Старика без внимания, двери распахивались, но забрать девочку никто не согласился. Кто знает, возможно, Старик и мог бы принудить кого-нибудь принять малышку в семью, но отчего-то он не стал этого делать. И девочка поселилась у него в доме.

Полуразвалившееся здание на окраине города было окружено людьми и машинами. Издалека и под светом наставленных на него прожекторов силуэт постройки странно ломался. Склад или брошенная фабрика… Что-то казенное и опасно ветхое.

Кругом топорщился бурьян, не сломленный даже начавшимися заморозками, и невпопад росли косматые, отравленные металлом вязы. Кроме того, повсюду высились груды слежавшегося железа, так что проехать ближе оказалось невозможно и пришлось оставить машины на повороте вместе с другими, стоявшими здесь явно не один час. Только фургончик техников еще пытался протиснуться по свободному коридору к своему собрату, подогнанному почти вплотную к зданию.

Резко и сильно пахло электричеством, железом и кровью. В воздухе, несмотря на темноту, можно было рассмотреть стелющиеся, дымчато-черные и бурые волокна. Впереди от строения раздавались возбужденные голоса и периодически вспыхивали огни.

Лука повел носом:

– Дрянь какая, а!

Да, тут я был с ним согласен. В здании разместилось нечто мерзкое и мощное.

Трое выскочивших из своего автомобиля дежурных магов выглядели ошеломленными и встревоженными. Видимо, их не предупредили об изменениях в сегодняшнем распорядке. Зато Никош был в курсе и выглядел изнуренным и порядком напуганным.

– Не знаю… не знаю, зачем они это затеяли… – бормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь. Ладонь его стискивала большой оберег, который он не постеснялся вытащить поверх своего пальто.

Даже невидимый маг изменил наконец вектор своего внимания. Впервые за время нашего заочного общения я почувствовал, как давление слегка сместилось, когда внимание мага в какой-то степени переключилось на происходящее возле здания.

Мы двинулись к источнику шума, лавируя между кучами мусора, и вскоре стало видно, что перед входом в дом мечутся неясные быстрые тени. Торчит диковинного вида, но активно задействованная аппаратура. Кто-то ныряет в разинутую пасть входной двери, а кто-то пятится от нее, прикрывая глаза.

И над всем этим кавардаком царит человек в распахнутой дохе, азартно жестикулирующий и надсаживающий глотку в отрывистых командах, словно сумасшедший дирижер. И, повинуясь взмахам его рук, то с одной стороны, то с другой люди принимаются бегать быстрее.

– Это… Это доктор Август Нота, – сообщил Никош прерывающимся голосом.

В царившем вокруг бедламе вряд ли можно было различить, что говорит тебе даже стоящий рядом, но пресловутый доктор внезапно резко обернулся и свирепо уставился на нас из-за стеклянных круглых очков без оправы.

– Какого лешего вы сюда вперлись?.. – с негодованием рявкнул он.

Никош, подобрав полы пальто, протиснулся поближе и принялся взахлеб говорить, боязливо косясь через плечо. До нас доносились лишь огрызки ответных реплик доктора: «…распоряжение?.. обезумел… Этот молокосос?.. А-а, тот самый… Отлично! Может, окажется получше недоумков, что вы дали мне раньше…»

Я не стал дожидаться его вердикта. Происходившее в здании отталкивало и одновременно манило. От запаха магии кружилась голова, как от избытка кислорода, но если кислород живителен, то заполнившая пространство вокруг эманация несла в себе зло и смерть. Гнилая магия. Перерожденная.

Сбросив куртку на снег, я поднырнул под провод, зудящий от напряжения и уползающий в одно из окон без стекла. Как раз в этот момент внутри здания что-то тяжело и гулко вздохнуло, и оттуда, как взрывной волной, вынесло клубы пыли, клочковатый мусор, а следом посыпались из окон и дверных проемов взъерошенные люди.

Все, кто стоял снаружи, отпрянули.

– Проклятье! – На меня буквально выпрыгнул парень с расцарапанным лицом и ошалелыми глазами. Даже мельком глянув на него, я бы опознал Черного мага. А сейчас он дышал силой, как раскаленная домна жаром.

– …Куда?! – неистовствовал позади доктор Нота. – Опять упустили, криворукие?!

– Урод, – в сердцах бросил парень. – Сам пусть лезет, коли ему неймется…

К нему приблизилась девушка, пытавшаяся стереть кровь, сочащуюся из пореза над глазом. Вся левая половина ее лица была в налипшей корке пыли.

– Этот кретин не понимает, что делает… – угрюмо сказала она, обращаясь к парню. – Там такой уровень, что за один раз не выцарапаешь! Да и нечего там ночью делать…

Они вдруг оба замолчали и уставились на меня.

– Ага… – произнес парень. – То-то я чую нечто знакомое. Вит, – он протянул руку.

– Кора, – представилась девушка. – Мы из Семьи Джеулов.

– Эй, вы двое! – Доктор снова повысил голос до ультразвука. – Не умеете сами работать, помогите коллеге… Что за сброд присылают… – проскрежетал он тоном ниже. – Черные никогда не умели работать!

Вит с нескрываемым бешенством зыркнул в его сторону. По щекам прокатились тугие желваки.

– Что там внутри? – спросил я.

– Редкая пакость, – охотно отозвалась Кора. – Слишком много ненависти. Слишком много безумия и боли. Недоумок, вообразивший себя черным колдуном. Для обретения силы кромсал людей. Пока его не нашли, успел прикончить пару десятков…

<1 2 3 4...11 >

На страницу:

Перейти

2 из 11