Ген Атлантиды

Пройдя в переднюю часть лифта, Джош стал перед самыми дверьми, готовый кратчайшим путем устремиться в кабинет начальника отделения. Сейчас девять утра, и работа в Джакартском отделении должна быть в полном разгаре. В закутке аналитиков, должно быть, царит суматоха, как на торговых площадках Нью-Йоркской фондовой биржи, аналитики толпятся вокруг шеренг мониторов, указывая на экраны и отчаянно споря между собой. Напротив дверь группы подготовки полевых операций широко распахнута, и комната, наверное, битком набита оперативниками, готовящимися к трудовому дню. Подоспевшие последними стоят перед своими шкафчиками, торопливо надевая бронежилеты и рассовывая по всем карманам запасные магазины. Ранние пташки тем временем обычно сидят поблизости на деревянных скамейках, беседуя перед утренним брифингом о спорте и оружии, и товарищеские разговоры лишь изредка прерываются обычными для раздевалок розыгрышами и дурачествами.

Это фактически дом родной, и Джош не мог не признаться себе, что скучал по нему, хотя конференция оказалась благотворной в совершенно неожиданном отношении. При мысли, что он принадлежит к большой когорте главных аналитиков – людей, обладающих тем же жизненным опытом, что и он, сталкивающихся с теми же проблемами и страхами, – Джош ощутил удивительный душевный подъем. В Джакарте он глава аналитического отдела, на него работает целая команда, он отчитывается только перед начальником отделения; но равных ему рядом нет, даже поговорить толком не с кем. Разведывательная деятельность – профессия одиночек, особенно для тех, кто стоит у руля. Это определенно наложило отпечаток на некоторых из его старых друзей. Многие постарели не по годам. Другие ожесточились и замкнулись в себе. Повидавшись с ними, Джош задумался, не кончит ли он тем же. За все приходится платить, но он верит в дело, которым они все заняты. Идеальных работ не бывает.

Наконец выбросив мысли о конференции из головы, он вдруг сообразил, что пора бы уже дверям лифта распахнуться. Когда Джош повернул голову, чтобы оглядеться, огоньки лифта размазались перед глазами, как при замедленном воспроизведении видео. Тело налилось тяжестью, каждый вздох давался с трудом. Джош протянул руку, чтобы схватиться за перила лифта, но пальцы не слушались; ладонь соскользнула, и стальной пол ринулся ему навстречу.

Глава 10

Комната для допросов «C»

Следственный изолятор полиции Западной Джакарты

Джакарта, Индонезия

Голова болела прямо-таки убийственно. Все тело ныло. А полиция отнюдь не жаждала прийти на помощь. Кейт очнулась на заднем сиденье полицейской машины, и водитель отказывался ей что-либо объяснить. А когда доехали до полицейского участка, дела пошли еще хуже.

– Почему вы меня не слушаете? Почему вы не занимаетесь поиском этих двоих детей? – Встав и опершись о металлический стол, Кейт Уорнер воззрилась на самодовольного мелкотравчатого следователя, уже растратившего попусту двадцать минут ее времени.

– Мы пытаемся их найти. Вот потому мы задаем вам эти вопросы, мисс Уорнер.

– Я уже вам сказала, что ничего не знаю.

– Может, да, а может, и нет, – произнося эти слова, недомерок покачал головой из стороны в сторону.

– Жопа моя может. Я сама их найду! – Она направилась к стальной двери.

– Эта дверь заперта, мисс Уорнер.

– Так отоприте.

– Невозможно. Пока подозреваемого допрашивают, она должна быть запертая.

– Подозреваемого? Мне нужен адвокат, и сейчас же!

– Вы в Джакарте, мисс Уорнер. Никакого адвоката, никакого звонка в американское посольство. – Тот продолжал смотреть вниз, сковыривая грязь со своих ботинок. – У нас тут много иностранцев, много посетителей, много людей, которые приезжают сюда и не уважают нашу страну, наш народ. Вот раньше как было? Мы боялись американского консульства, давали вам адвоката, и вам всегда удавалось отвертеться. Но мы учимся. Индонезийцы не так глупы, как вы думаете, мисс Уорнер. Вот потому вы работаете здесь, не правда ли? Вы думаете, мы чересчур глупые, чтобы разобраться, что вы затеваете?

– Ничего я не затеваю. Я пытаюсь излечить аутизм.

– Так почему не делать это в вашей собственной стране, мисс Уорнер?

Кейт никогда, хоть миллион лет пройди, не сказала бы этому человеку, почему покинула Америку. Вместо этого она заявила:

– Америка – самое дорогое место на свете для проведения клинических исследований.

– А, так дело в затратах, да? Здесь, в Индонезии, вы можете покупать младенцев для своих опытов?

– Я не покупала никаких младенцев!

– Но ваш эксперимент имеет право собственности на этих детей, не правда ли? – Он развернул папку и указал на документы.

Кейт взглядом проследила за его пальцем.

– Мисс Уорнер, ваш эксперимент является официальным опекуном обоих этих детей – общим числом сто три, не правда ли?

– Официальное опекунство – отнюдь не право собственности.

– Вы используете другие слова. Так делала Голландская Ост-Индская компания. Вы об этом знаете? Я уверен, знаете. Они использовали слово «колония», но владели Индонезией больше двухсот лет. Корпорация владела моей страной и моим народом, и они относились к нам как к своей собственности, и брали, что им хотелось. В тысяча девятьсот сорок седьмом году мы наконец получаем нашу независимость. Но память моего народа еще свежа. Жюри присяжных будет видеть это так же. Вы взяли этих детей, не правда ли? Вы сказали себе, что вы за них не платили. И я не вижу записей их родителей. Они не давали согласия на опеку. Они хотя бы знают, что их дети у вас?

Кейт устремила на него испепеляющий взгляд.

– Я так и думал. Теперь мы куда-то движемся. Лучше быть честной. Одна последняя вещь, мисс Уорнер. Я вижу, что ваши исследования финансированы научно-исследовательским отделом «Иммари Джакарта». Вероятно, это только совпадения… но, к большому сожалению, «Иммари Холдигс» приобрел многие активы голландцев, когда их прогнали шестьдесят пять лет назад… так что деньги для вашей работы пришли от…

Сунув листки в папку, он встал, словно этакий индонезийский Перри Мейсон, возглашающий свою заключительную речь.

– Вы можете видеть, как может видеть это жюри присяжных, мисс Уорнер. Ваши люди уходят, но возвращаются с новым именем и продолжают эксплуатировать нас. Вместо сахарного тростника и зерен кофе, как в девятисотых годах, теперь вы хотите новых лекарств, вам нужны новые морские свинки для экспериментов. Вы берете наших детей, проводите опыты, которые вы не можете проводить в своей собственной стране, потому что вы не будете делать это со своими собственными детьми, а когда что-то идет нехорошо – может, ребенок заболевает, или вы думает, что власти узнают, – вы избавляетесь от этих детей. Но что-то идет неправильно. Может, один из ваших санитаров не может убить этих детей. Он знает, что это неправильно. Он оказывает сопротивление, и он убит в борьбе. Вы знаете, что полиция придет, так что вы придумываете эту историю про похищение? Да. Вы можете это признать; это будет лучше. Индонезия – милосердное место.

– Это неправда.

– Это самая логичная история, мисс Уорнер. Вы не даете нам альтернативы. Вы просите своего адвоката. Вы настаиваете, чтобы мы освободили вас. Подумайте про то, как это выглядит.

Кейт уставилась на него.

Встав, человечек двинулся к двери.

– Очень хорошо, мисс Уорнер. Я должен вас предупредить: то, что последует, не будет приятно. Лучше всего сотрудничать, но, конечно, вы, умные американцы, всегда знаете лучше.

Глава 11

Научно-исследовательский комплекс корпорации «Иммари»

Окрестности Буранга, Китай

Тибетский автономный район

– Проснись, Цзинь, выкликают твой номер.

Цзинь попытался открыть глаза, но свет просто-таки слепил. Товарищ по комнате скорчился над ним, шепча что-то ему на ухо, но Цзинь не мог разобрать ни слова. На заднем плане гулкий голос вещал через громкоговоритель: «204394, явиться немедленно. 204394, явиться немедленно. 204394. 204394. Явиться».

Цзинь соскочил с узкой койки. Давно ли его вызывают? Он стрельнул глазами влево-вправо, взглядом обшаривая клетушку размером три на три метра, которую делит с Веем. Где его штаны и рубаха? Только не это – если он опоздает и забудет свое обмундирование, его наверняка выгонят. Да где же они?! Где?.. Товарищ по комнате, сидя на своей койке, протягивал ему белые хлопчатобумажные штаны и рубаху. Схватив вещи, Цзинь торопливо их натянул, едва не порвав штаны.

– Извини, Цзинь, я тоже спал, – уставившись в пол, пробормотал Вей. – Я не слыхал.

Цзинь хотел что-то сказать, но времени на это не было. Выбежав из комнаты, он помчался по коридору. Несколько каморок пустовали, а в большинстве было лишь по одному обитателю. Санитар у дверей пристройки распорядился:

– Руку!

Цзинь протянул руку:

– Двести четыре триста девяносто четыре.

– Спокойно, – велел медик. Помахал ручным прибором с экранчиком над предплечьем Цзиня. Тот пискнул, и санитар, повернув голову, гаркнул: – Есть! – И распахнул Цзиню дверь. – Ступай.

Цзинь присоединился к примерно пятидесяти другим «жильцам». Трое санитаров отконвоировали их в большую комнату с длинными рядами кресел. Высокие перегородки делили ряды наподобие отсеков. Рядом с каждым креслом, напоминающим пляжный шезлонг, высилась серебристая стойка с тремя мешками прозрачной жидкости, каждый с тянущейся от него трубкой. По другую сторону каждого кресла стоял аппарат с уймой циферблатов – больше, чем на приборной доске автомобиля, – и свисающим снизу жгутом проводов, привязанным к правому подлокотнику кресла.

Цзинь еще ни разу в жизни не видел ничего этакого. Такого просто не бывало. С той поры, когда он прибыл в заведение шесть месяцев назад, повседневная рутина почти никогда не менялась: завтрак, обед и ужин точно в одно и то же время, и блюда всегда одни и те же; каждый раз после еды брали кровь из штучки вроде клапана, которую ему вживили в правое предплечье; да порой еще приходилось делать днем упражнения с электродами на груди. Все остальное время они были ограничены стенами своих каморок три на три метра с двумя койками и туалетом. Каждые два-три дня делали его фотографию большой машиной, издающей басовитое жужжание. И всегда велели ему лежать неподвижно.

Мылись они раз в неделю – в большом общем душе. Это пока было самое худшее – пытаться сдержать при мытье беса. В первый месяц его пребывания одну парочку поймали на баловстве. Больше их не видели.

В последний месяц Цзинь пытался в банный день остаться в каморке, но его на этом подловили. Надсмотрщик влетел в его комнатушку как оглашенный. «Еще раз ослушаешься, и мы тебя вышвырнем», – сказал он. Цзинь перепугался до смерти. Они тут платят состояние, целое состояние. А у него и выбора-то нет.

Его семья в прошлом году потеряла свою ферму. Налоги на маленькую ферму нынче никому не по карману; может, на большую еще куда ни шло. Цены на землю взлетели до небес, население по всему Китаю растет. Так что его семья поступила, как многие крестьянские семьи: отправила старших в город на заработки, а родители и младшие дети остались, чтобы как-то перебиться.

Старший брат нашел работу на заводе, делающем электронику. Цзинь с родителями навестил его через месяц, как он приступил. Условия там куда хуже, чем здесь, и работа уже начала взимать свою дань – вместо сильного, энергичного двадцатиоднолетнего парня, покинувшего родительскую ферму, они увидели человека лет на двадцать старше. Бледный, волосы поредели, плечи сгорбились. А еще он все время кашлял. Сказал, что на заводе инфекция и все в бараке ее подцепили, но Цзинь ему не поверил. Брат дал родителям немножко денег, сэкономленных с жалованья. «Только подумайте, лет через пять-десять у меня будет довольно, чтобы купить нам новую ферму. Я вернусь домой, и мы начнем сызнова». Все были взволнованы, и родители сказали, что очень им гордятся.

По пути домой отец Цзиня сказал, что завтра же пойдет и найдет работу получше. При его-то умении он уж, конечно, может стать где-нибудь бригадиром. Он будет зарабатывать хорошие деньги. Цзинь с матерью просто кивнули.

В ту ночь Цзинь слышал, как плачет мать, а вскоре за тем – крик отца. Они никогда не ругались.

На следующую ночь Цзинь выскользнул из своей комнаты, написал им записку и отправился в Чунцин – ближайший большой город. В городе было полным-полно людей, искавших работу.

В первых семи местах, куда сунулся Цзинь, ему дали от ворот поворот. А вот в восьмом вышло иначе. Не задавали никаких вопросов. Сунули ватную палочку ему в рот и заставили ждать в приемной целый час. Потом большинство пришедших отослали. А еще через час назвали его номер – 204394 – и сказали, что могут нанять его в медицинское исследовательское учреждение. И сказали зарплату. Он подписывал бумаги так быстро, что аж рука заболела.

Цзинь прямо не мог поверить своему везению. Решил, что условия будут суровые, но попал пальцем в небо – тут чуть ли не курорт. А теперь он все испортил. Уж, конечно, его шибанут. Назвали же его номер.

Может, у него уже набралось на новую ферму. Да разве найдешь тут другое научное место? Он слыхал, что большие фабрики в Китае обмениваются списками плохих рабочих. Эти люди не могут найти работу нигде. Это хуже смерти.

– Чего ждете?! – крикнул фельдшер. – Найдите себе места!

Цзинь и остальные человек пятьдесят босоногих «рабочих» в белых одеждах заспешили рассесться, суетясь, пихаясь локтями; несколько человек споткнулись. Места нашли себе все, кроме Цзиня. Стоило ему добраться до кресла, как кто-то в последний миг туда плюхался. Что, если он не найдет кресла? Может, это проверка. Может, надо…

– Эй, ты! Спокойно, спокойно. Поосторожней с аппаратурой, – приказал медик. – Просто сядь в ближайшее кресло.

Переведя дух, Цзинь прошел в следующий ряд. Полон. Но в последнем ряду место нашлось.

Пришла другая группа медработников в длинных белых халатах, с планшетными компьютерами в руках. Подошедшая к Цзиню молоденькая женщина подсоединила мешки к клапану на его руке и прикрепила к телу круглые датчики. Выстучав что-то на своем экране, она перешла к следующему креслу.

Может, это только новая проверка, подумал он.

Его вдруг потянуло в сон. Цзинь откинул голову на подголовник и…

* * *

Проснулся Цзинь в том же кресле. Мешки отстегнули, но датчики были подключены по-прежнему. Голова кружилась, тело затекло, будто он подцепил грипп. Попытался поднять голову. Ужасно тяжелая. Подошел «белый халат», посветил фонариком ему в глаза, потом отцепил датчики и велел ему пойти и встать с остальными у двери.

Когда Цзинь вставал, ноги едва не подкосились. Удержавшись за подлокотник, он выпрямился и заковылял к группе. Все выглядели сонливыми. Всего осталось человек двадцать пять – примерно половина вошедшей группы. А где остальные? Он что, опять проспал? И это наказание? Ему скажут, за что? Через пару минут к ним присоединился еще один мужчина; он выглядел даже хуже, чем Цзинь и остальные.

Санитары провели их по другому длинному коридору в громадное помещение, которого Цзинь еще ни разу не видел, – совершенно пустое, с очень гладкими стенами. У него сложилось впечатление, что это подвал или навроде того.

Прошло несколько минут. Цзинь боролся с позывом усесться на пол. Ему не сказали, что можно сесть. Так он и стоял, понурив свою тяжелую голову.

Дверь открылась, и ввели двоих детей – не старше лет семи-восьми. Впустив их к группе, стражники с грохотом захлопнули за собой дверь.

Дети одурманены не были – во всяком случае, так Цзиню показалось. Вполне себе бодренькие. Они быстро пробирались через толпу народа. Смуглые. Не китайцы. Они переходили от человека к человеку в надежде найти знакомое лицо. Цзинь подумал, что они вот-вот расплачутся.

В дальнем конце помещения послышался механический лязг навроде лебедки. Через пару секунд до Цзиня дошло, что что-то там спускают. Ох, какая ж у него тяжелая голова! Он тужился поднять ее. Едва сумел разглядеть машину. Что-то вроде массивной железной пешки с плоской макушкой – а может, колокол с гладкими прямыми боками. Метра четыре в высоту – и, должно быть, тяжеленный: четыре троса, на которых его опускали, были просто великанские – наверное, с четверть метра в обхвате. Метрах в шести над землей штуковина остановилась, и два троса пошли вниз по стене по полозьям, которых Цзинь прежде не заметил. Остановились примерно наравне с громадиной и вроде как натянулись, заякорив ее с обеих сторон. С верха махины спускался еще один трос – даже толще, чем те, что по бокам. Но, в отличие от остальных, он был не металлический и даже не жесткий. Сплетенные в жгуты охапки проводов или компьютерных кабелей, будто этакая электронная пуповина.

Дети остановились посреди толпы. Все взрослые силились поднять головы.

Глаза уже приспособились, и Цзинь с трудом различил значок, выгравированный на машине сбоку. Навроде фашистского символа, этого, как там его… запамятовал. Как же хочется спать!

Махина была темная, но Цзиню казалось, что он слышит негромкий пульсирующий звук, будто кто-то ритмично бьет по толстой двери – донн-донн-донн. А может, на манер звука снимающего аппарата. Может, это просто другой снимающий аппарат? Делает групповой снимок? Донн-донн-донн с каждой секундой становилось громче, и на макушке здоровенной пешки появился огонь – наверное, в ее голове есть небольшие окошки. С каждой пульсацией звона вспыхивал желто-оранжевый огонь, придавая махине сходство с маяком.

Цзинь был так зачарован звуком и световыми вспышками машины, что даже не заметил, как люди вокруг него валятся с ног. Что-то происходило. И с ним тоже. Ноги стали еще тяжелее. Он услышал звук вроде сгибающегося металла – машина рвалась с удерживающих ее с обеих сторон тросов вверх.

Что ни секунда, пол тянул к себе все сильнее. Цзинь огляделся, но детей не увидел. Почувствовал, как кто-то схватил его за плечо. Обернувшись, увидел незнакомца, опирающегося на него. Лицо у того покрывали глубокие морщины, из носа хлестала кровь. Цзинь сообразил, что с его ладоней облезает кожа, марая одежду Цзиня. И не только кожа. Кровь незнакомца тоже начала расползаться по рубашке Цзиня. Человек повалился на него, и они вдвоем рухнули на пол. Цзинь слышал, как донн-донн-донн махины сливается в один непрерывный набатный гул и сплошной свет, чувствуя, как хлынувшая носом кровь заливает лицо. А потом свет и звук внезапно оборвались.

* * *

В аппаратной доктор Чанг и его команда стоя смотрели, как подопытные валятся грудой сморщенных, окровавленных тел.

Чанг без сил рухнул в кресло.

– Ладно, все, выключайте. – Сняв очки, он швырнул их на стол, ущипнул себя за переносицу и испустил вздох. – Придется доложить об этом директору.

Тот будет очень недоволен.

Поднявшись, Чанг направился к двери.

– И начинайте уборку; не утруждайтесь вскрытием.

Результаты все равно будут те же, что и в предыдущие двадцать пять раз.

* * *

Двое уборщиков, раскачав, швырнули тело в пластиковый контейнер на колесиках. Там уже лежит с десяток трупов. Сегодня, наверное, придется гонять к мусоросжигателю трижды – может, дважды, если навалить их с горкой.

Им доводилось убирать еще и не такое; тут хотя бы трупы целехонькие. Вот ежели они в ошметках, тут надобна целая вечность.

В костюмах химзащиты работенка нелегкая, но уж лучше это, чем альтернатива.

Они подняли следующий труп, раскачали, затем…

Кто-то в груде закопошился.

Двое пацанов барахтались под телами, тужась выползти. Перепачканные кровью с головы до ног.

Один из уборщиков принялся оттаскивать трупы от них. А второй, обернувшись к камерам, замахал руками.

– Эй! У нас тут двое живых!

Глава 12

Карцер Штаб-квартира отделения «Часовой башни»

Джакарта, Индонезия

– Джош, ты меня слышишь?

Джош Коэн попытался открыть глаза, но свет был чересчур ярок. В голове стучало.

– Ну-ка, дайте мне еще одну.

Джош с трудом различал размытый силуэт человека, сидящего рядом с ним на жестком ложе. Где это он? Смахивает на одну из конвойных камер отделения. Тот поднес к носу Джоша ампулу и с громким щелчком разломил ее. Он вдохнул худший запах на свете – резкую, ошеломительную вонь аммиака, ворвавшегося в дыхательные пути, наполнившего легкие и буквально швырнувшего Джоша назад с такой силой, что затылок стукнулся о стену. Непрекращавшийся стук сменился острой болью. Зажмурившись, Джош потер затылок.

– Ладно, ладно, успокойся! – Голос принадлежал начальнику отделения Дэвиду Вэйлу.

– Что происходит? – осведомился Джош.

Теперь он был в состоянии открыть глаза, и заметил, что Дэвид облачен в полную индивидуальную бронезащиту, и с ним еще двое полевых сотрудников, стоящих у дверей камеры.

Джош сел.

– Должно быть, кто-то подсунул «жучка»…

– Расслабься, дело не в «жучке». Можешь встать? – перебил его Дэвид.

– Пожалуй, да. – Джош не без труда поднялся на ноги. Голова еще шла кругом от газа, отключившего его в лифте.

– Хорошо, следуй за мной.

Джош направился вслед за Дэвидом и обоими оперативниками прочь из комнаты предварительного задержания с конвойными помещениями и вдоль по длинному коридору, ведущему в серверную. У дверей серверной Дэвид обернулся к двоим бойцам.

– Ждите здесь. Радируйте мне, если кто-нибудь войдет в коридор.

Внутри серверной Дэвид снова стремительно зашагал вперед, и Джошу пришлось припустить чуть ли не рысцой, чтобы не отставать. При росте чуть больше шести футов начальник отделения мускулист – не такой амбал, как некоторые из оперов, смахивающие на полузащитников, но достаточно крупный, чтобы любой налакавшийся забияка в баре прикусил язык.

Они пробирались через загроможденную серверную, огибая одну за другой аппаратные стойки с металлическими ящиками, играющими зелеными, желтыми и красными мигающими огоньками. В помещении царила прохлада, и неустанный гул машин малость выбивал из колеи. Группа из трех айтишников постоянно работает с серверами – подключая, отключая и заменяя аппаратное обеспечение, а попутно превращая помещение в свинарник. Джош споткнулся о кабель, но прежде чем он грохнулся на пол, Дэвид обернулся, подхватив его и снова поставив на ноги.

– Ты в порядке?

– Ага, – кивнул Джош. – Просто здесь бардак.

Дэвид промолчал, но остаток пути до высокого металлического картотечного шкафа в глубине серверной шел чуть помедленнее. Придя, отодвинул шкаф в сторону, открыв взору серебристую дверь и панель возле нее. Красный свет сканера ладони обшарил его руку, открылась вторая панель, осуществившая сканирование лица и сетчатки. Когда с этим было покончено, стена разверзлась, обнаружив темную металлическую дверь, будто доставленную сюда с какого-нибудь линкора.

Дэвид открыл и эту дверь, пройдя процедуру сканирования ладони второй раз, и ввел Джоша в помещение размером, наверное, с половину школьного спортзала. Их шаги гулко отдавались эхом от бетонных стен рукотворной пещеры, когда они направились к центру комнаты, где с потолка на толстых витых металлических шнурах свисал небольшой стеклянный ящик размером приблизительно двенадцать на двенадцать футов. Свет в ящике был пригашен, и Джош не видел, что там внутри, но и так знал, что это.

Он подозревал, что ячейка имеет такую комнату, но своими глазами ни разу ее не видел. Это тихая комната. Вся штаб-квартира Джакартского отделения – своего рода тихая комната, защищенная от подслушивающих устройств любого рода. В стенах отделения нет нужды в дальнейших предосторожностях – если только не хочешь, чтобы тебя не услышал больше никто из членов ячейки.

Несомненно, существуют протоколы, предписывающие ее наличие. Джош подозревал, что в этой комнате шеф говорит с другими начальниками отделений по телефону и видео. Может, даже с Централью.

Как только они приблизились к комнатке, из нее спустилась короткая стеклянная лесенка, тут же убравшаяся, как только они вскарабкались внутрь. Стеклянная дверь за ними закрылась. На дальней стене висел ряд компьютерных дисплеев, но в остальном, мысленно отметил Джош, комната обставлена на удивление скудно: простой раздвижной стол с четырьмя стульями, два телефона, аппарат конференц-связи и старый стальной картотечный шкаф. Мебель дешевая и малость неуместная, вроде той, какую можно увидеть в вагончике прораба на строительной площадке.

– Садись, – пригласил Дэвид, а сам прошел к шкафу, чтобы достать несколько папок.

– Я должен доложить. Это важно…

– Полагаю, будет лучше, если ты дашь начать мне. – Дэвид присоединился к Джошу, положив папки на стол между ними.

– При всем моем уважении, то, что я должен доложить, может изменить все твое восприятие. Может привести к серьезному пересмотру. Пересмотру всех активных операций Джакартского отделения и даже того, как мы анализируем каждый…

Дэвид поднял ладонь.

– Я уже знаю то, что ты собираешься мне сказать.