Жаль было кооперативной квартиры, что купил в браке, но за свои кровно заработанные рубли. Решил оставить бывшей, а гараж и автомашину, «Жигули» шестой модели, оставил за собой.

Детей им Бог не дал, так и решили всё полюбовно. По-тихому, без ругани и скандала.

Всё Макар знал и обо всём ведал задолго до путаных объяснений Катерины. Поженились они, можно сказать, спонтанно десять лет тому. Ему было под тридцать, ей – двадцать один. Разница в возрасте совсем не ощущалась, да и любовь была. А может, влюблённость?

Катерина в гастрономе продавцом работала. Макар – в СКТБ[1], что при огромном производственном объединении.

Знакомство было мимолётным, так сказать, «магазинным». Она за прилавком, а он покупатель. В течение недели только глазами, а уж после приветствовать стали друг друга. Позже стали разговаривать, ну и всё как-то само собою и сплелось в рушник «вышиванный», на который они и встали в отделении ЗАГСа.

Зажили в родительской трёшке. Родители Макара были только за, особенно мама.

Да и страсть Макара к радиолюбительскому делу со школьной скамьи. Вся комната – то огромная радиорубка. Молодожёны стали жить в большой просторной комнате, а радиорубка за Макаром осталась.

Через год в городе объявился дружок Макара Серёжка. С Макаром они давнишние закадычные друзья. Только развела судьба их пути-дорожки, но что уж тут. Вот и насел на него Сергуня, мол, что ты киснешь здесь в захолустье. Давай ко мне! На морские просторы. Радиолюбитель ты первоклассный. К тому же не «шурупом» срочную тащил, а в ботинках по палубе, как есть, три года «отбоцкал». Да и образование высшее по связи за плечами.

Тут и Катерина, мол, а что? В СКТБ у тебя 160–180 руб., а на торговом флоте поболе будет…

– 160–180? – захохотал охмелевший Серёжка. – За последние три месяца, что на посудине ходили, 4 000 руб. зарплата, да и приволок кое-чего. В комиссионный магазин сдал ещё почти на 3 000 рублей. Но я не наглею. Можно и влететь. У нас там с этим строго.

Серёга всё расписывал прелести торгового флота, что и в самом деле шевельнул глубоко сидевшую меркантильность Макара. Но разговор-то под водочку, а оно-то не впрок. Хотя Серёжка балаболом никогда не слыл.

После вечерней встречи с другом Макар с Катериной промеж себя порешили, не пороть горячку, а всё основательно обдумать уже на трезвую голову.

– В бурлачество да за богачеством! – вспомнил поговорку Макар да и осёкся под недвусмысленным взглядом Катерины.

* * *

Всё это приходило на память в бессонную ночь мыслями-муравьями о былом да будто чужом.

Нехотя поднялся Макар с постели да и вышел на кухню. Привычно пошарил рукой по полке да и чертыхнулся. Два года как курить табак оставил, а всё привычка трубку набить одолевает.

Постоял у чёрного квадрата окна, сунув голову под занавеску.

– Да! Где просто – тут ангелов со сто, а где мудрено – там нет ни одного, – прошептал в стекло окна.

Воспоминания кололи его иглами, а к уколам игл он за последние два года так привык.

Сергуня наседал на Макара с неистовостью, не оставляя другу ни единого шанса на смену решения. Уже через полгода Макар отправился в свой первый рейс к берегам Африки в качестве второго радиста. Огромный сухогруз медленно шёл по акватории Черного моря. Макар ещё сам не понимал той радости и счастья, которое испытывает человек, добровольно отдающий себя в длани Посейдона. Ведь воинская служба – то совсем иное, без вольности и свободы.

За семь лет трудов на разных судах торгового флота чего только не увидел Макар. Народ в торговом флоте ушлый, разношёрстный. Да и чего греха таить, и гниль человеческая неоднократно выливалась из неких элементов, но чаще пьяная дурь, глупость, а ещё чаще жадность.

В денежном переводе так Макар совсем забурел! Купили с женой кооперативную квартиру. Пусть двухкомнатную. Гараж справили. Автомобиль приобрели. Для 1984 года прошлого столетия Макар с Катериной очень богато жить стали. Шмотки всё заграничные, денег на роскошь не жалели. А что за роскошь можно было позволить в эпоху развитого социализма? Вот то-то…

Только со здоровьем у Макара нелады пошли. Удушливый кашель стал донимать, да такой глубины, что хоть лёгкие на пол выплёвывай. Так и списан был на берег по здоровью. Стал жить у родителей. У Катерины мужчина. Развод оформили по закону. Ну не жить же в одной квартире с ними? Чего ради людей смешить?

Всё оборвалось после посещения онколога. По результату исследований, ему выставили грозный угрюмый диагноз: «Саркома правого лёгкого со множественными метастазами». Что ещё может быть страшнее, когда жить осталось три, ну, от силы четыре месяца? И всё это в сорок один год от роду.

Вот к Макару и зачастила санитарная автомашина. Это назначенный больному наркотический анальгетик делают. С этим строго! Ампулы под подпись выдают. Не приведи Господи ампулу разбить или потерять. Да не дай Бог буковка на стекле ампульном сотрётся! Начмед голову отвернёт! На кресте распятие проведут. В чашу медицинскую посадят и заставят со змеёй целоваться!

Утром с 8:00 до 9:00. Вечером с 20:00 до 21:00. Из ампулы в шприц набирают – и тырк в плечо. Какое сам подставишь, в то и стреляют медицинской инъекцией.

Люди в белых халатах стали для Макара повседневностью, мерилом быта. Начитавшись медицинской литературы о своём заболевании, сделал неутешительные выводы. Сражаться за жизнь – безумие, но и в плену у болезни пребывать – весьма невесёлое занятие. Силою обстоятельств Макар был загнан в чрево своей квартиры. Общение с людьми свёл на минимум. Родители да люди в белых халатах.

Отвлечь себя от всепожирающего заболевания очень сложно, но когда боль в лёгких после инъекции морфина отступала, то и жизнь в теле Макара просыпалась.

Увлёкся он плетением рыбацких сетей. Выплетая сеть метр за метром, уходил в работу с головой. Цепь размышлений за сетеплетением увлекала своей логикой и абсолютной закономерностью узлов и петель. Челночок летал между леской и пальцами с неимоверной скоростью. Макар наловчился в этом искусстве плетения до совершенства. Следует заметить, что рыбаком он никогда не был и в рыбалке ничего не смыслил. А вот, поди ж ты, в снасть ушёл с головой. Хорошая сеть дорого стоит. Браконьер – это рыбак-профессионал. Уж как народ из рыбоохраны браконьерничает, так о том отдельный разговор. Плетёт Макар сеть, в мечтах пребывает. Сколько этих мечтаний он по ветру пустил? Одному ему да Богу известно.

Сохнет тело Макара. Уж и так никогда в лишние килограммы не уходил, а тут болезнь окаянная всего напрочь иссушила. Кожа да кости, ну, глаза огнём ещё горят. Может, только в них и оставалась жажда жизни.

Год болезни на дому привел Макара к сумасшедшей дозе морфина гидрохлорида 1 %. По 2 миллилитра наркотического средства, да через каждые шесть часов. На станции скорой помощи фельдшеры, что на назначения к онкобольным ездят, шушукались меж собою.

«Год прошёл, доза сумасшедшая, и он живёхонек. Конечно, дай Бог ему здоровьица, только не выглядит он на умирающего…». Ещё через полгода медики неофициально к лечащему врачу-онкологу, что Макару назначения выписывал, обратились. Мол, может, что не так в организме. Людмила Ивановна – врач с опытом. Сама удивляется, мол, на обследование его хочу класть, потому как абсолютный нонсенс.

Так Макар в отделение снова попал. Лежит в палате да всё сеть плетёт. Челночком леску туда-сюда гоняет. Мысли свои скромные о житье-бытье по полочкам да стеллажам раскладывает. Политика его не интересует. Внутренние дрязги бытового характера отсутствуют. Мать приезжала к нему в стационар, съестного привезла, поговорили о привычном да и разошлись.

Как гром среди ясного неба результаты на Макара свалились. Нет у него онкологии. Рубцы на лёгком есть, а вот клеток метастазирующих да и вообще новообразования нет.

Людмила Ивановна сидела вся в недоумении и сравнивала рентгенограммы, результаты анализов крови, результаты биопсий. Разница в полтора года, а так разительно отличаются показатели, что и быть такого не может. Но факт был налицо! В это было сложно поверить, но упрямая правда документов выводила из оцепенения и заставляла верить в чудесное исцеление.

После повторного сбора анализов, исследований, наблюдений Людмила Ивановна вынуждена была признать, что Макар от онкологии излечился. Как – это уже следующий вопрос, а пока доктор понимала только единственное: что Макар – наркоман, и наркозависимость у него приобретена по медицинским показаниям.

– Вот напасть на мою голову! – причитала доктор в кабинете заведующего отделением. – Это же ЧП! Александр Петрович, что мне с этим делать?

Заведующий отделением онкологии был человеком незаурядных способностей. Пока был молод, медицину любил и жил ею 24 часа в сутки. Время – великий учитель, и соблазнитель, и судья, и прокурор. Всё в одном лице. Зарплата – она и есть зарплата, а жить хочется на широкую ногу. Раз взял, второй не отказался. А уж в третий раз – само собою разумеется. Так и повелось у Александра Петровича стяжать с больных за их же страдания.

А тут и времена сменились. Упокоилась огромная страна да разлетелась на осколки. Пока в осколке, что стала страной Александра Петровича, дым да туман, можно жизнь налаживать в своём отдельно взятом социуме. А угрызения совести – это к чистоплюям. Пусть они в Гамлетовском монологе пытаются истину искать да «толстовщиной» с «достоевщиной» мозг себе канифолить.

– Людмила Ивановна! Это какой-то нонсенс! Может, ошибка в исследованиях?

– Два цикла! Два! Я же не со вчера в онкологии! – с вызовом и даже где-то в оскорблённом самолюбии повысила тон доктор.

– Ну Люда!

– Саш! Не нуди! Смотри в документы.

– Так, погоди. Это не тот ли больной, что с торгового флота?

– Именно он! Собственной персоной!

– Ну так это же и здорово! Проведём как излечившегося…

– Морфина гидрохлоридом 1 % в восемь миллилитров в сутки? – съязвила Людмила Ивановна.

– У меня было прекрасное настроение. Я вот жду сегодня, когда мне автомобиль пригонят из Германии, «Мерседес» Л-класса, а ты мне тут…

– Саша! Нам больного от наркомании лечить!

– Какой наркомании? – всполошился заведующий.

– Медицинской! Восемь кубов морфина! – Людмила Ивановна смотрела в вытянувшееся лицо заведующего отделением онкологии местной ЦРБ.

– Это скандал! – тихо произнёс заведующий. – Не просто скандал. Тут уголовной статьёй пахнет. Шутка ли! Морфинист с лёгкой руки лечащего врача, – он внимательно посмотрел на Людмилу Ивановну.

Доктор чуть подалась вперёд и с шипением выдала в лицо коллеге:

– Санечка! Назначала лекарственное средство я. Но подписывал-то ты!

– И что?

– Вместе по делу пройдём. Я же молчать не стану.

– Ох и сука же ты, Люда!

– Ой! Молчи! Сам-то кто? Как ты запудрил мозги Тугарову да к хилерам на Филиппины летал? Жену Тугарова спасал? Совесть не мучает по ночам?

Людмила Ивановна задумалась. Женщина она была не робкого десятка. Хирург, да ещё и в онкологии, – это не терапевт в поликлинике. Хватка, самообладание, дисциплина.

– А может, с ним поговорить? – предложила она.

Александр Петрович внимательно смотрел на коллегу. Молчал, боясь сбить с хода мысли, которая приобретала формы концепции поведения на возникшую проблему.

– Поговорить с ним о том, что последние результаты весьма обнадёживают и мы можем провести ему ещё курс химиотерапии…

– Молодец! – тихо прошептал заведующий. – Людочка! Ты гений!

– А мы ему по результату химиотерапии понизим степень и стадию заболевания. Соответственно, и количество наркотического анальгетика!

– Умница! – воскликнул заведующий.

Людмила Ивановна посмотрела на Александра Петровича снисходительно.

– Что ты, Сашка, мелок стал, а жаль! Хороший ты парень был.

– Ну, Люд! Посиди ты в этом кресле. Думаешь, сахар?

– А ты уступи!

– Ну, будет время!

– Обязательно будет!

Врач встала с кресла и собрала бумаги, карту больного со стола шефа и молча пошла к двери.

– У меня хорошая химия есть, – подал голос заведующий.

– Я знаю! – не поворачиваясь, ответила Людмила Ивановна и вышла за дверь.

* * *

Через час она разговаривала с Макаром в ординаторской. Рисовала ему радужную картину исцеления и предлагала пройти ещё курс лечения химиотерапией.

– Снова химия… – удручённо произнёс Макар.

– Что поделать, дорогой друг! Болезнь даёт нам возможность победить её! Это большой шанс на исцеление.

– Людмила Ивановна, а я в последние три месяца себя стал чувствовать намного лучше! Кашель стих, да и по ночам сплю… Боли совсем прекратились. Может, без химии? После неё мне так плохо.

– Макар! Вы взрослый человек! Разве я вам зла желаю? Вот посмотрите сюда и сюда… Вот значения, близкие к норме, но не достаточны…

Людмила Ивановна указывала золотым пером ручки фирмы Parker на цифры в бланке результата исследований крови, биопсии. Этот бланк она выписала сама пятнадцать минут назад до прихода на приём Макара. Рентгенограммы взяла из чужой истории болезни, приклеив уголок с фамилией Макара.

– Вот и рентгенограмма! Прошу обратить внимание на вот эту белёсость… Посему, дорогой Макар, думаю, что ещё чуть-чуть – и мы болезнь вашу прикончим, – улыбнулась широкой располагающей улыбкой лечащий врач.

– Людмила Ивановна! А что за препарат мы станем вводить?

– Вы мне доверяете?

– Людмила Ивановна! Я на вас и уповаю! Уж кто, а Вы! Врач от Бога! Если бы не Вы…

Глаза Макара увлажнились, и он промокнул их носовым платком, что выудил из кармана больничной куртки.

– Это новейший препарат. Полгода как на рынке и очень хорошо себя зарекомендовал. Препарат из Германии. Я закажу для Вас. Конечно, недёшево, но смею Вас уверить: это того стоит.

– Сколько?

– 1 950 долларов США. Курьер доставляет препарат сам, так что Вам не стоит беспокоиться.

– Я готов оплатить эту сумму. Кстати, вот это, – Макар вытащил из кармана почтовый конверт, – Вам. Вы уж там сами решите. Медсёстры у вас в отделении просто чудо! Александр Петрович меня сегодня спрашивал, как самочувствие. А завтра мама деньги на курс химии с утра привезёт, – он положил на стол врача конверт с пятью сотенными купюрами с изображением Бенджамина Франклина.

Макар проходил курс химиотерапии. Тошнота была постоянной, невыносимой. Такое было впечатление, что ему становилось хуже, чем было до химии. Возобновились боли. Ночное бдение изводило нервы, и Макар совсем впал в отчаяние. Да и вместо морфина стали вводить совсем иной препарат. От него клонило в сон на неполный час, но боль не притуплялась, и состояние было как с хорошего бодуна. Лицо у Макара осунулось, кожа отсвечивала свинцовым тоном. Синюшность на губах, и только глаза были живыми.

О плетении сети не было и речи. Маме позволили быть с сыном круглосуточно. Как ни крути, а только мама знает, что нужно её ребёнку. Только для мамы мы остаёмся детьми, даже с сединами на висках.

Лекарство вводили раз в неделю в среду. Макар ненавидел этот день, потому как выворачивало его всего наизнанку. И ломота в суставах до скрежета зубного.

Оставалась ещё одна среда. Макар стоически готовил себя к этому финальному броску.

«Только бы выдюжить! Не сломаться! Я ещё буду! Я хочу!»

Он шептал фразы в полузабытьи, боясь испугать маму. Татьяна Алексеевна всё слышала, клала свою ладошку ему на влажный лоб и тихонько баюкала неспокойное дитя.

«Болезнь оголяет человека. Выставляет напоказ внутреннее, то, из чего состоит индивидуум. А может, болезнь есть испытание? Тест на совместимость с жизнью? Тогда кто экзаменатор?» – едва слышно шептал он во тьму.

– Спи, Макарушка… – слёзы стекали по лицу, и она их смахивала свободной рукой.

– Мама, если выживу, уедем к морю. Море – это радость и покой. Море – это счастье.

– Как скажешь, сынок.

Макар забылся в полусне. Дыхание становилось глубже и тише.

Механический будильник, что стоял на прикроватной тумбочке, мерно цокал, но вдруг замер. Татьяна Алексеевна в первые секунды не поняла, что произошло.

Переведя взгляд на сына, замерла в первичном оцепенении. Дыхание исчезло, черты лица совсем заострились.

Страшная догадка ворвалась в сознание матери. Она положила руку на лоб сыну. Холодная испарина, холодная кожа…

Тишину больничной палаты разорвал цок часового механизма. Макар открыл глаза и впервые за последний месяц улыбнулся матери.

– Мне кажется, я выжил! Больше никакой химии. Забери меня отсюда, мама.

Татьяна Алексеевна не верила в чудеса. Более того, не признавала религии, эзотерики, знахарства. Но то, что произошло у неё на глазах с её собственным сыном, шло вразрез с её пониманием жизни как таковой.

– Очень хочу кушать, – тихо произнёс Макар.

– Так нельзя же, сынок! Завтра процедура.

– Мам, процедуры не будет. Я излечился. Мне так и сказал Он.

– Кто?

– Я не знаю, кто. Голос. Но он мне сказал уходить отсюда.

– Так как же можно?

– Мама, – уже твёрдым требовательным голосом обратился Макар к матери, – мы уходим домой!

У медсестёр переполох. Шутка ли – больной требует его выписать из отделения в 22:00. Когда нет врачей, когда этому больному завтра процедура назначена.

– Людмила Ивановна! – взывала в телефонную трубку дежурная медсестра, поясняя возникшую ситуацию.

«Вызывайте скорую, хотя нет. Я сама позвоню. Отпускайте Макара домой».

Медсестра так и застыла с трубкой в руке. За 17 лет работы в отделении она не припоминала случая, чтобы «Железная леди» – так звали за глаза Людмилу Ивановну – шла на поводу у больного.

«Отпускайте под мою ответственность!»

Уже в телефонной трубке были короткие гудки, а дежурная медсестра всё не могла поверить в услышанное. Опомнившись, положила трубку на рычаг аппарата связи, шумно выдохнула воздух из груди и быстрым шагом направилась к палате Макара.

Макар сидел на стуле и смотрел, как мама собирала вещи сына.

– Мама! Мы ничего отсюда не возьмём!

– Сынок! А телевизор? А магнитолу? Нельзя оставлять…

– Мы ничего с собою не берём. Не хочу с этим в новую жизнь. Телевизор… Пусть кому достанется. Это уже не важно.

Через полчаса прибыла санитарная автомашина для перевозки больного.

– Домой? – широко улыбнулся фельдшер, неоднократно бывавший в доме у Макара на назначениях.

– Домой! – улыбнулся открытой улыбкой Макар.

Автомобиль качнулся, скрипнул сайлентблоками и покатил по ночному городу.

Вступился за профессию

Приезжая в любую из городских клиник, обслуживающих пациентов 03, можно было наблюдать следующую картину.

Доктора и фельдшеры в синей униформе что-то пишут в белых листах формата А4. Да, это медицинские карты вызова. Фронтальная часть – то сплошные цифры, кодированная информация для статистической службы, и, что самое интересное, меня всегда веселило то, что подгонять приходилось диагноз под код, а не наоборот. Тыльная же сторона карты – это уже жалобы больного, краткий анамнез и объективное, то, что реально происходит с пациентом.

Место действия: приёмное отделение 20-й горбольницы, что в Москве, прозванной в народе «фабрикой смерти». Сидим мы напротив стойки дежурных медсестёр и с упоением занимаемся эпистолярным жанром.

Совсем молоденький мальчик лет 19, в синей новёхонькой форменной одежде, весь испуган и зажат, с румянцем от волнения на щеках, протягивает ургентному хирургу, самцу лет 35, самодовольному, хамоватому (за хамством почти всегда прячут трусость и безграмотность), брезгливо смотрящему на окружающий, как он считает, плебс, сопроводительный талон.

Хирург взял в руки серую истончённую бумаженцию и с негодованием в голосе принялся истерить в адрес молодого фельдшера, ещё недели тому назад сдававшего государственные экзамены в медицинском училище, примчавшегося на одну из городских подстанций к заведующему, находясь в романтическом флёре. С одним желанием – спасать! Помогать страждущим и болезным. На зарплату в 4 500 рублей!!! (Это было в 2004 году. – прим. автора.)

– Да что ж это за дрянь такая! – выл хирургический эскулап. – Это что ты тут понаписал? Печёночная колика. Мочекаменная болезнь. Острый аппендицит. Хронический холецистопанкреатит. Что это такое? Наберут по объявлению! – безостановочно выл хирург, свалившись на фальцет.

Молоденький фельдшер был раздавлен и низвержен этим не по годам и не в меру упитанным самодовольным хамом. И что было примечательным, он ещё поглядывал по сторонам, особо акцентируя внимание на молоденьких медсёстрах приёмного покоя.

– Ты хоть думаешь своей деревянной головой, выставляя кучу нелепых диагнозов, что мне приходится спускаться с этажа, чтобы твою же глупость читать и смотреть эту бабищу, где совсем нет хирургической патологии, где терапевт разберётся…

– Одну минуту, коллега! – убелённый сединами врач скорой помощи, отдавший службе юность, молодость, всю жизнь, Витя Казаков, с чарующим пенсне на кончике носа, с неподдельной искринкой в глазах посмотрел на хирургического специалиста и вкрадчиво, затем с нарастанием выдал тираду в адрес негодующего:

– Вы знаете, коллега! А ведь этот мальчик – фельдшер! Который обязан знать основы реаниматологи, кардиологии, терапии, хирургии, акушерства и гинекологии, инфекционных болезней, детских болезней, неврологии, травматологии, токсикологии, особо опасных инфекций… Вы же, – он помолчал, выдержав мхатовскую паузу, – окромя своего аппендицита, и знать-то, и ведать ничего не желаете! Больного смотреть без лабораторной тройки не станете, да и не страшно, что парень в клинику больную привёз, главное, что не оставил!

Хирург вылетел из приёмника пулей.

Я смотрел на Виктора, и меня распирало чувство гордости за то, что судьба наградила меня тем, что удалось работать бок о бок с такими людьми.

Людьми величайшей силы духа и воли! Желания помочь страждущим, не прячась в тишине ординаторской, нося белый халат на голое волосатое тело, потому как жарко. Да и вообще это поколение врачей скорой помощи из 70–80-х, отдавших службе 03 лучшие свои годы, променяв молодость не на карьеру, а на грязь, пот и черновую работу. В холод и дождь, метель и мороз. Таща за собою на подстанцию детей, где те, сидя за столом на кухне, рисовали на листиках карандашами да фломастерами под присмотром диспетчерской службы.

Нижайший поклон вам, поколение скорой помощи 70–80-х.

Инородное тело прямой кишки

«Двадцать!» – с нежностью вылетел призыв из динамика, и дальше в невыключенный микрофон из недр диспетчерской нёсся дикий ржач фельдшеров по приёму вызовов и коллег, находившихся в диспетчерской. «Срочный!» – и снова смех. На «срочный» бежать нужно стремглав. Я влетел в диспетчерскую «будку» и сразу понял, что веселье явно из-за меня. Ирина, та, что меня отправляла на вызов, задыхалась от смеха. Схватив лист, я пробежал глазами графу «ПОВОД К ВЫЗОВУ: инородное тело прямой кишки, мужч., 34 года…».

– Ну блин! Я что, проктолог? – и, рассмеявшись сам, посмотрел на Ольгу М., врача-невролога, человека, отдававшего скорой всю свою жизнь. О! Этот человек – медицинский архангел! Ожидая от нее реакции, так как пропустить сей занимательный факт она не могла, хрипло кашляя прокуренными «Явой» лёгкими, она выдавила из себя: «Сладенький тебя ждет!». Я помчал!

Скрипя сайлентблоками, «газель», будто старый фрегат, выезжала из ворот с сиреной и мигающими синими маяками, распугав автомобилистов, «хохоча» направо и налево грозным кряком горна.

Войдя в квартиру, я давил в себе смех. В комнате было двое. Он и она.

– Что стряслось? Я внимательно Вас слушаю, – усилием воли пряча своё настроение, жадно хватая воздух, проговорил я.

– Доктор! – метнулся ко мне взволнованный мужик лет тридцати четырёх. – Познакомьтесь! Это моя жена Леночка, – я недоуменно смотрел то на говорящего, то на давящуюся смехом женщину.

«Может, путаница в карте? Диспетчер…»

– Вот, – продолжал мужик.

– Стоп! – оборвал его я. – К кому вызов?

– Ко мне, доктор, ко мне! – обрадовался мужчина.

Я смотрел то на мужчину, то на женщину, и понимал, что в данной ситуации что-то не совсем так. Женщина рыдала от смеха, уткнувшись в свои колени, и её светло-русые вьющиеся волосы, расплескавшись, устремились к полу. Мужик же, переминаясь с ноги на ногу, стоял передо мною.

– У кого инородное тело прямой кишки? – спокойно и в то же время твердо поинтересовался я.

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3