Разведчик

– Читай, – сказал тогда отец, – может, ума наберёшься.

На обложке фамилия автора отсутствовала – её кто-то обгрыз, зато был изображен воин в чёрном одеянии на фоне дикого леса, точнее, джунглей, но тогда я еще не понимал, что такое джунгли, мне было лет семь. А книга была старая, выцветшая, с вырванными листами, с разваленным корешком. Я прочитал ее за одну ночь.

Как же я потом хотел стать этим Чёрным охотником! А спустя некоторое время я помог отцу в полной темноте найти магазин для «стечкина», тогда ещё принадлежащего ему.

Но нет, я, конечно, не Чёрный охотник, скорость реакции у меня ниже, я не такой сильный и быстрый, и зубы вместо выбитых не вырастают. Хотя насчёт последнего не знаю наверняка. Зубы мне ни разу не выбивали, и у зубного врача я сроду не был.

Гоша и Лика исполнили дуэтом ещё две арии из «Дороги без возврата», а потом Гоша спел песню группы «Агата Кристи» «Чёрная луна», если я не путаю название. На этом закончили – отведённое время кончилось. Звуковая аппаратура жрёт энергию будь здоров.

Артист поклонился, зрители зааплодировали. Аглая выскочила из-за стола и бросилась к сцене, а потом нырнула за кулисы, я почему-то не удивился, что её спокойно пропустили внутрь. А вот молодых парня и девушку, пытавшихся пробраться на сцену, шуганули из-за занавеса.

Почти все посетители разошлись, официанты убирали в зале, поднимали стулья на столы. Свет остался приглушенным. А я все ждал сестру.

Наконец, она вышла из-за кулис в лёгком синем пальто, в джинсах и кроссовках на высокой шнуровке. Волосы она заплела в длинную косу. На плече у нее висела прямоугольная сумка с изображением высокого, тощего, глазастого чудака в пиджаке, который рубил длинным мечом каких-то уродов. Сумка была старая, я сам принёс её Лике из Северных Развалин, знал, что она любит такие картинки. Да и сама рисует неплохо, и это, понятно, не единственный её талант.

– Почему так долго? – спросил я, подходя к ней.

– Обсуждали детали оперы, скоро будет Проход, а после него выступление. Как обычно. Сам, что ли, не знаешь?

– Знаю, и с кем обсуждали, не с Аглаей ли? – Я улыбнулся.

– Представь себе, – Лика перекинула сумку через плечо, – с ней. Она – волшебница, подающая большие надежды, мы обсуждали с ней разные магические прибамбасы для оперы.

– Я просто в шоке, эксплуатируем наивных дурочек, да? – сказал я и притянул Лику к себе.

– Дурак ты! – ответила Лика – и сразу, без перехода: – Трудно было?

– Да так, пустяки, – махнул я рукой.

– А здесь говорили…

– Никогда не слушай, что болтают, пока я в рейде, сколько раз я тебе говорил. Расскажи лучше, что вы нового придумали для оперы.

Лика покачала головой и сказала:

– Ладно, по дороге расскажу, – она вывернулась из объятий и взяла меня под руку. – Пошли?

И мы пошли к выходу.

6. Дом

Лика и Виктор лежали рядом в темноте, мокрые, тяжело дышащие. На кровать запрыгнул здоровенный рыжий кот, прошёл между ними, одеяло под весом кота сползло, обнажив грудь Лики и розовый сосок.

– Ах ты, Баська, нахал! – сказала она, подхватывая кота руками и притягивая к себе. – Ко мне захотел, да?

Она почесала кота за ухом, тот замурчал.

– Старый стал, ленивый. А помнишь, как он горевал, когда папа умер? – вдруг спросила Лика у Виктора.

– Помню, – коротко ответил Виктор, он не хотел вспоминать это время.

* * *

Их отец, Александр Михайлович Ахромеев, умер в сорок семь лет. Инсульт. Сразу насмерть. Следствие контузий и многочисленных травм. Виктору тогда было почти шестнадцать. Лике чуть больше семнадцати. Жена Александра, Виктория Александровна Ахромеева, умерла еще задолго до этого: всего через десять дней после рождения Виктора. Тогда только наладили Проходы с Внешней Земли, через них стали присылать белковые батончики, очень калорийные, обогащенные определённым набором витаминов. Их выдавали роженицам по особой разнарядке. У Виктории оказалась аллергия на эти батончики, результат – анафилактический шок и летальный исход.

Александр Ахромеев служил офицером подразделения специального назначения, в двадцать семь лет он познакомился с Викторией Гольштейн, которая буквально через три месяца стала Ахромеевой. А ещё через десять месяцев они вместе с частью своего родного города оказались в другом Мире.

Произошёл Прорыв – необъяснимое явление, во время которого кусок одного Мира провалился в другой, который позднее назвали – Мир Колоний. А «провалившиеся» в другую реальность со временем свою бывшую Родину стали называть – Внешняя Земля.

Из трёхсоттысячного города в новый Мир попали сто двадцать тысяч человек, через год их осталось семьдесят тысяч. В первую очередь погибли все старики, тяжелобольные люди, новорождённые. Туберкулёзные стационары и подобные им вымирали за считаные месяцы.

Кроме горожан, в Мир попали люди из окрестных деревень. Сколько всего народа оказалось в Мире Колоний, сколько выжило, кто погиб или пропал без вести во время катаклизма, до сих пор неизвестно, и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь это узнает.

Очень быстро население расползлось по ближайшим деревням, поближе к земле, к еде, к дармовому лесу, который можно пустить на дрова и постройки. Вдруг оказалось, что город надо очень быстро ограждать стеной, для защита от разных тварей нового Мира. И длина этой стены определялась количеством зданий, в которые ТЭЦ может подавать тепло. Все жилые кварталы, попавшие в Мир Колоний, оказалось невозможно отапливать, подавать в них воду и тепло. Люди покинули свои дома и ушли под защиту стен. Так появились Северные Развалины, огромный пустырь, полный заброшенных зданий.

В самом искалеченном городе, бывшем куске Внешней Земли, люди, ставшие невольными колонистами, как могли, пытались наладить инфраструктуру: восстановить хоть какое-то производство, поддерживать в рабочем состоянии ТЭЦ. Другие «провалившиеся» стали уходить на восток – поднимать целину, на юг и на север – добывать торф в болотах или ещё дальше на юг – добывать уголь. Со временем из городка Внешней Земли, разрушенного, вырванного из привычной среды, возник Зелёный Город, создавший Колонию, которая контролировала огромную территорию, имела свою армию и промышленность.

Но, кроме Зелёного Города, существуют и другие Колонии. В трёхстах километрах к востоку от него находятся Фактории: цепочка поселений вдоль реки, впадающей в Северный Океан. А в пятистах километрах южнее Факторий, посреди степей, образовалась Южная Колония. Она известна своими магическими амулетами, чуть ли не лучшими в Мире, и отличной рудой, которую южане сами добывают из небольших месторождений.

Сейчас в Зелёном Городе живут примерно двадцать две тысячи человек, а во всей Колонии, которую он контролирует, около ста тридцати тысяч.

Система власти в Колонии полудемократическая.

Существует профсоюз магов, Союз военных, Профсоюз рабочих, Совет окраин и Совет пришлых. Сообща они назначают кабинет префектов (исполнительную власть). Население Колонии, эти пять структур (два Совета, два Профсоюза и один Союз) вместе со всеми префектами, называют одним ёмким словом – Администрация.

Люди, в зависимости от того, кто к какой категории принадлежит, выбирают свои органы власти. Военные – Военный союз, рабочие и маги – свои Профсоюзы, жители окраин (к ним относят всех, кто занимается сельским хозяйством, а также трапперов) свой Совет, а пришлые свой.

Пришлых, кстати, исчезающее меньшинство в Колонии, это фактически изгои, но они занимают очень важное место в жизни Зелёного Города.

Пришлыми называют тех людей, кто попал в Мир после основного Прорыва.

Совет пришлых занимается проблемами «попаданцев»: находит им временное жильё, работу по профессии, а некоторых, по желанию и за очень большие деньги, отправляет обратно на Внешнюю Землю.

Как оказалось, связь между Миром Колоний и Внешней Землёй совсем не оборвалась. Между ними очень редко возникают порталы (их называют Проколы), совсем небольшие. Как они возникают, из-за чего, куда ведут – никто толком не знает, но всё-таки через них каждый год в Мир Колоний попадает не меньше полутора десятков человек. И наоборот, на Внешней Земле оказываются существа (в том числе и нечисть), что населяют Мир Колоний.

Кроме никем не контролируемых Проколов, существуют ещё Проходы, которые контролируются людьми. Через них идёт торговля с Внешней Землёй. Каждая Колония: и Зелёный Город, и Фактории, и Южная Колония – имеет свой Проход и ведёт свои торговые дела с бывшей Родиной.

Проходы открываются раз в полгода, чаще нельзя, и потоки грузов через них идут небольшие – тонн на триста-четыреста. Больше тоже запрещено.

Но, когда открывали первые Проходы, об этом не знали. Через них из Внешней Земли в Мир Колоний сразу отправляли тысячи тонн товаров, и что-то пошло не так в системе Мироздания.

Через несколько месяцев после первого Прохода произошёл неконтролируемый Прокол. Целый жилой квартал вдруг обнаружил себя на территории, контролируемой Зелёным Городом. Ещё две тысячи человек перенеслись на территорию Факторий.

Когда во всём разобрались, стали тщательно следить за объёмом грузопотока. За равновесием между товарами, отправляемыми с Вешней Земли и обратно. Иначе в Мироздании опять происходило что-то необъяснимое и возникали неконтролируемые Проколы.

Из-за последних и из-за того, что на Внешнюю Землю стали попадать такие твари, о которых раньше там даже и не слышали, многие земные политики стали требовать совсем прекратить любое сообщение с Миром Колоний. Дескать, после этого и Проколы исчезнут. Это, конечно, глупость, Прорыв-то произошёл, когда никаких Проходов и вовсе не было.

Но в любом случае Проходы никто отменять не будет, потому что всё, что получают жители Колоний от Внешней Земли, покупается, и покупается задорого.

Органы диковинных зверей Мира, обладающие уникальными свойствами, редкие растения, эликсиры из них, уникальные минералы, источающие магию. Всё это невероятно обогащает земную науку, а заодно служит платой за предельно чистые нефтепродукты, запчасти, примитивную электронику, удобрения и антибиотики.

Смешно, сывороткой, полученной из органа какого-нибудь волка-выворотка, можно вылечить десятки людей от самых опасных болезней, вплоть до онкологических, а Колониям нужны антибиотики. Ну не может хороший маг качественно вылечить больше двух тяжелобольных, а свои исследования Колониям проводить невозможно – технологический уровень не тот.

Вот и колют больным рабочим и раненым солдатам антибиотики и кормят их белковыми батончиками.

Александр Михайлович Ахромеев в общей сложности прожил в Зелёном Городе девятнадцать лет. Через год после Прорыва у Виктории родилась Лика, ещё через год с небольшим – Виктор. А Александр за оставшиеся годы немало повоевал и вместе со своими сослуживцами, тоже провалившимися, создал уникальную систему подготовки для выживания и победы в новом Мире, на новой Родине. И успел вдолбить эту систему в единственного сына.

* * *

Лика заметила, что брат загрустил, протянула руку и почесала его за ухом – так же, как недавно кота.

– Держись, Витя, шесть лет уже прошло.

– Да, я помню, почти шесть, – ответил он и сжал кулаки, как будто хотел с кем-то драться.

– А всё-таки вовремя ты вернулся, – Лика решила отвлечь брата, – а то у нас в городе болтать начинают разное.

– Что болтают? – резко спросил Виктор.

– Ну… Говорят, что коренные принижают в правах пришлых и что это несправедливо. Что надо объединиться с Внешней Землёй, и тогда всё будет хорошо.

– Не слушай кретинов и крыс, работать не хотят, так их заставят. Можешь мне поверить.

И, взглянув на неё, добавил:

– Не переживай, всё у нас будет хорошо.

Может быть, он сам в этот момент верил в то, что говорил.

* * *

Виктор Ахромеев

Солнце давно встало, но лучи не били прямо в окно, а падали откуда-то сбоку По ним я прикинул примерное положение солнца и определил время. Выходило часов одиннадцать или двенадцать. Точнее я определить не мог. Правильно говорил отец, тренироваться каждый день надо, иначе внутренние часы собьются, хотя зачем тогда он мне свои наручные часы подарил?

– Витя, проснулся? – послышалось из соседней комнаты.

– Ага, а сколько времени?

– Тридцать пять двенадцатого.

М-да, почти угадал.

Я поднялся с кровати, оделся и вышел на кухню. Лика стояла, запрокинув голову и сжав пальцами ноздри.

– Ты опять за своё? – недовольно спросил я.

– Ах-ха армм… ух, – она откашлялась, резко тряхнула головой и улыбнулась. – Ой, не нуди, это новые капли, без побочных эффектов, всё нормально, – отмахнулась она.

– Ага, а потом тебя опять к магу тащить, память чистить.

– Да не ворчи ты, такого больше не повторится. Честное слово, – сказала Лика, а в глазах у неё уже горели огоньки, движения стали резкими, порывистыми.

– Ну-ну, – не хотелось мне с ней спорить сегодня.

Лика взяла чайник с кухонной плиты, потом достала с полки банку кофе, здешнего, не земного, и упаковку рафинада. Насыпала в чашку кофе, налила кипятка, распечатала сахар, протянула руку к упаковке. Два сахарных кубика зашевелились и прыгнули ей на ладонь.

Лика самодовольно посмотрела на меня.

– Вот это да, я поражён, теперь я тебя боюсь. Можешь идти в профсоюз магов, заменять миномётный дивизион. Только кофе сначала мне налей, чародейка, – попросил я.

– Раз мы такие скептики, сегодня обойдёшься без кофе. Тем более смотри сюда.

– Чего там? – спросил я, наблюдая за ней.

Она достала из-под стола белый пластиковый пакет и вытащила из него две консервные банки и одну маленькую канистру, литра на четыре.

– Нектарины, – прочитал я на одной банке, на которой были нарисованы жёлтые дольки каких-то неизвестных фруктов.

– Нектарины, – повторил я, – а что это такое?

– Это как персики, но только вкуснее.

– Персики?! Как? Откуда? До Прохода же ещё два дня!

– Ты забыл, я же волшебница.

– Лика, я серьёзно.

– Я тоже, – ответила она и, невинно пожав плечами, откинулась на спинку стула. – Ну ладно, – сжалившись, ответила сестра, – журналисты подарили с Внешней Земли. Они о нашей опере передачу делали и о Городе вообще. В этот Проход должны уйти обратно. А это часть моего гонорара. Правда, сначала предлагали вшивый земной кокаин, но я их послала.

– Это правильно, попробуем?

– Конечно, погоди, куда открывалку положила?

– Какая, на фиг, открывалка? – воскликнул я и подхватил со стола кухонный нож.

Одно движение правой рукой, три левой – и консервная крышка летит в сторону. Я поддел ножом половинку нектарина (они-то и были нарисованы на банке) и протянул Лике. Она взяла нож, а мне отдала вилку.

Я проткнул вилкой другую половинку, вытащил из банки, откусил кусочек.

– Вот ведь ***! – сказал я, когда снова стал воспринимать реальность.

– Без мата, господин офицер, здесь дамы.

– Как будто ты со мной не согласна.

– Положа руку на сердце, да! – честно призналась Лика. – Продолжим?

– Естественно.

Спустя какое-то время я спросил:

– А что во второй банке?

– Ананасы, – ответила Лика, – а в канистре вроде сок какой-то.

Это оказался не сок, а молодое вино, но тоже было вкусно.

После второй кружки вина Лика сказала, взглянув на часы:

– Ой, а мне пора, – она взяла чашку кофе и залпом допила.

– На репетицию, что ли? – спросил я.

– Ага, скоро большой концерт, надо готовиться. – Лика поднялась из-за стола. – Ананасы без меня не убивай, ладно?

– Обижаешь.

Лика чмокнула меня в щёку и пошла одеваться.

– Погоди, – крикнул я ей вслед, – а кроме ананасов есть еще еда?

– В холодильнике посмотри, – донеслось из коридора, а потом дверь открылась и захлопнулась.

– В холодильнике – так в холодильнике, – сказал я самому себе и налил ещё вина.

Не хотелось просто куртку надевать, чтобы в холодильник спуститься.

Через пять минут я стоял перед высоченной, обитой резиной дверью в подвале своего дома. В руках я держал канистру с вином и банку ананасов. Поставив всё это на бетонный пол, я потянул за длинную вертикальную ручку, поднатужился, и дверь с хлопком открылась. Изнутри раздавалось ворчание, как раз пустили ток в холодильник.

«Надо было все-таки куртку надеть», – подумал я и, взяв продукты, вошёл внутрь.

На потолке и на стенах намёрз иней, внутри было градусов десять ниже нуля, естественно. Найдя в холодильнике свою ячейку – третий этаж, третий подъезд, квартира семнадцать – и сбив лёд с дверцы, я открыл её.

Внутри лежали продукты разной степени готовности, а главное – большая сковорода грибов с картошкой. Отлично! Закинув в ячейку вино и ананасы (Господи, как приятно звучит!), я взял сковороду и пулей выбежал из холодильника.

Уже на улице, со сковородой в руках, я столкнулся нос к носу с Антоном, который вчера командовал дежурным отрядом у ворот.

– Здорово, Тоха! – крикнул я, протягивая свободную руку. – Ты что, только из караула?

– Да, – ответил он, поздоровавшись, – пришлось задержаться, тебе-то заступать через неделю.

– Не угадал, через двенадцать дней. А что случилось?

Кроме рейдов, обычно каждый разведчик, кроме выходов в рейды, сутки или двое дежурит у городских ворот или у другого важного объекта.

– Да, – махнул рукой Антон, – выступления были. Пришлые там и всякий сброд, в общем, ходили с плакатами и чего-то требовали. Денег хотят, скорее всего. Вчера только собирались, и сегодня вышли на демонстрацию, и вроде хотят завтра продолжить. В Центр их не пустили, вот они и ходили по Западной улице. Ну, меня и троих солдат отправили за порядком следить вместе с милицейскими, пока смена не подойдет.

Я задумчиво почесал голову. Пришлыми в последнее время стали называть не только тех, кто попал к нам с Внешней Земли уже после Прорыва, но и тех, кто хотел установить те же порядки, что на Внешней Земле.

– А что, их милицейские не разгоняют? – спросил я.

– Да дело в том, что послезавтра – Проход, с ним какие-то журналисты с Внешней Земли обратно возвращаются. Они вроде как репортаж делали о нашем городе и о всей Колонии. Расскажут обо всём на Внешней Земле, ну и про эти уличные акции тоже. Поэтому Администрация велела вести себя вежливо.

– А, знаю, – ответил я, – они про оперу, в которой поет Лика, тоже что-то снимали. Ты сейчас отсыпаться, в баню не пойдёшь?

– He-а, но вроде из твоих туда кто-то собирался. А сколько сейчас времени?

– Двенадцать ноль пять, – не глядя на часы, сказал я.

– Не угадал, – Антон улыбнулся, – двенадцать ноль три. Но, в общем, часа в два мы планировали собраться.

– Ага, понял, спасибо, что сказал, иди отсыпайся.

– Да не за что, счастливо.

Мы пожали друг другу руки, и Антон отправился домой, его ждала там семья. А я побежал к себе.

Дом у нас хороший, отец с матерью в нём жили ещё на Внешней Земле. Три комнаты, кухня, красные обои с золотым узором, их, правда, отец уже позже наклеил, дорогие были, заразы. А мебель – шкафы, столы, стулья, диваны – практически ничего не изменилось.

В кухне я быстренько поставил сковородку на плиту.

Уголь, на котором Лика грела воду для кофе, ещё не прогорел. Вытащив из духовки железную пластину с прорезями для воздуха, я опустил её на два крепления ниже, подсыпал на неё немного свежего угля из бумажного мешка в шкафу. Жар пополз от плиты. Масло на сковороде заскворчало. Пепел, упавший вниз на пол, я аккуратно смёл железной щёткой на совок и выбросил в раковину.

Плита, конечно, не газовая, как на Внешней Земле, но хорошая. Только недавно дымоход поменяли, даже я гари не чувствую. Хотя, конечно, чёрная труба, уходящая в стену, вид портит.

«Надо покрасить», – подумал я, помешивая картошку.

Еда разогрелась, я положил разделочную доску на стол, на неё поставил сковороду, и, уплетая картошку с грибами, стал размышлять о планах на вечер.

В принципе, план был один: пропариться до костей в бане. Вот только одному или в компании? Загорный, скорее всего, тоже пойдёт, может даже, он уже там, как и Боря. Салим или в спортзале, или дома с невестой. Гаврик в Профсоюзе своём наверняка. Инга и Коля – не знаю.

Из остальных друзей Артём и Колюня, неразлучная парочка, скорее всего, в рейде, Дэн вроде в шахты собирался. А что я, собственно, голову ломаю? Бросив в рот последнюю ложку картошки, я взялся за телефон.

– Коммутатор? – спросил я в трубку.

– Да, слушаю, – ответил женский голос.

– Девушка, пожалуйста, два пять, два пять, пятнадцать.

– Соединяю.

И через пол минуты:

– Два пять, два пять, пятнадцать не отвечает.

– Понял, спасибо.

Так, вопрос решён, сковорода отправилась в раковину, а я побрёл за банными принадлежностями. Через пять минут, потушив огонь в плите, я велел Баське сторожить дом и закрыл дверь на ключ.

* * *

Бань в Городе, разумеется, несколько, но самые лучшие – Купеческие, расположенные прямо перед Южным рынком, в старинном здании с колоннами. На Внешней Земле оно было архитектурным памятником, а здесь стало баней. Отличный, кстати, домик, крепкий, ни трещин, ни плесени, фундамент выглядит так, будто только что построили. И сами бани отменные: парилки, два бассейна и свободные места, которые всегда найдутся для доблестных бойцов. Даже в долг, но это не для меня.

Я сидел с мокрой головой, завернувшись в простыню, и смаковал второй бокал пива. Первый, как и положено, был выпит залпом. После парилки и бассейна – то что надо.

Пиво я пил за столом в хорошей компании. Сашок с Борей были здесь чуть ли не с утра, с ними пришли капитан-артиллерист Игорь Залохин и Фёдор Лосев, школьный учитель, между прочим, очень умный и уважаемый человек. Я пришёл позже всех, зато успел ко второму заходу в парилку.

Напарившись и наплававшись, мы расслаблялись. А о чём могут говорить мужчины после бани за кружкой пива? Вечер после рейда все провели дома, так что разговор о женщинах потерял актуальность, осталась политика.

– Ты не понимаешь, Игорь, – говорил Фёдор Алексеевич, сухой, жилистый, хотя мужику далеко за полтинник.

– Я тебе говорю о факте, об историческом опыте. Мы часть одного этноса, и для единого рывка к освоению территории нашего Мира нужна концентрация сил, объединение. А мы тратим свои основные силы, основой человеческий ресурс, на войны друг с другом. Постоянные стычки выбивают пассионариев из этноса. Это очень сильно скажется лет примерно через двадцать.

Фёдор Алексеевич – ярый сторонник объединения Колоний и фанат Гумилёва.

– Я не понял, Фёдор Алексеевич, – говорит Игорь, – мы один этнос. И что? Неделю назад разбойников повесили – у них автоматические винтовки нашли, они сами, что ли, их в лесу сделали? А две недели назад Южный форт обстреляли из 80-миллиметровых миномётов. А вот Витёк, – кивок на меня, – три дня назад, говорят, шестьдесят диверсантов перебил. Я что, должен с этими ублюдками объединяться?

– Я не об этом, – парирует Лосев. – Феодальная раздробленность всегда усугублялась субпассионариями. Игорёк, я же тебе об этом в школе рассказывал. Лентяи, эгоисты, скупердяи – все те, для которых главное – свое брюхо, всегда были, есть и будет. И будет особенно много их сейчас, когда наш этнос достиг восьмисотлетнего возраста и вышел на тяжёлый период надлома, спада пассионарное™ и раскола этнической единицы. И здесь наши Колонии в несколько ином положении, чем основной этнос. Люди, выживающие в крайне суровых условиях, вынуждены выдвигать вперёд самых ярых пассионарных личностей и идти за ними. Люди вынуждены объединяться, чувствовать плечо друг друга, оказывать помощь окружающим нуждающимся. Поэтому в наших Колониях создалась уникальная возможность для пассионарного рывка, который может и должен перекинуться на основной этнос. И поддержать его в особенно тяжёлый период.

– А как же эти… космические лучи, которые делают человека пассионарным? – спросил Боря, который тоже, как и все мы, в школе читал рассказы Фёдора Алексеевича.

– Вот тут я не соглашусь с Львом Алексеевичем, – старый учитель ударил кулаком по столу. – Я считаю, что пассионарное™ – это не врождённая особенность, и ею можно «заражать» окружающих тебя людей. И мы должны в нашем Мире вырастить своих пассионариев, создать динамично развивающуюся государственную структуру, а потом перекинуть свой пассионарный рывок на основной этнос на Внешнею… тьфу… то есть на Большую Землю.

– Это на тот самый этнос, который опять цены на нефтепродукты поднял? – спросил Саша, оторвавшись от клешни рака, и всем пояснил: – Ребята, которые к Проходу пойдут, рассказывали.

– Я же говорю, субпассионарии, – сказал Фёдор Алексеевич. – Или вы хотите бесконечно воевать, друзья мои, продолжать эти междоусобные войны?

Компания замолчала.

– Фёдор Алексеевич, – встрял я в разговор. – Вообще-то историки пишут, что, пока остаются разными географические условия для производства внутреннего продукта, будут оставаться различия между этносами. Вы считаете, что мы создаём внутренний добавочный продукт так же, как и основной этнос на Внешней Земле?