Судья
Полная версия
Судья
текст
Оценить:
0
Читать онлайн
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– А-а, – я нахмурился. Что-то я об этом слышал от приятеля-медика. Не мог вспомнить.
– …Я рассмеялась и сказала врачу… знаешь, молодой такой? Ну, ты не знаешь. Сказала, что все будет в порядке, а бабушку я в обиду не дам.
– Молодец. Домой-то собираешься?
Я чувствовал сквозь трубку, что это «домой» для Нее, как и для меня, означает что-то теплое, большое, мягкое.
– А как же! Небось, скучаешь? Извелся весь?
– С ума схожу!
Спустя неделю мне позарез понадобилось ехать в Валдай. Я оставил мать одну, все хозяйство на ней. Нехорошо.
– Что-то мы с тобой все время в разъездах.
Я сказал это, насмехаясь. Таня на полном серьезе предложила ехать со мной.
– Как раз случай… мы же все равно должны будем сказать… ты понимаешь.
Улыбаемся до ушей.
Пока шли к дому по узким, выпуклым валдайским улочкам, я рассказывал Тане о детстве, показывал знакомые места.
Мать приняла нас тепло. Я не предупреждал ее, но в прошлые приезды рассказывал о Тане. Мать смекнула, откуда ветер. Она взглянула на Таню, прищурившись и отклонившись корпусом. Таня кашлянула, горделиво улыбаясь. Мать улыбнулась сухими губами. Вокруг глаз собрались морщины.
– Проходите.
Сухо кашляя, прошла в коридор. Ее дыхание вырывалось из легких со свистом и хрипами.
Посидели хорошо. У матери было много недостатков, но она искренне любила молодость, и доверяла мне. Если я решу жениться, она слова не скажет.
С Таней они быстро спелись. Я сидел молча, подперев голову рукой, переводя взгляд с одной на другую. Мать расписала меня во всех красках: какой я хороший, ласковый, заботливый. Всегда-то помню, звоню, пишу письма, говорю ласковые слова. Я возмущался, спорил. Таня сидела прямо-прямо, гордо улыбаясь. Во время разговора поглядывала на меня. От шампанского ее глаза блестели, а щеки рдели. Она искала под столом мою ладонь, и коротко пожимала тонкими пальцами.
После мать ушла к соседке, черт его знает, за какими-то семенами.
Мы с Таней сидели на кухне. На плите пыхтел, разгораясь злобой, чайник с раздутыми, покрытыми копотью боками. Мы молчали, улыбаясь непонятно чему, как больные синдромом Дауна.
Я смотрел на Таню. Ее глаза сияли.
Вдруг, непонятно с какого перепугу, внутри меня чужой, холодный голос прошептал: «Улыбайся, улыбайся… недолго осталось».
Таня увидела выражение моего лица. Улыбка исчезла.
– Милый… что-то не так?
– Все так, – сказал я мертвым голосом.
Встал и вышел в залу. Подошел к окну. Тающий апрельский снег стекал ручейками в грязные канавы.
Хоть убейте: в самые трогательные моменты во мне просыпается этот холодный голос (теперь-то я знаю, чей). Мы сидели, все прекрасно, романтично до слез. А я вдруг увидел нас со стороны. Словно глазами самой Жизни. Увидел нас глупыми, наивными, с идиотскими улыбками. Я осознал, что мы умрем. Рано или поздно истлеем, с нашими чувствами и «великой любовью» (в самом деле, очень хорошей, искренней). Вот мы сидим, гордые собой, и до нас миллионы людей так сидели, и после нас столько же будут сидеть, воображая друг друга, любя призрак.
Таня подошла. Положила ладонь на плечо.
– Милый, что случилось?
– Ничего, Таня, – отчеканил я, глядя на таянье снегов. – Причина не в тебе.
«Тебя ведь это интересует?»
Таня посмотрела на меня с тревогой.
Вернулась мать. Общество оживило ее: исчезла бледность, она много улыбалась. В последний раз я видел ее такой пять лет назад.
Снова чай, торт, разговоры. Вечер прошел очень трогательно. Я так надулся чаю, что под конец едва встал со стула.
Поздно вечером убирал со стола. Вошла мать. Пошатнулась, схватилась за косяк.
– Я вам постелила в комнате.
Она села на стул, улыбнулась. Посмотрела на меня восхищенными глазами, покачала головой.
– Вырос, – сказала она. Закурила.
Я понес торт в холодильник. Кухня настолько узкая, что между коленями матери и столом осталось пространство в три ладони. Я прошел мимо, изо всех сил стараясь не задеть бедром ее колени.
Вернулся. Начал смахивать крошки. В воздухе повисло тягостное молчание чужих людей. Мать встала и протянула руку за чайником. Я повернулся, вытирая руки тряпкой. Она, улыбаясь, взглянула на меня. Вот он. Великий момент. Я стоял вплотную, и вполне мог преодолеть пропасть. Обнять ее.
Прошли секунды. Ничего не произошло. Ее улыбка поблекла. Мы снова молча занялись каждый своим делом, стараясь не касаться друг друга.
– Спокойной ночи, сынок.
– Спокойной ночи, мама.
Через три года она умрет от рака. Меня не будет рядом.
Таня прижалась ко мне. Сквозь ночнушку я чувствовал жар ее тела.
Мы молчали, слушая вой ветра за призрачной стеной. Нам было тепло и уютно, как двум щенятам в корзинке.
– Тань, – позвал я шепотом.
– А?
– О чем задумалась?
– О бабушке.
– И чего?