bannerbanner
Социальная история двух удовольствий
Социальная история двух удовольствий

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 4

А. Ю. Недель

Социальная история двух удовольствий

Предисловие

Fair is foul and foul is fair1.

Шекспир

Эта книга – необычный эксперимент. В ней собраны тексты автора и самые интересные комментарии к ним разных людей, по большей части ему незнакомых, изначально опубликованные на портале Сноб. С одной стороны, вести диалог с незнакомыми людьми, или «друзьями» по соцсетям и блогам – дело привычное. У многих из нас уже давно нет визитных карточек, а у многих их никогда и не было; люди обмениваются адресами фейсбука или инстаграма. «Ты есть в фейсбуке?» сейчас звучит, как «ты за мир?» – риторический вопрос, который подразумевает естественный ответ «да».

В известном смысле, поколение соцсетей – или поколение f – нейтрализует поколенческие различия, о которых писал немецкий социолог Карл Мангейтм и с точки зрения которого, эти различия столь существенны, что от каждого нового поколения требуется пересмотр почти всех ценностей предыдущего, в более простых терминах – конфликт отцов и детей. С другой стороны, соцсеть – это только интерфейс, на котором так или иначе эти конфликты возникают, потому что никакая сеть не может отменить восприятие конкретным человеком того или иного события, произошедшего в реальности. Пусть это, скажем, будет присоединение Крыма или пенсионная реформа, ну или менее значимые события – люди на них реагируют совершенно по-разному и в зависимости от их жизненного, профессионального, интеллектуального и прочего опыта.

Не менее интересны реакции «сетевиков» на события в самой сети. Например, выход на Youtubʼе какой-нибудь новой песни, клипа, лекции и проч. Интересно, что и на такое виртуальное событие могут быть самые разные реакции – от полного неприятия до восторга, от ненависти к обожанию. И, если принебречь откровенным троллингом, то эти реакции также выдают различия в индивидуальном и социальном восприятии виртуальных событий.

Сеть не заменила ни реальность, ни восприятие этой реальности, она ее известным образом продлила, как пистолет продляет руку. Сегодня сосуществование сети и реального мира – это по сути то же самое, что реальность и миф у людей древности, земная жизнь и мир мертвых у древних египтян, шумеров или даже греков. Подобно тому, как мы проводим часть жизни в социальных сетях, Интернете, который для многих уже больше, чем чисто виртуальное пространство, люди древности создавали мифы и жили в них с неменьшей, видимо, верой в реальность своих мифологических персонажей и событий. В том же Древнем Египте убежденность в существовании мира после смерти, своеобразной виртуальной реальности, была настолько велика, что эта, земная жизнь у многих – от фараонов до строителей пирамид – оказывалась не более, чем подготовкой к жизни «по ту сторону».

Можно сказать иначе: наши социальные сети – это «мир по ту сторону», где каждый может побывать еще при этой жизни. Но так или иначе, как и наши древние предки, мы живем одновременно в двух реальностях, одновременно конкурирующих и дополняющих друг друга.

«Социальная история» сделана как своего рода вырезка мнений из бесконечного информационного потока – мнений, которые могут совпадать по тому или иному вопросу, а могут и расходиться настолько, что дискуссия порой кажется виртуальным мордобитием. Всех людей, чьи комментарии собраны в книге, объединяет только одно – все они наши современники. Во всем остальном – образовании, политических предпочтениях, стране проживания, возрасте и прочим – эти дискутанты разнятся между собой.

По аналоги с facebookʼом эту книгу можно назвать opinion book – причем мнения выражены на самые разные темы: от того, можно ли убить младенца Гитлера, окажись вы с ним в одной комнате, до обсуждения роли орального и анального секса в современном обществе; от вопроса, является ли сегодняшнее общество в России диктатурой до некрофилической структуры власти в Северной Корее, от оккультных истоков нацизма до вопроса, почему власть не называет Алексея Навального по имени. И многое прочее.

Собранные вместе и звучащие одновременно в этой книге, голоса современников образуют своеобразную полифонию, о которой еще писал Михаил Бахтин и которая, по его мнению, характеризует романы Достоевского. Или, кто-то может это воспринять как додекафонию, изобретенную Арнольдом Шёнбергом, где не существует самой идеи благозвучая или неблагозвучая. 12 тонов октавы находятся между собой в равном соотношении, нет предпочтений или «главного» тона, а их серия образует уникальную звуковую последовательность. В нашем случае это не тоны, а люди, еще точнее – сетевики, многие из которых никогда не встречались друг с другом в реальной жизни и которые говорят так, как могут – иногда складно и по делу, иногда коряво, иногда аргументированно или, если эмоции побеждают над стилем, – желчно.

Но все эти мнения спонтанные, поэтому часто резкие, но по большей части искренние. Самое антропологически интересное в этом – посмотреть, какие именно темы и сюжеты волнуют наших современников. И оказывается, что кроме насущных политических вопросов, нас продолжают волновать темы морали, выбора, ценности жизни, интимности…

И еще: все разговоры о том, что людей сегодня не интересует ничего, кроме денег и комфорта, безосновательны.

Дональд Трамп и американский постмодернизм

В одном из своих интервью Славой Жижек сказал о Дональде Трампе буквально следующее: «Трамп – это настоящая катастрофа, его избрание означает разложение публичной морали». Если это политический анализ, то он, мягко говоря, ниже среднего, так что будем считать, что Жижек просто хотел рассмешить слушателя. Смешно, когда постмодернистский автор пытается быть моралистом, значит и ему трудно расстаться с определенными иллюзиями. Впрочем, словенский философ далеко не одинок в своем непопадании в цель, когда речь идет о нынешнем американском президенте. Так, в книге «Опасный случай Дональда Трампа» (2017)2 под редакцией судмедэксперта Бэнди Ли, собраны мнения двадцати с лишним психиатров и психологов, которые утверждают, что ментальное состояние президента Америки вызывает серьезное опасение и что мы имеем дело с законченным нарциссом и социопатом. Сама Ли ранее заявляла о том, что Трамп балансирует на грани умственного помешательства и не может быть лидером сверхдержавы. Рони Джексон, лечащий врач президента, выступая в Белом Доме перед представителями прессы, всех успокоил: за исключением легкой близорукости, здоровье его пациента в полном порядке и он проживет еще уйму лет.

Как бы то ни было, парадокс заключается в том, что все суждения о Трампе как о политике (и человеке) не имеют смысла или, скажем мягче, неполны по той причине, что Трамп – не политик, а литературный персонаж, точнее даже – литературное произведение, и в политику он пришел не столько из бизнеса, сколько со страниц культовых романов или как отдельный роман, смоделированный в первую очередь с «JR» (1975) Уильяма Гэддиса и «Бесконечной шутки» (Infinite Jest, 1996) Дэвида Фостера Уоллеса. Между выходом этих двух романов – два десятилетия, в которые и умещается «золотой век» американского литературного постмодернизма; в этот же период Трамп создает свой основной капитал, реальный и символический.

Разумеется, за это время было создано немало авангардных романов: «Радуга земного притяжения» (1973) Томаса Пинчона, который подытоживает то, что можно было бы назвать «Америка как жанр»; «Женщины и мужчины» (1987) Джозефа Макэлроя, который отвечает Пинчону, описывая Америку на микроуровне, потому что у Пинчона это геометрическая, эзотерическая конструкция; «Туннель» (1995) Уильяма Гасса, где происходит еще большее интровертирование нарратива – рассказ профессора истории в американском университете о его жизни в нацистской Германии; «Любовница Виттгенштейна» (1988) Дэвида Марксона – о женщине, считающей себя последним человеком на Земле. Но для того, чтобы понять почему Трамп сегодня президент США, нам важнее первые два романа, которые стоят ближе всего к нашему герою.

Итак, мой первый тезис: Если «Аватар» Джеймса Кэмерона – это самый кассовый (но не первый)3 в истории кино фильм в 3D, то Дональд Трамп – последний и самый кассовый американский постмодернистский роман, написанный в 3D. Более того, это новый тип литературы, когда произведение совпадает с главным персонажем. Кроме того, между «JR», «Бесконечной шуткой» и Трампом существуют формальные сходства, они заключаются в том, что все три произведения очень объемны, если не сказать избыточны. «JR» построен как семисотстраничная полифония, похожая на вагнеровскую в «Гибели богов» (в романе много музыкальных аллюзий), где крайне сложно уследить за тем, кто говорит. В нескончаемом диалоге, или точнее – полилоге, где стирается грань между речью персонажей и авторским текстом, читатель должен сам угадать говорящего, становясь тем самым частью этого эксперимента.

Трамп тоже объемен, даже скорее избыточен, если о нем судить с политической точки зрения. Застройщик помпезных зданий в Нью-Йорке, президент строительной компании Trump Organization, основатель Trump Entertainment Resorts, специализирующейся на гостиничном и игорном бизнесе, на протяжении десяти лет владелец конкурса «Мисс Вселенная», камео в телесериалах, исполнительный продюсер и десять лет ведущий реалити-шоу «Кандидат» на канале NBC, президент США.

Как и в «JR», Трамп говорит сразу несколькими голосами и, как и в романе Гэддиса, у него нет авторской речи или она спрятана настолько хорошо, что читатель «Трампа» ее не распознает. Любой голос Трампа – это голос одного из персонажей этого произведения, чей текст всегда открыт, потому что каждый раз мы должны угадывать, кто с нами говорит.

Это с одной стороны. С другой – нерелевантно, как это обычно делают политические аналитики, обвинять Трампа во лжи на том основании, что сегодня он сказал одно, завтра – противоположное, сегодня он друг России, завтра – враг; сегодня он называет Ким Чен Ына «человеком-ракетой и психом», а завтра – «великой личностью» и т.п. Трамп в этом не более лжив, чем герои «JR», где звонки по телефону школьника J R, стремящегося сделать деньги на грошовых акциях (penny stocks), обсуждающего какие-то школьные дела, сливаются с разговорами с банковскими служащими в некий неразделимый и едва понятный гул языка.

Отсюда мой второй тезис: язык Трампа, как и подобает постмодернистскому роману, устроен таким образом, что доводит политическое высказывание до своего предела, делая его бессмысленным и смешным. В «JR» безусловно присутствует юмор, который начинаешь замечать пройдя сотню страниц. Работа с языком у Гэддиса в чем-то напоминает работу с языком у Владимира Сорокина, например, в «Очереди» (1983) или «Тридцатой любви Марины» (1984), где происходит постепенная нейтрализация речи различных персонажей в безликую языковую массу – в язык без носителя. Если Сорокин таким образом сводил счеты с удушливым языковым пространством СССР, то Гэддис берет в кавычки американский мир, с его идеологией обязательного успеха, достижением своей мечты и т.п., который в романе превращается в словесный конвейер, не производящий никаких смыслов. Замечу в скобках, что Гэддису ответит венгерский режиссер Дьердь Палфи фильмом «Икота» (2002), где за все время произносят буквально пару предложений, и вся картина состоит из шумов деревенской жизни.

Третий тезис: Трамп делает смешным политический язык, а саму политику развлечением. И это тоже важный аспект американского постмодернистского романа: все то, к чему мы привыкли относиться серьезно, даже с известной долей благоговения, оказывается более или менее веселым анекдотом, закадровым смехом в комических сериалах. Именно Уоллес в своем романе, который написан не без оглядки на «Форест гамп» (1986) Уинстона Грума и «Уловку 22» (1961) Йозефа Хеллера, – где смех над американскими клише-ценностями уже становится лейтмотивом, – предсказал приход во власть такой фигуры, как Трамп. Или не предсказал – создал, потому что, оказывается, в Америке, как и в России, литературный текст может создавать реальность.

«Бесконечная шутка» – сложный объемный текст (более 1000 страниц), имеющий фрактальную структуру – бесконечное самоподобие частей целому, – сам Уоллес его сравнивал с треугольником Серпинского; в нем 388 ссылок, у которых еще есть свои примечания, аморфный сюжет и нелинейное время повествования. Действие романа происходит в фантасмагорической Америке будущего, где оказываются слиты США, Канада и Мексика. Корпорации получают право делить время и покупать годы, называя их именами наиболее известных пищевых, медицинских и прочих товаров: Воппер (сорт гамбургера), Tucks Medicated Pad (пластырь от ожогов), ширпотребное мыло и т.д.

Нарративные линии романа, их четыре, переплетаются в форме некоего сериала, который не заканчивается и должен развлекать публику, что становится все труднее, поскольку развлечение требует постоянной смены картинок, как в рекламе. Тем в романе несколько: теннис, квебекские радикалы, планирующие государственный переворот, наркотики, алкоголизм, элитные студенческие клубы, насилие, терроризм, – и все это по сути ничем не отличается от рекламных роликов, продающих очередной сорт гамбургера, мыла или женских прокладок.

Индустрия развлечения заходит в тупик, поскольку то, что она продает оказывается скучнее политических новостей, но и они уже мало кому интересны. Организация Североамериканских Наций (Organization of North American Nations), официальное название суперстраны, устроена так, что людям интересно не содержание конкретного события или передачи, а ее продолжение, т.е. чистый перформанс.

Английская аббревиатура названия суперстраны – O.N.A.N., прозрачный намек на библейского Онана, который, согласно тексту, предпочитал проливать семя на землю, нежели оплодотворять овдовевшую жену своего брата. Онанизм – сериал без результата, развлечение без содержания.

Уоллес в своем романе ставит очень русский вопрос: что нам делать со всей этой мировой скукой, имеющей разные имена – реклама, политика, наркотики, борьба с терроризмом и т.п., но одну и ту же природу? Ответ приходит от Трампа – до президентства которого писатель не дожил, покончив с собой в 2008 году, – развлечение должно стать не досугом после или вместо работы, а самой работой, самой жизнью, тем более политической. Поэтому, как в свое время в Европе был жанр романа воспитания, Трамп – это роман развлечения. И как все новое, многие, воспитанные на классической литературе, его не воспринимают.

Кто-то говорит, что он напоминает Рейгана и сильную Америку, которой удалось выиграть Холодную войну, другие подчеркивают его непотопляемость как бизнесмена. Кто-то говорит о нем как об успешном шоумене, эдаком новом Финеасе Барнуме, умеющим привлечь к себе внимание толпы и т.п. Но все эти суждения неточны. Трамп, повторю, это новый, и возможно последний, жанр постмодернистского романа. Хилари Клинтон проиграла ему не потому, что периодически падала в обморок и выглядела на фоне крупного Дональда немощной старушкой, а потому что была предсказуема, а значит скучна.

Коллапс либеральных ценностей, а он происходит сегодня на наших глазах, превратил политику как искусство серьезного и основательного в искусство развлечения. А развлечение отличается от серьезного занятия, как минимум, двумя вещами: во-первых, оно не терпит длительности, главный принцип развлечения – быстрая смена ситуации; во- вторых, в развлечении отсутствует моральный принцип (что так напугало Жижека).

Почему, на мой взгляд, Трамп – это интересный роман? Потому что в нем удивительно сочетаются две вещи: с одной стороны, он как никто другой, пусть в гротесковой форме, отвечает либеральной идее свободного индивида, идея, умершая de facto, но фантом которой продолжают еще эксплуатировать.

Трамп – предприниматель, шоумен, человек, который реализует свои мечты, он, проще говоря, присутствует в избытке, как товары широкого потребления. В то же самое время, Трамп настоящий в том, как он превращает клише-ценности и скуку в развлечение, десакрализуя власть, при этом умело используя американскую идеологическую догматику. И такая десакрализация власти необходима, чтобы ее увидеть как бесконечную шутку.

Анна Квиринг ➜ Аркадий Недель

Высказывайтесь свободно – будьте литературой!

Я вообще-то не просто «литература», я стихийный процесс – «буря в стакане» :) по псевдониму. В виртуальном общении мы все не совсем «люди из плоти и крови», мы некие образы, разной степени внутренней согласованности, и согласованности с «реальными» людьми-авторами.

Правда, до Трампа нам далеко…


Эдуард Гурвич ➜ Аркадий Недель

«Словесный конвейер, не производящий никаких смыслов». – Вытаскиваю, Аркадий, вот эту Вашу ключевую фразу о Трампе. Увидеть на Снобе анализ многословных писателей-американцев в проекции явления «Трамп» любопытно для меня именно в этой точке – нынешний американский президент есть литературный персонаж. Разбирать же его аморальность – уровень мышления западных советологов прошлого. Славой Жижек казался мне глубже.


Аркадий Недель ➜ Эдуард Гурвич

Уважаемый Эдуард, нам действительно давно пора отказаться от штамповок и клише, которыми полны, как политологические анализы, так и литкритика. Сейчас литература и политика сливаются в единое целое, и это крайне интересный процесс. По сути, последний аккорд постмодерна, дальше будет еще интереснее. К Жижеку я отношусь с симпатией, но он часто бывает непростительно банален. Вы можете меня послушать на ютубе. Дайте мне ссылки на Ваши тексты, если они есть в интернете.


Эдуард Гурвич ➜ Аркадий Недель

Спасибо, дорогой Аркадий, за такой быстрый ответ по существу. Честно говоря, меня очень настораживает «сливание литературы и политики». Но скорее, в контексте: сливание литературы в политику. Со штампами и клише в политических анализах и даже литературной критики я тоже как-то мирюсь. А вот в литературе – нет.


Аркадий Недель ➜ Эдуард Гурвич

Вы правы, превращение литературы в политику опасно, вернее – очень нежелательно, но мы сейчас наблюдаем и обратный процесс, а это даже здорово. Так что – не все потеряно!


Наум Вайман

Жижека ты славно уделал, и поделом. И насчет того, что Трамп – это постмодернистское развлечение политикой – тоже славное умозаключение. И то, что самое важное – быть нескучным. Но это, мне кажется, не только «сегодняшняя» ситуация, разве не всегда так было? И самое интересное, на мой взгляд как эта «несерьезная» попытка быть в политике нескучным любой ценой сочетается с реальной жизнью людей и даже их жизнью и смертью. А ведь сочетается. Но это, надеюсь, тема твоих дальнейших изысканий.


Анна Квиринг ➜ Наум Вайман

Как эта «несерьезная» попытка быть в политике нескучным любой ценой сочетается с реальной жизнью людей

– да, как раз думала об этом написать. Читать «роман Трампа» – это хорошо, а вот оказаться в этом романе «второстепенным персонажем», «статистом», «шумом за сценой»… Тем более что с «неглавными героями» авторы обычно не церемонятся, могут и убить, для остроты сюжета…


Анна Квиринг

Как эта «несерьезная» попытка… сочетается с реальной жизнью людей

Если попробовать серьезно ответить на вопрос о несерьезности: возможно, дело в том, что действия политика в устойчивом государстве не в состоянии серьезно повлиять на жизнь людей.

То, что действительно важно – технический прогресс, глобализация, политические и экономические институты – не зависит от воли конкретных людей, даже от президентов. Что-то серьезное – критические изменения законодательства, или, например, объявление «большой» войны – в устойчивом государстве не пройдет, завязнет в уйме согласований.

Политика – это сказка, мы в СССР всегда это знали, когда нам рассказывали про коммунизм.

Вот к чему я бы придралась: «в развлечении отсутствует моральный принцип» – это почему же? «Сказка ложь, да в ней намек»: развлекая, сказки воспитывают (чтобы не сказать – диктуют) в том числе и моральные ценности. Выбирая президента, люди выбирают, какую сказку они хотят слушать.

Если, конечно, у каждого своя сказка, а не так, как получилось – сказка против скучной реальности.


Андрей Родин ➜ Аркадий Недель

«В одном из своих интервью Славой Жижек сказал о Дональде Трампе буквально следующее: «Трамп – это настоящая катастрофа, его избрание означает разложение публичной морали». Если это политический анализ, то он, мягко говоря, ниже среднего, так что будем считать, что Жижек просто хотел рассмешить слушателя. Смешно, когда постмодернистский автор пытается быть моралистом».

Ты не прав, что он умеет только смешить. Он умеет быть серьезным в моральных суждениях. Это для меня извиняет его т.н. «постмодернизм» – и без всяких измов заставляет уважать этого парня. То, что он именно так высказался о Трампе для меня ожидаемо, и никакой иронии или преувеличения я в его словах не вижу.


Аркадий Недель ➜ Андрей Родин

«Как бы то ни было, парадокс заключается в том, что все суждения о Трампе как о политике (и человеке) не имеют смысла или, скажем мягче, неполны по той причине, что Трамп – не политик, а литературный персонаж, точнее даже – литературное произведение, и в политику он пришел не столько из бизнеса, сколько со страниц культовых романов или как отдельный роман, смоделированный в первую очередь с «JR» (1975) Уильяма Гэддиса и «Бесконечной шутки» (Infinite Jest, 1996) Дэвида Фостера Уоллеса».

С тем, что Трамп – скорее литературный, чем политический персонаж, я согласен. Но офис он занимает политический, а не литературный. Что угрожает разрушить сам этот офис в его нынешнем виде. А альтернатива ему вырисовывается самая мрачная – фашизоидная, если говорить коротко. Превращение политики в литературу и наоборот – это прямой путь к фашизации. Поэтому я не согласен с тобой, что суждения о Трампе как политике не имеют смысла. Тут я на стороне Жижека и Тони Снайдера, который подробно высказался на ту же тему, используя контекст и опыт Восточной Европы и СССР.

«Тощий народ». Французы против полицейского государства

Восстание желтых жилетов вызывает одновременно радость и грусть. Грусть – потому что может быть упущен хороший шанс перемен, шанс сменить вялотекущий гостеррор, который правит во Франции последние десятилетия. Но все спонтанные народные восстания, о чем еще писал Ленин, обречены на провал. У желтых жилетов нет в руках ни четкой программы, хотя нельзя сказать, что такой программы нет в принципе, ни лидера. Все так называемые оппозиционные политики, типа Марин Ле Пен или Жан-Люка Меланшона, которые очень переживают за свой народ по телевизору, и не думали выйти с ним на улицы.

Многие задаются вопросом: неужели незначительное поднятие цен на топливо могло спровоцировать такую реакцию? Нет, конечно. Дело не в топливе. Это не более, чем повод. Признаться, меня рассмешил комментарий телеведущего Дмитрия Киселева, который увидел за этими выступлениями режиссуру американского правительства. Это-де таким образом президент Трамп среагировал на идею Эммануэля Макрона создать европейскую армию. Смешно, правда?

Если представить себе некую мировую политическую иерархию, то Макрон в ней – менеджер среднего звена, кем он является и по сути. Даже если предположить, что Трампу не понравилась идея европейской армии, то было бы вполне достаточно одного звонка, и Макрон бы тут же взял под козырек.

Макрон закончил Национальную школу администрации (ENA), чтобы было понятно – это аналог советской Высшей партийной школы (ВПШ), где готовили кадры для работы в горкомах и обкомах партии. В ВПШ главным образом преподавали марксизм-ленинизм, причем преподавали его полуграмотные агитаторы сталинского призыва; в ENA преподают похожий бред, только с учетом современных реалий, такие же полуграмотные «политологи». Главная задача: уничтожить в слушателях даже намек на самостоятельное мышление. Любой шаг в сторону, любое высказывание, которое не соответствует нынешней пропаганде, поставит крест на карьере. Затем он поработал в банке Ротшильда, занимаясь инвестициями. Говорят, вполне удачно. Но государство – не банк и не корпорация (о чем еще писал американский экономист Пол Кругман, когда критиковал идею о том, что богатый класс знает, как сделать процветающей целую нацию или страну), логика управления им совершенно иная, однако ни Макрона, ни его друзей это не беспокоит. Он мыслит в категориях: вкладчик-прибыль, спрос-предложение; государство-клиентура, из которой надо извлечь максимум дивидендов.

Макрон – поклонник теории Йозефа Шумпетера (1883- 1950), одной из ключевых фигур австрийской экономической школы, – построенной во многом на концепции «созидательного разрушения» (schöpferische Zerstörung), которую он заимствовал из книги Вернера Зомбарта «Война и капитализм» (1913). В «Капитализме, социализме и демократии» (1943) Шумпетер, следуя за Зомбартом, утверждает: движение экономики вперед зависит от новых потребителей, ввода новых товаров, методов производства и, главное, технологических инноваций. Инноватор – стержень структурных перемен в любой индустрии, он не боится разрушить старое, чтобы потом построить новое. Он созидает через разрушение, но при этом сама система всегда стремится к состоянию равновесия, т.е. к такому состоянию, когда максимум вовлеченных в систему производителей и потребителей находят ее справедливой, – настаивает экономист, отсылая нас к старой схоластической идеи, что справедливость есть равновесие4 – справедливое распределение (nemētikon dikaion, iustitia distributiva), – о чем писал еще Аристотель в своей «Этике».

На страницу:
1 из 4