Нам выходить на следующей

Нина проводила их до остановки. Помахала рукой.

– Мама, а сколько мы еще здесь пробудем? – спросила Катя.

– Мне тут больше делать нечего.

Они вернулись в дом Регины. Там продолжалось застолье. Их ухода, казалось, никто и не заметил. Алла Сергеевна ушла в комнату – отдыхать. Регина бегала с тарелками. Катя поймала ее на ходу.

– Регина, мама уехать хочет, – сказала Катя подруге.

– Как, уже? Мы же только приехали. – Регина чуть тарелки не уронила.

– Регина, пожалуйста, давай, мы уедем, а ты оставайся. Только билеты надо взять.

– Ладно. Я отца попрошу. Он поможет. А может, хоть на пару дней останемся?

– Нет, мама хочет уехать.

Регина опять развила бурную деятельность, и вечером следующего дня они стояли на вокзале. Регина тоже решила вернуться. Их провожала толпа народу – Регинины родственники. Женщины плакали. Мужчины затаскивали в вагон плетеные корзины.

– Регинка, что это? – спросила Катя. Корзины заняли весь проход между полками.

– Банки, – бросила Регина, запихивая корзину под столик.

– Какие банки?

– Компот, варенье, огурцы, помидоры.

– А как же мы их в Москве дотащим?

– На такси придется ехать.

Через год раздался междугородный звонок. Трубку взяла Катя.

– Катя, это Нина. Из Орджоникидзе. Я замуж выхожу.

– Поздравляю.

– Приезжайте.

– Спасибо. Вряд ли получится – мама болеет.

– Ладно, счастливо. Алле Сергеевне скажи, что я звонила.

– Хорошо, скажу. Еще раз поздравляю.

* * *

За этот год Алла Сергеевна совсем сдала. Лежала, читала книги. Работать не могла.

Катя так и не поступила в институт – нужно было работать, деньги зарабатывать. Правда, работа была хорошая – машинисткой в издательстве. Катю ценили. У нее не было такой феноменальной памяти, как у Аллы Сергеевны, зато она умела разбирать любой почерк. И печатать под диктовку, на ходу редактируя фразы.

От Регины остались только большие плетеные корзины, в которых теперь хранились картошка, лук… Регина после окончания курсов вернулась в Орджоникидзе – поступила в институт на юрфак. Писала письма.

Катю в издательстве прикрепили к писателю – Владлену Синицыну. Катя приходила к нему на дом. Тот надиктовывал очередной кусок из своего романа.

Действие романа под рабочим названием «Доярка и шофер» развивалось в колхозе. Главная героиня – доярка, боролась за увеличение надоев молока. Доярку обхаживал Председатель колхоза, который боролся за звание передового колхоза. Доярка же, поглаживая коровье вымя, мечтала о Шофере, который грузил бидоны и ни за что не боролся. В конце романа Председатель должен был оказаться вредителем советского хозяйства, Шофер стать председателем, получить звание передового колхоза и Доярку в придачу.

Владлен был относительно молод – чуть за тридцать. У него была жена – поэтесса Риммочка. Поэтесса периодически жила на даче, где ей лучше творилось. Но в Москве были рестораны, гости, общение, без чего она не могла обойтись. Риммочка разрывалась и страдала от необходимости разрываться. Катя иногда сталкивалась с Риммочкой – та скользила по Кате мутным взглядом, не фокусируя, и порывистым движением поправляла на голове шелковый платок, замотанный на манер тюрбана. Риммочка не расставалась с зеленой солдатской фляжкой. Во фляжке был спирт. Она признавала только чистый медицинский.

Владлен жаловался Кате, что они с Риммочкой друг друга не понимают – вращаются на разных орбитах. В творчестве, говорил он, всегда так. Два таланта не могут сосуществовать рядом. Таланту нужна прислуга. Чтобы приходила по звонку колокольчика, делала черную работу и уходила. Катя и была такой прислугой. Приходила по звонку телефона, печатала и уходила.

На середине романа, как раз на том эпизоде, когда Шофер, загружая очередной бидон, признавался Доярке в любви, Владлен бросил рукопись на стол, сел и зарыдал натуральными слезами. Катя решила, что автор неравнодушен к судьбе персонажа. Она перестала печатать и тактично молчала.

– Катя, Катюша, поговори со мной, – попросил Владлен.

– Хорошо, – сказала Катя и вытащила лист из машинки. Поговорить с Владленом означало посидеть и послушать. Владлену и в творчестве не удавались диалоги, зато в монологах ему не было равных.

– Риммочке плохо, – сказал Владлен. – Она слишком много работала. Не щадила себя.

– Что с ней? – спросила Катя, потому что Владлен любил наводящие вопросы. Как будто он не хотел рассказывать, а его упрашивали рассказать.

– Галлюцинации. Слуховые. Врач рекомендовал покой, перерыв в работе, свежий воздух. Но она не может без работы, не может не творить.

– А что она слышит? Голоса?

– Нет, звуки. Шорохи.

– А вы что-нибудь слышите?

– Нет. Ты же знаешь, я работаю по ночам. Сплю в кабинете. А шорохи раздаются только в Риммочкиной спальне.

На самом деле Владлен с Риммочкой давно исключили из своей жизни понятие супружеского долга. Они не только спали в разных комнатах, но даже ели отдельно. Владлен – у себя в кабинете, Риммочка – в своей спальне.

– А вы не пробовали зайти в спальню, послушать?

– Заходил. Слушал. Ничего. Правда, иногда мне кажется, что я что-то слышу, но ведь я мог поддаться под Риммочкино влияние. Я же очень впечатлителен, как все творческие натуры. Катя, это так тяжело. Не могу смотреть, как она мучается. И взгляд у нее такой стал… Странный, настороженный. Как будто сквозь меня смотрит.

Катя подумала, что у Риммочки всегда был такой взгляд – от спирта, но промолчала.

– Может, ей действительно лучше на даче пожить?

– Я ей говорил. Но теперь она не хочет ехать.

– Почему?

– Она думает, что шорохи – это какой-то знак. Понимаешь, она слышит эти звуки в какие-то особые для нее даты. В день ее рождения всю ночь не спала – шорохи усилились. Она думает, что это к беде.

– А вы что думаете?

– Я – реалист. Я не могу позволить себе верить в потусторонние силы. И мой долг – избавить жену от этих идей. Она ведь про эти шорохи всем знакомым рассказывает. Начала новый цикл стихотворений под названием «Шорохи». Представляешь, что будет с моей репутацией?

– Может, все уладится?

– Не знаю, не знаю…

Катя приходила на диктовку к Владлену два раза в неделю. В очередной ее приход дверь открыла Риммочка – еще более порывистая и мутная. Схватила Катю за руку и потащила к себе в спальню.

– Слушай, – приказала она и уставилась на Катю. – Слышишь? Ты мне веришь?

Катя не знала, что ответить, чтобы не обидеть больную. С больными же нельзя спорить. Нужно во всем соглашаться.

– Слышу, – сказала Катя.

– Вот! – закричала Риммочка и потащила Катю в кабинет. В кабинете за столом сидел Владлен, обхватив руками голову. – Теперь ты не будешь говорить, что я сумасшедшая. Она тоже слышала.

– Катя, Катюша, ну зачем? Зачем ты подтверждаешь ее фантазии? Господи, как я устал.

– Мы работать будем? – спросила Катя.

– Какая тут работа! Ты знаешь, что она сделала? – Владлен вскочил, начал размахивать руками. – Она привела сюда какую-то бабку с иконой. Представляешь? С иконой. Если об этом узнают! Она не понимает, чем это может грозить. Не хочет понимать. Все, Катя, иди, беги из этого сумасшедшего дома.

Катя пришла на следующей неделе. Дверь открыл Владлен. В коридор выскочила Риммочка. Катя ее даже не узнала. В халатике, без платка, черные волосы рассыпаны по плечам. Катя отметила, что нервное истощение Риммочке шло – она побледнела, похудела и похорошела. На осунувшемся лице сверкали безумием глаза.

– Хуже? – шепотом спросила Катя Владлена.

Владлен устало махнул рукой.

Они сели работать, но работа не клеилась. Владлен два раза перечитывал один абзац, забывал, где остановился, был рассеян. Сюжетная линия Председателя тоже буксовала. Владлен никак не мог решить, как именно Председатель навредил советскому хозяйству.

Вдруг в комнату ворвалась Риммочка.

– Сейчас! Долго! Громко! Быстрее! – Она кричала и тащила Владлена в комнату. Катя побежала следом.

И тут она услышала. Хрысь-хрысь. Владлен тоже услышал и смотрел испуганно на Катю. Наверное, он решил, что тоже сошел с ума. Катя подошла к окну, открыла раму.

– Нет, не надо! – закричала Риммочка и вцепилась в мужа. Владлен попятился.

Катя высунулась в окно – пятый этаж, деревья под окном. Все нормально. И вдруг опять хрысь-хрысь. Риммочка вскрикнула. Катя подняла голову – звук шел сверху. Прямо над ее головой висели санки – большие, деревянные, с железными полозьями. Они раскачивались на ветру и скребли железом по бетону. Санки свешивались на длинной веревке с шестого этажа – видимо, соседи решили их вывесить, чтобы не мешались. Балконов же не было.

После истории с санками Риммочка уехала на дачу – приходить в себя, лечить нервы.

Кате она оставила свой новый поэтический цикл «Шорохи». Катя перепечатывала стихи в трех экземплярах и не могла не согласиться – стихи были хорошими, лучшими из всех, что написала Риммочка.

Роман Владлена тоже подходил к счастливому концу – Доярка увеличила надои молока и стала передовиком производства. В конце пятилетки, которую сдавали за четыре года, она должна была выйти замуж за Шофера.

Катя осталась на ночь у Владлена в тот день, когда Шофер женился на Доярке. Сельскую свадьбу играли шумно, Катя засиделась допоздна – у Владлена был приступ вдохновения. Все случилось на рабочем диванчике в кабинете. Владлен Синицын был ее первым мужчиной.

Утром она сразу поехала на работу. Писатель после трудовых и постельных подвигов спал. Она не стала его будить.

Еще неделю Катя ждала, что ее пошлют по знакомому адресу. Но на нее навалили другие заказы. Катя не знала, что думать, – Владлен заболел, переживает творческий кризис, что-то с Риммочкой… Хотя она была не настолько наивной, чтобы не понимать – дело в той ночи, а не в кризисе жанра. Догадка подтвердилась, когда Катя расписывалась в ведомости, получая зарплату. На бланке стояли фамилии машинисток, перечень выполненной работы с указанием имени автора и его адреса. Катя увидела на верхней строчке над своей фамилией адрес писателя. Работу выполнила ее коллега – грудастая хохотушка Лиля.

Катя получила деньги, достала из ящика шоколадку, которую принес кто-то из авторов, и подошла к Лиле.

– Лиль, как там Владлен Синицын? – спросила Катя и положила на стол шоколадку.

Лиля была болтлива.

– Нормально. Я корректорскую правку в его Доярку вносила. А что?

– Я этот роман набирала.

– Да, я знаю. Я бы тебя и по работе узнала. Просто он позвонил и попросил прислать другую машинистку. Я еще удивилась. От тебя еще никто не отказывался. У вас что-то случилось?

– Да нет, ничего.

– Ой, да не бери в голову. Ты же знаешь, их, писателей, не поймешь. Как дети, ей-богу. Хочу эту машинистку, нет, дайте другую…

– Да, ты права.

Катя вернулась с работы.

– Мамочка, я дома. Сейчас ужин приготовлю! – крикнула она из прихожей.

– Катя, иди сюда, – откликнулась Алла Сергеевна.

– Что, тебе плохо? – Катя вмиг забыла про писателя. Мать лежала на кровати. – Мама, сейчас «Скорую» вызовем. Почему ты мне не позвонила? Я бы с работы отпросилась.

– Катя, послушай меня. Похорони меня в Орджоникидзе. Рядом с Асланом. Пообещай мне. Я знаю, это сложно, но пусть Регина тебе поможет.

– Мама, ну что ты такое говоришь? Перестань. Сейчас врача вызову, он тебе укол сделает, сразу легче станет.

– Нет, Катенька, не станет. Уже не станет.

Алла Сергеевна умерла рано утром. Катя всю ночь просидела у ее постели, а часа в четыре утра задремала. Очнулась как от толчка. Мать не дышала. А Катя вдруг вспомнила. Как она сидела вот так же ночью и качала Коленьку. Задремала буквально на секунду, а Коленька дышать перестал. Детский кошмар повторился.

Потом все было как во сне. Катя звонила Регине, плакала, передавала просьбу Аллы Сергеевны. Регина тоже плакала, обещала все устроить.

Так Катя опять оказалась в Орджоникидзе. Опять была толпа из незнакомых лиц – Регининых родственников. Катя выхватила только одно – Регинино. Она действительно все устроила. Все на себя взяла – и поминки, и похороны.

Катя шла, куда вели, сидела там, куда сажали. У нее с собой даже платья черного не было. Регина дала ей свою юбку, шаль черную, повязку на голову по осетинской традиции повязала.

Людей было не много. Да и тех, кто был, Катя не знала. Слова говорили по-осетински, Катя не понимала. Она стояла и смотрела не на свежий холмик, заваленный цветами, а на могилу рядом – с общей мраморной плитой. Два портрета, фамилия и имена – Аслан и Лиана.

Лиана? Кто такая Лиана? Катя вглядывалась в лицо женщины, высеченное в камне. Не узнавала – молодая осетинка. Была смутная догадка, которую Катя отогнала, – жена дяди Аслана, мать Нины. Та женщина из ее детства, которая травки заваривала и напугала ее гаданием на кофейной гуще. Но совсем не похожа.

Вечером были столы, люди. Регина бегала с тарелками.

– Я пойду пройдусь, – сказала Катя подруге.

– Куда ты? Заблудишься. Давай я с тобой?

– Нет, я одна хочу. Я помню.

Катя, когда собирала документы Аллы Сергеевны, нашла в бумагах матери смятую бумажку с адресом. На бумажке было написано – Аслан.

Катя вышла на улицу. Дошла до автобусной остановки. Села. Ехала, вглядываясь в дома, дворы, улицы, пытаясь узнать. Ничего знакомого. Спросила у водителя, где выходить. Тот резко затормозил и открыл переднюю дверь: «Сейчас». Остановку проехали. «Иди прямо, вон туда», – сказал водитель.

Катя пошла. Дом она узнала сразу. Поднялась на этаж, постучала в знакомую дверь. Дверь открыла маленькая девочка.

– Здравствуй, а Нина здесь живет? – спросила Катя девочку.

Малышка улыбалась и молчала.

В коридор вышла женщина. Нина.

– Нина, здравствуй, ты меня помнишь? Я – Катя, дочь Аллы Сергеевны.

– Узнала, узнала, проходи.

Катя вошла. Нина стояла и рассматривала Катю. Сказала что-то дочке по-осетински. Девочка убежала в комнату.

Они сидели на кухне. Нина варила кофе. Катя не знала, с чего начать разговор.

– Это твоя дочка? – спросила она.

– Да.

– А как зовут?

– Лиана, в честь мамы.

– Красивая девочка. И имя красивое. Я ведь даже не знала, как твою маму зовут.

Они опять помолчали.

– Мама умерла. Я приехала сюда – похоронить. Она так хотела. Чтобы быть рядом с дядей Асланом, – сказала наконец Катя.

– Я знаю. Мне сказали.

– А твоя мама давно умерла?

– Через два месяца после отца. Не смогла она без него. Все повторяла – побыстрее бы отмучиться…

– А ты как?

– Нормально.

– А муж где?

– На работе. У него дежурство сегодня. Он хирург. Как отец.

– Нина, скажи, ты не против? Ну, что Алла Сергеевна там, рядом… Что могилы их рядом? – Катя разглядывала цветок на клеенчатой скатерти. Боялась посмотреть на Нину.

– Судьба такая. Не чужие ведь.

– А ты знала? Что я дочь дяди Аслана?

– Всегда знала. Мне мама сказала. Да все знали.

– Мне мама тоже сказала. Но я маленькая была. Не поняла ничего.

– Алла Сергеевна хорошая женщина была.

– И твоя мама Лиана тоже. Я помню ее травки. Только предсказание не помню. Помню, что плохое. А ты не помнишь, что она мне тогда сказала?

– Не помню, – ответила Нина. Но Катя почувствовала, что Нина помнит, только говорить не хочет.

– Ты когда назад? – спросила Нина.

– Завтра.

– Хорошо.

– Ты звони. Приезжай к нам, ко мне, в Москву.

– Хорошо. Спасибо.

Катя знала, что Нина не позвонит и не приедет.

– Ладно, я пойду.

Из комнаты выбежала девочка – проводить гостью. Катя погладила ее по голове.

– До свидания, Нина. До свидания, Лиана.

– До свидания.

Катя долго стояла на автобусной остановке. Теперь она осталась одна. Совсем одна. Нина, конечно, родственница. Но у нее своя жизнь, и Катя ей не нужна. Подошел автобус. Катя была единственным пассажиром. Водитель спросил: «Куда?» – она показала бумажку с адресом. Водитель кивнул и домчал ее до нужной остановки, не останавливаясь по дороге.

Регина ее ждала на улице, ходила вокруг остановки и смотрела на дорогу.

– Я уже не знала, где тебя искать. – Регина сердилась.

– Автобус ждала.

– Ты куда ездила?

– К Нине, дочери дяди Аслана. Она моя сводная сестра.

– Да знаю я.

– Откуда?

– У нее муж – врач. Хирург. Руки – золотые. К нему со всей республики приезжают. Ладно, пошли в дом. Уже все ушли.

Регина взяла подругу под руку и повела в дом. Катя подумала, что слишком долго не видела Регину. Знала, что подруга вышла замуж – за Володю, русского парня, что Регина особо подчеркивала, сына родила – Сашу. Регина сообщала новости срочными телеграммами. На свадьбу звала, на крестины. Но Катя так и не выбралась – маму не могла оставить.

– Кстати, а где Володя и Саша?

– Дома, тебя ждут. Сашка спит уже, наверное.

Катя видела Володю на вокзале. Высокий, худющий парень. Они с Региной очень смешно смотрелись рядом – она, маленькая, кругленькая, доставала ему до подмышки. Сашка родился длинный, в отца. Регина считала его самым красивым младенцем на свете.

Катя сидела, пила чай, Регина с Володей переругивались из-за того, кто завтра поведет Сашку в садик.

Катя вдруг зажала рукой рот и побежала в ванную – ее вырвало. Она умылась. Посмотрела в зеркало. Ее целый день тошнило. И вчера, и позавчера. Катя думала, что на нервной почве и от усталости.

Она вышла из ванной. Володя ушел спать. Регина домывала посуду.

– Ты чего? – спросила Регина.

– Не знаю. Перенервничала, наверное. Устала.

– Ну-ну. А грудь появилась тоже от усталости?

– Что ты имеешь в виду?

– А то и имею. – Регина встряхнула мокрой рукой и поправила лифчик.

– Брось ты. Грудь как грудь.

– А ты посчитай, посчитай.

– Регина, тебе бы в милиции работать.

– А я и работаю. В детской комнате. Представляешь? Я тебе разве не говорила? На пенсию майором выйду. Да и с детьми я общаться умею. Они у меня шелковые ходят.

– Молодец.

– А ты все стучишь?

– Стучу.

– Может, и ребеночка успела настучать?

– Регина, не говори ерунды.

– Ну, не хочешь рассказывать, не надо.

Утром Катя стояла на вокзале. Рыдающего Сашку Володя отвел в садик и вернулся помочь с вещами. Регина собрала Кате здоровенную плетеную корзину – персики, груши, банки.

– Регина, у нас до сих пор те корзины стоят, а ты мне еще одну впихиваешь. Как я ее дотащу? И кто это все есть будет?

– Бери-бери, на такси доедешь. Еще меня вспоминать будешь, – ворчала Регина. – Я тебе там банку с огурчиками малосольными положила, на всякий случай.

– Регина, ты опять за свое? Спасибо. Приезжайте.

Катя стояла в вагоне и махала рукой. Регина на своих коротеньких ножках семенила за вагоном. Володя шагал рядом.

Катя вошла в их с мамой квартиру на Пятницкой. Села на мамину кровать. На столике еще стояли пузырьки с лекарствами, лежали очки. Катя так и не смогла все это убрать. Потом.

Катя ходила на работу. Она уже не сомневалась – беременная. Пока было не видно. Отправила Регине телеграмму – «Огурцы пригодились». Регина позвонила и долго кричала в трубку:

– Кто отец? Он что, женат? Он знает?

– Женат, не знает, – устало отвечала Катя.

– Подай в суд, пусть алименты платит.

– Не буду.

– Дура ты. Ой, у меня Сашка скандалит, – сказала Регина и бросила трубку.

На работе, конечно, пошли разговоры. Но Катя на них старалась не обращать внимания. Лиля все не унималась:

– А папаша, случайно, не Владлен Синицын?

– С чего ты взяла?

– Да он про тебя все спрашивал.

– А что спрашивал?

– Да так, как у тебя дела, как ты поживаешь? Привет передавал.

– Ну спасибо. А ты за ним закреплена?

– Да, он новый роман пишет. «Колхозница и рабочий».

– И как?

– Я не вникаю. Печатаю и забываю.

– А как его жена, Риммочка?

– Ты знаешь, говорят, она с ума сошла. Вроде в пансионате. Но на самом деле в больнице. Шизофрения у нее. Или паранойя. Или и то и другое.

– Бедная.

– Пить надо меньше.

– А ты два раза в неделю к нему приезжаешь?

– Да, по вторникам и четвергам.

Начальница вошла в Катино положение и давала ей надомную работу. Катя приезжала, забирала рукописи, печатала дома. Привозила готовое. Времени было предостаточно. Она все-таки решила съездить к Владлену – поставить в известность. Сначала не хотела. А узнав от Лили, что Риммочки нет в Москве, решилась.

Визит наметила на среду, чтобы с Лилей не столкнуться. Катя надела свое самое просторное платье, заехала в издательство, забрала рукописи и поехала к Владлену. Позвонила в дверь. Тишина. Катя еще раз нажала кнопку звонка. Подержала. Она уже собиралась уходить, когда дверь открылась.

– Ой, Катя, почему ты без предупреждения? – Владлен был растрепан и не одет, как будто только что встал с постели.

– Здравствуйте, можно мне войти? – спросила Катя. Она уже знала, чем закончится разговор.

– Прости, у меня не убрано. – Владлен стоял в проеме двери.

Катя не удержалась и улыбнулась.

– Владик, кто там? – раздался голос из глубины квартиры. Не Риммочкин.

– Машинистка, пришла рукопись забрать! – крикнул Владлен. – Ты ведь за рукописью? Лиля что-то забыла?

Владлен говорил, опустив голову. Смотрел на Катин живот. Не выше.

– Нет, Лиля ничего не забыла. Я пришла сказать, что жду ребенка, – выдавила Катя.

– Что ж, поздравляю. С меня подарок. Ты замечательная машинистка. Между нами, Лиля тебе и в подметки не годится.

– Спасибо.

– Ладно, рад был повидаться.

– Владик, ты скоро? – спросил голос из комнаты.

– Иду! – крикнул Владлен. – Мне пора. Извини. Еще раз поздравляю.

– Спасибо.

Владлен захлопнул дверь.

Катя родила на пороге издательства. Так потом шутили коллеги. Она приехала забирать рукопись, и вдруг начались схватки. Хорошо, что в отделе оказалась Лиля.

– Катя, сиди тихо. Сейчас «скорую» вызову.

– Не надо, еще рано. Восемь месяцев.

Лиля вызвала «скорую», поехала с Катей в роддом. Лиля волновалась больше Кати. Их посадили в коридоре, сказали, что будут оформлять. Лиля подскочила, побежала по коридору, ворвалась в какой-то кабинет, заорала:

– Да она родит сейчас в коридоре! Да вы знаете, где мы работаем? Я вам такое устрою! – кричала она.

Катя стараниями Лили родила через два часа. Экстренные роды. Лиля все это время была в больнице. Катя была рада, что не одна. Одна бы она точно родила в коридоре. Лиля успела сбегать позвонить из автомата на работу. Девочки-машинистки собрали деньги.

– Кто родился? – Лиля хватала за руку медсестер.

– Девочка. 48 сантиметров, 2500. Недоношенная.

Лиля порылась в Катиной сумке, которую так и держала в руках, достала ключи от ее квартиры и поехала убирать, мыть…

Катю из роддома встречал весь отдел. Даже начальница пришла. Они усадили Катю в издательскую машину – специально выбили ради такого случая – и повезли домой.

Дома у стены стояла новая кроватка. На столе были стопочками разложены пеленки, распашонки, чепчики. Все переглаженное. Девочки суетились, издательский водитель Гена открывал шампанское.

– Как назовешь, Катя?

– Аллой, в честь мамы.

Девочки разошлись, а Катя стояла и плакала. Аллочка была маленькой. Очень маленькой.

У Кати от страха опускались руки. К тому же врач в роддоме сказала, что девочку надо выхаживать. В тепле. А на дворе сентябрь. Промозглый московский сентябрь. И грудью кормить. А молока мало.

Катя плакала и спрашивала у мамы, что делать. Но мамы не было, никого не было. Через месяц Катя не выдержала – взяла телефонную трубку и набрала один из номеров, который знала наизусть.

– Регина, что мне делать? – спросила она подругу. Где-то далеко кричал Сашка, скандалил Володя.

– Приезжай. Бери билет и приезжай. Разберемся, – сказала Регина.

Катя позвонила Лиле:

– Лилечка, помоги. Мне нужен билет до Орджоникидзе. Как можно скорее.

– Ладно, попробую достать. Но не обещаю, – сказала Лиля.

Но Катя успокоилась. Лиля достанет все, что угодно. С ее-то природной напористостью и болтливостью.

Катя приехала в Орджоникидзе. Ее встречали Регина с Володей. Регина была мрачная из-за своих дел и в то же время радостная – из-за дел, которые натворила подруга. Володя молчал всю дорогу.

Они ехали в машине. Свернули в другую сторону. Катя, прижимая дочку к груди, спросила:

– Регин, куда мы едем?

– В нашу новую квартиру.

– А что со старой?

– Ой, давай потом поговорим.

Новая квартира оказалась крошечной двушкой. Катя узнала район. Здесь, буквально через два дома, жила Нина.

– А почему вы переехали? – спросила Катя.

– Пришлось. Брат женился.

Катя знала, что у Регины бесчисленное количество братьев – родных, двоюродных, троюродных. Наверное, один из братьев женился, и им пришлось разменяться.