Ночной цирк

– Полагаю, ты уже подумал о месте состязания? – спрашивает он.

– Только в общих чертах, – отвечает Гектор. – Я подумал, будет интереснее, если мы оставим в этом вопросе некую неопределенность. Элемент неожиданности, так сказать. Я знаком здесь, в Лондоне, с одним директором театра, который с радостью ухватится за что-нибудь необычное. Когда придет время, я намекну ему, и он обязательно что-нибудь предложит. Лучше провести поединок на нейтральной территории, хотя я предполагал, что ты предпочтешь начать со своего берега.

– Имя этого человека?

– Чандреш. Чандреш Кристоф Лефевр. Поговаривают, он внебрачный сын какого-то индийского принца или что-то в этом роде. А мать, кажется, была балериной. Где-то тут, в этой куче, у меня должна быть его визитка. Тебе понравится его предусмотрительность. Он богат, эксцентричен. Иногда непредсказуем, слегка одержим, но я полагаю, такова неизбежная составляющая творческой натуры.

Бумаги, лежавшие стопкой на столе, поднимаются и тасуются до тех пор, пока сверху не оказывается небольшая визитная карточка. Она плывет в другой конец комнаты, где Гектор легким движением руки ловит ее и пробегает глазами, прежде чем вручить человеку в сером костюме.

– Он устраивает отличные приемы.

Человек в сером костюме кладет визитку в карман, даже толком не взглянув на нее.

– Никогда о нем не слышал, – говорит он. – К тому же я не горю желанием решать подобные вопросы на публике. Мне нужно подумать.

– Чушь! Без публичности пропадает весь интерес. Она порождает столько ограничений, столько дополнительных условий и нюансов, которые приходится обходить.

После мимолетного раздумья человек в сером костюме кивает.

– У нас действует пункт о неразглашении? Это было бы справедливо, учитывая то, что я знаю о твоем игроке.

– Давай обойдемся без всяких пунктов – за исключением основного правила невмешательства, а там посмотрим, что из этого получится, – предлагает Гектор. – В этот раз мне хочется большей свободы. И никаких ограничений по времени. Я даже позволю тебе сделать первый ход.

– Отлично. Так и договоримся. Я с тобой свяжусь.

Человек в сером костюме поднимается со стула и стряхивает невидимую пыль с рукава.

– Был рад встрече с вами, мисс Селия.

Селия демонстрирует еще один безупречный реверанс, не сводя с гостя настороженного взгляда.

В знак прощания дотронувшись до шляпы, человек в сером костюме выскальзывает за дверь и затем, покинув театр, растворяется в уличной толпе, словно тень.

В гримерке Гектор Боуэн хихикает что-то себе под нос, в то время как его дочь, стоя в углу, разглядывает шрам на пальце. Боль растаяла так же стремительно, как и само кольцо, но воспаленный красный след никуда не делся.

Взяв со стола серебряные часы, Гектор сверяет время с настенными. Он неспешно заводит часы, пристально глядя, как стрелки описывают круги по циферблату.

– Селия, – окликает он дочь, не глядя на нее, – почему часы необходимо заводить?

– Потому что для всего нужна энергия, – послушно повторяет она заученный урок, продолжая разглядывать свою ладонь. – Мы должны прикладывать усилия и тратить энергию, если хотим что-то изменить.

– Очень хорошо, – легонько встряхнув часы, он убирает их в карман.

– Почему ты сказал, что его зовут Александр? – неожиданно спрашивает Селия.

– Что за дурацкий вопрос?

– Это не его имя.

– С чего ты взяла? – удивляется Гектор и, ухватив ее пальцами за подбородок, пытается что-то разглядеть в глубине темных глаз.

Селия выдерживает его взгляд, но не знает, как объяснить, что она почувствовала. Она пытается воскресить в памяти образ человека в сером костюме, его светло-серые глаза и резкие черты лица, чтобы понять, почему это имя так ему не подходит.

– Это не настоящее имя, – говорит она. – Не то имя, что было дано ему при рождении. Он его носит, словно шляпу, и может снять в любой момент. Точно так же, как ты носишь имя Просперо.

– Да ты еще смышленее, чем я мог мечтать, – хмыкает Гектор, никак не опровергая и не подтверждая ее догадок по поводу имени коллеги. Сняв с подставки свой цилиндр, он нахлобучивает его девочке на голову. Огромная шляпа тут же сползает, и детский вопросительный взгляд теряется в ловушке из черного шелка.

Оттенки серого

Лондон, январь 1874 г.

Здание, такое же серое, как асфальт у его подножия и небо над крышей, кажется зыбким, словно облака – как будто в любой момент может раствориться в воздухе. Построенное из невзрачного серого камня, от зданий по соседству оно отличается лишь потускневшей вывеской над дверью. Даже директриса этого учреждения облачена в унылый темно-серый балахон.

И все же человек в сером костюме не вписывается в общую атмосферу.

Его сюртук скроен по последней моде. Серебряный набалдашник трости вызывающе блестит из-под руки, затянутой в новенькую перчатку.

При встрече он называет себя, однако имя тут же вылетает у директрисы из головы, а переспросить ей неловко. Впоследствии, когда он подписывает все необходимые документы, разобрать оставленную им подпись не представляется возможным, да и сами бумаги таинственным образом исчезают спустя несколько недель.

Он предъявляет необычные требования к выбору ребенка. Сначала директриса никак не может понять, кого именно он ищет, но после ряда вопросов и уточнений приводит к нему троих детей: двух мальчиков и одну девочку. Мужчина просит разрешить ему побеседовать с каждым наедине, и директриса неохотно уступает.

С первым мальчиком беседа длится совсем недолго, и вскоре его отпускают. Когда он выходит в коридор, двое других детей бросают на него вопросительные взгляды, пытаясь угадать, что ждет их за дверью, но в ответ он лишь качает головой.

Девочка остается в кабинете чуть дольше, но потом и ее отпускают, растерянную и недоумевающую.

Последним беседовать с человеком в сером костюме отправляется второй мальчик. Ему указывают на стул возле директорского стола, однако сам человек в сером костюме остается стоять.

Этот мальчик не проявляет беспокойства, как первый. Он сидит тихо и спокойно, не позволяя себе откровенно глазеть по сторонам, однако при этом его серо-зеленые глаза отмечают все детали интерьера и исподволь наблюдают за мужчиной. Темные волосы мальчика пострижены весьма небрежно, словно парикмахеру постоянно приходилось отвлекаться, однако перед приходом сюда их явно попытались пригладить. Костюм изрядно поношен, но выглядит опрятно, несмотря на то что брючки коротковаты и вылиняли так сильно, что уже и не скажешь с уверенностью, какими они были изначально: синими, зелеными или коричневыми.

Мужчина несколько секунд разглядывает бедно одетого гостя и начинает разговор:

– Давно ты здесь?

– С рождения, – отвечает мальчик.

– Сколько тебе лет?

– В мае будет девять.

– На вид тебе меньше.

– Я говорю правду.

– Не сомневаюсь.

Человек в сером костюме некоторое время молча смотрит на мальчика.

Мальчик смотрит на него.

– Полагаю, ты умеешь читать? – спрашивает мужчина.

Мальчик кивает.

– Я люблю читать, – говорит он, – но здесь не хватает книг. Те, что есть, я уже прочел.

– Хорошо.

Внезапно, без предупреждения, человек в сером костюме бросает в мальчика тростью. Мальчик ловит ее одной рукой, даже не дрогнув, однако глаза его, сузившись от удивления, беспокойно перебегают с трости на мужчину и обратно.

Кивнув, мужчина протягивает руку и забирает трость, а затем носовым платком тщательно вытирает следы детских пальцев с блестящей поверхности.

– Очень хорошо, – замечает он. – Я беру тебя в ученики. Уверяю, у меня ты найдешь массу книг. Мы уезжаем, как только я улажу формальности.

– У меня есть право выбора?

– А ты предпочел бы остаться здесь?

Мальчик раздумывает лишь мгновение.

– Нет.

– Вот и прекрасно.

– Вы не хотите узнать, как меня зовут? – спрашивает мальчик.

– Имя совсем не так важно, как склонны думать большинство людей, – отвечает человек в сером костюме. – Ярлык, который на тебя навесило это учреждение или твои пропавшие родители, не представляет для меня ни интереса, ни ценности. Если в какой-то момент тебе потребуется имя, выберешь его сам. А пока вполне можно обойтись без него.

Он отпускает мальчика, чтобы тот мог сложить в небольшую дорожную сумку свои немногочисленные пожитки. Человек в сером костюме подписывает бумаги, и хотя на вопросы директрисы он отвечает так уклончиво, что она не в состоянии уловить суть, у нее не находится возражений против того, чтобы он забрал ребенка.

Когда, собравшись, мальчик появляется в кабинете, человек в сером костюме навсегда забирает его из серого здания.

Уроки чародейства

1875–1880 гг.

Детство Селии проходит на фоне сменяющих друг друга театров. Больше всего времени они проводят в Нью-Йорке, но бывают и затяжные гастроли в других городах. Бостон. Чикаго. Сан-Франциско. Редкие поездки в Милан, Париж или Лондон. Для Селии все эти театры сливаются в нескончаемый круговорот пыльных кулис, бархата и опилок, так что она подчас даже не понимает, в какой они сейчас стране, да это и не важно.

Все детство отец таскает ее за собой, словно холеную карманную собачку в дорогих нарядах, которой его коллеги и знакомые восхищаются, собираясь в баре после выступлений.

Когда она, по его мнению, становится слишком большой для роли красивой игрушки, он везде ходит один, оставляя ее коротать время в гримерках или гостиничных номерах.

Каждый вечер она думает, что будет, если вдруг однажды он не вернется, но он неизменно вваливается в комнату среди ночи, изредка гладит по голове, хотя она притворяется спящей, а чаще попросту ее не замечает.

Уроки теряют былую официальность. Если раньше они, даже не будучи слишком регулярными, назначались на конкретное время, то теперь он экзаменует ее постоянно, хотя по-прежнему строго наедине.

Даже такие элементарные действия, как завязывание шнурков на ботинках, он не позволяет ей делать руками. Пристально глядя на шнурки, усилием воли она завязывает и развязывает бесконечные бантики и хмурится, если они затягиваются в узелки.

На ее вопросы отец отвечает неохотно и уклончиво. Она смогла выяснить, что у человека в сером костюме, которого отец называет Александром, тоже есть ученик, и их ждет какая-то игра.

– Вроде шахмат? – спрашивает она как-то раз.

– Нет, – отвечает отец. – Не вроде шахмат.

Детство мальчика проходит в одном из лондонских таунхаусов. Он ни с кем не встречается. Даже обед ему оставляют на подносе под дверью, а потом оттуда же забирают пустые тарелки. Раз в месяц к нему приходит человек, который стрижет ему волосы и уходит, не проронив ни слова. Раз в год тот же самый человек снимает мерки для одежды.

Большую часть времени мальчик читает. И, конечно, пишет. Он конспектирует целые главы из книг, выписывает слова и срисовывает символы, которых поначалу не понимает, но со временем они становятся знакомыми и узнаваемыми, и строчки тянутся все ровнее и ровнее из-под его перепачканных чернилами пальцев. Он читает труды историков, мифы разных народов, романы. Понемногу он учится понимать чужие языки, хотя говорить на них ему трудно.

Время от времени ему случается попасть на экскурсию в музей или библиотеку, в нерабочее время, когда других посетителей очень мало или нет вовсе. Мальчик обожает такие вылазки: ему интересно, что хранят в себе эти здания, а еще для него это способ хотя бы ненадолго вырваться из привычной рутины. Однако подобное происходит крайне редко, и его никогда не выпускают из дома одного.

Человек в сером костюме приходит каждый день, обычно прихватив с собой новую стопку книг, и в течение ровно одного часа рассказывает о вещах, которые, как кажется Марко, он никогда не сможет понять до конца.

Лишь однажды мальчик решается спросить, когда ему будет позволено самому попробовать сделать что-либо из того, что человек в сером костюме изредка показывает ему во время их регулярных занятий.

– Когда ты будешь готов, – слышит он в ответ.

Готовым он будет признан еще нескоро.

Голубей, появляющихся во время выступлений Просперо на сцене, а иногда и в зале, держат в изящных клетках, которые доставляют в театр вместе с прочим багажом и инвентарем.

Как-то раз дверь гримерки резко захлопывается, от удара пирамида ящиков и сундуков в углу опасно кренится, и венчавшая ее клетка с голубями падает вниз.

Сундуки, качнувшись, вновь обретают равновесие, а клетку Гектор поднимает с пола и оценивает повреждения.

Большинство голубей кажутся просто напуганными, однако у одного явно сломано крыло. Гектор бережно достает птицу и ставит клетку на место. Погнутые прутья выпрямляются на глазах.

– Ты можешь его вылечить? – спрашивает Селия.

Отец переводит взгляд с раненой птицы на дочь, недовольный формулировкой вопроса.

– Можно мне его вылечить? – тут же исправляется она.

– Попробуй, – соглашается отец, протягивая ей птицу.

Селия нежно поглаживает дрожащего голубя, устремив напряженный взгляд на сломанное крыло.

Птица издает сдавленный крик боли, совершенно непохожий на обычное воркование.

– У меня не получается, – со слезами в голосе признает Селия, протягивая птицу отцу.

Гектор забирает у нее голубя и резким движением сворачивает ему шею, не обращая внимания на протестующий крик дочери.

– Живые твари подчиняются другим законам, – говорит он. – Учиться следует на более простых вещах.

Он берет единственную куклу Селии, лежащую на кресле, и бросает ее об пол. Фарфоровое личико рассыпается дождем осколков.

Когда на следующий день Селия приносит отцу целую куклу, он лишь коротко кивает в знак одобрения и сразу же отмахивается от нее, чтобы продолжить подготовку к выступлению.

– Ты мог его вылечить, – говорит Селия.

– Тогда ты не получила бы урок, – отвечает Гектор. – Чтобы расширять границы своих возможностей, ты должна знать, где они пролегают. Ты ведь хочешь победить, не так ли?

Кивнув, Селия переводит взгляд на куклу. На фарфоровом личике, растянутом в бессмысленной улыбке, нет ни единой царапинки, ни намека на то, что еще недавно оно было разбито вдребезги.

Девочка бросает куклу под кресло, где она и остается лежать, когда они уезжают из театра.

Человек в сером костюме на неделю вывозит мальчика во Францию, однако это не совсем каникулы. Отъезд был неожиданным; небольшой чемодан упаковали без его ведома.

Мальчик склонен предполагать, что его ждет какой-то необычный урок, но о занятиях ему не говорят ни слова. Под конец первого дня ему начинает казаться, что их приезд преследует исключительно гастрономические цели: он пробует все новые и новые виды сыра и зачарованно вдыхает восхитительный аромат свежеиспеченной сдобы в булочных.

В притихшие музеи они приходят уже после закрытия. Мальчик безуспешно пытается ступать так же неслышно, как его учитель, и болезненно морщится, когда эхо шагов разносится под сводами пустых залов. Он не расстается с блокнотом, однако учитель считает, что увиденное лучше хранить в памяти.

Как-то раз его отправляют на вечерний спектакль.

Он думает, что его ждет театральная постановка или балет, однако представление, на которое он попадает, довольно необычное.

На сцене он видит человека с небольшой бородкой и гладко зачесанными назад волосами. Его руки в белых перчатках порхают, словно птицы, на фоне черного фрака, показывая несложные фокусы, подчас весьма небрежно. Из клеток с дверцами в днищах исчезают голуби, носовые платки появляются из кармана, чтобы через мгновение скрыться за манжетой.

Мальчик с любопытством разглядывает фокусника и немногочисленных зрителей. Происходящее на сцене явно приходится им по душе, и они, как водится, разражаются аплодисментами.

Когда он делает попытку обсудить с учителем увиденное, тот говорит, что они смогут побеседовать об этом только после возвращения в Лондон в конце недели.

Следующим вечером мальчика приводят в театр повнушительнее и вновь оставляют там одного. Он впервые в столь людном месте, так что немного нервничает при виде битком набитого зала.

Человек на сцене выглядит старше, чем вчерашний фокусник. Фрак у него более изысканный. Движения более четкие. Каждый фокус необычен и поражает воображение.

Он срывает не просто аплодисменты, а настоящие овации.

И этот фокусник не прячет платки за шелковыми манжетами. Птицы появляются из самых неожиданных уголков театра, клеток у них нет и в помине. До сих пор мальчику доводилось наблюдать подобное только во время уроков. Это нечто из разряда волшебства и наваждений, которые ему было неоднократно велено держать в строжайшей тайне.

Мальчик аплодирует, когда чародей Просперо выходит на прощальный поклон.

И вновь наставник отказывается отвечать на вопросы ученика до тех пор, пока они не вернутся в Лондон.

В лондонском доме его встречает знакомая рутина, словно она никогда и не прерывалась. Человек в сером костюме первым начинает разговор, попросив мальчика описать разницу между двумя представлениями.

– Первый человек использовал различные механические приспособления и зеркала, чтобы заставить публику видеть только то, что ему нужно. Создавал для них иллюзию происходящего. Другой, носящий имя герцога из шекспировской «Бури», вроде бы делал то же самое, но без зеркал и отвлекающих уловок. Так же, как это делаете вы.

– Молодец.

– Вы знакомы с ним? – спрашивает мальчик.

– Знаком, и уже очень давно, – отвечает наставник.

– Он тоже учит своему искусству других, так же как и вы?

Мужчина кивает, но воздерживается от дальнейших объяснений.

– Почему люди в зале не чувствуют разницы? – спрашивает мальчик.

Для него эта разница очевидна, но в чем именно она заключается, он объяснить не может. Это нечто, что он не просто наблюдал – он это почувствовал.

– Люди видят то, что хотят видеть. А в большинстве случаев – то, что им скажут видеть.

На этом беседа заканчивается.

И хотя впоследствии у них еще случаются подобные, отдаленно напоминающие каникулы поездки, больше мальчика не отправляют на представления фокусников.

Перочинным ножом чародей Просперо один за другим режет пальцы собственной дочери и молча ждет, когда ее слезы иссякнут и она будет готова исцелить свои раны.

Капли крови устремляются обратно. Кожа срастается, разомкнутые края порезов находят находят друг друга, и раны полностью закрываются.

Когда все остается позади, плечи Селии, мгновение назад напряженные до предела, расслабленно опускаются, и она облегченно вздыхает.

Дав дочери лишь несколько секунд отдыха, отец вновь вскрывает ее только что исцеленные пальцы.

Человек в сером костюме вынимает из кармана платок и бросает на стол. Приглушенный стук, с которым он ударяется о поверхность, указывает на то, что складки батиста скрывают что-то тяжелое. Мужчина поднимает уголок ткани, и содержимое платка – одинокое золотое кольцо – выкатывается на стол. На потускневшей поверхности можно разглядеть гравировку. Мальчику кажется, что это латынь, однако надпись выполнена столь затейливой вязью, что слов ему разобрать не удается.

Человек в сером костюме убирает платок обратно в карман.

– Сегодня речь пойдет об узах, – объявляет он.

Когда урок переходит в стадию наглядной демонстрации, он велит мальчику надеть кольцо на палец. Сам он ни при каких обстоятельствах к мальчику не прикасается.

Когда кольцо начинает врезаться в кожу, мальчик пытается сдернуть его с пальца, но все его усилия тщетны.

– Эти узы нерушимы, мой мальчик, – говорит человек в сером костюме.

– С чем же они меня связали? – спрашивает мальчик, с беспокойством разглядывая шрам на том месте, где несколько секунд назад было кольцо.

– С обязательством, которое давно уже было возложено на тебя, и с человеком, которого ты еще нескоро встретишь.

Впрочем, в настоящее время эти детали несущественны. Это всего лишь необходимая формальность.

Мальчик кивает и больше не задает вопросов, но ночью, оставшись в одиночестве, он никак не может уснуть, часами разглядывая в лунном свете шрам на руке и гадая, с кем именно его связали невидимые узы.

За тысячи миль от Лондона, в заполненном до отказа театре, человек на сцене срывает восторженные овации, а за сценой, укрывшись в тени старых театральных декораций, свернувшись клубочком, плачет Селия Боуэн.

Le Bateleur

Лондон, май – июнь 1884 г.

Незадолго до того, как мальчику исполняется девятнадцать лет, человек в сером костюме переселяет его из таунхауса в небольшую квартирку с видом на Британский музей.

Поначалу юноша думает, что это ненадолго. Ведь они нередко проводили по несколько недель, а то и месяцев во Франции, Германии или Греции, посвящая урокам куда больше времени, чем осмотру достопримечательностей. Однако на сей раз это не похоже на одну из тех «каникулярных» поездок, в которых он привык останавливаться в дорогих отелях.

Довольно скромная квартира обставлена лишь самым необходимым и во многом напоминает его прежнее жилище, так что, как он ни пытается вызвать в себе хотя бы отголосок тоски по дому, ему это не удается. Единственное, по чему он скучает, – это библиотека, хотя собрание книг в новой квартире тоже довольно внушительное.

У него есть шкаф, битком набитый безукоризненными и при этом совершенно безликими черными костюмами. Накрахмаленными белыми рубашками. Целая полка изготовленных на заказ котелков.

Он пытается узнать, когда начнется то, что ему всегда преподносилось как испытание. Человек в сером костюме ничего об этом не говорит, но сам факт переезда на новое место свидетельствует о формальном завершении занятий.

Однако он продолжает учебу самостоятельно. Ведет конспекты, полные таинственных символов и знаков, изучает прежние записи и обнаруживает в них многое, что снова заставляет задуматься. Постоянно носит с собой небольшие блокноты; исписав их до конца, он переписывает все в блокноты потолще.

Каждый блокнот он начинает одинаково: в мельчайших подробностях черной тушью выводит на титульном листе причудливое дерево. Черные ветви с первой страницы тянутся на последующие, их переплетения рождают буквы и символы, так что вся бумага почти полностью скрывается под обилием чернил. Все эти руны, иероглифы и таинственные символы, многократно переплетенные, являются продолжением дерева на первой странице.

У него собран целый лес таких деревьев, они стройными рядами занимают его книжные полки.

Он постоянно практикуется в том, чему его обучили, хотя подчас ему очень трудно самому создать по-настоящему правдоподобную иллюзию. Он подолгу изучает отражения в зеркалах.

Не сдерживаемый более ни жестким графиком занятий, ни замками на дверях, он много гуляет. Обилие людей на улицах действует ему на нервы, но радость от возможности выйти из квартиры, когда вздумается, перевешивает страх случайно врезаться в кого-нибудь на перекрестке.

Он подолгу просиживает в парках и кафе, наблюдая за людьми, которые не обращают на него, растворившегося в неприметном черном костюме и котелке среди множества таких же молодых людей, никакого внимания.

Однажды он отправляется в свой прежний дом в надежде, что, если он всего лишь пригласит наставника на чашку чая, это не будет расценено как навязчивость, однако обнаруживает, что дом пуст, а окна закрыты ставнями.

По дороге назад, сунув руку в карман, он понимает, что потерял тетрадь.

Идущая мимо женщина бросает на него удивленный взгляд и поспешно делает шаг в сторону, когда он, громко выругавшись, внезапно останавливается посреди оживленной улицы.

Он пускается в обратный путь, и с каждым поворотом его волнение нарастает.

Начинается дождь. Это всего лишь легкая морось, но среди толпы то тут, то там раскрываются зонты. Он опускает отворот котелка, чтобы капли не попадали в глаза, продолжая шарить взглядом по тротуару в поисках оброненной тетради.

Остановившись на углу под козырьком кафетерия и глядя на мерцающие уличные фонари, он раздумывает, не стоит ли ему подождать, когда народу на улице станет поменьше или дождь прекратится. Всего в нескольких шагах под другим козырьком он замечает девушку, с интересом листающую тетрадь, в которой он безошибочно узнает свою.

На вид девушке лет восемнадцать или чуть меньше. У нее светлые глаза и волосы неопределенного цвета – не то светлые, не то русые. Платье, еще пару лет назад считавшееся довольно модным, изрядно промокло.

Он подходит ближе, но она, поглощенная содержанием тетради, не обращает на него никакого внимания. Чтобы было удобнее переворачивать тонкие листы, она даже сняла перчатку с одной руки. Теперь он точно видит, что это именно его тетрадь, раскрытая на странице, где приколота карта, изображающая колесо со спицами в окружении крылатых существ. И карта, и листок исписаны его почерком так, что сливаются воедино.