В границах старого города

– Ну, дока!.. И все-то ты видишь и знаешь, – усмехнулся Кулеша. – Георгий Валентинович с Ниной Ивановной – ладно! – сами разберутся, без нашей помощи. Про историю с тем полком, который должен был базироваться на этом месте, – тебе, наверно, Вера с Алиной напели?..

– А хотя бы и Вера с Алиной!.. – парировал Воронцов. – И девчонки здесь не причем. Я с дядей Ваней разговаривал… со швейцаром… Он интересные истории рассказывает.

Кулеша с Прохором переглянулись, а Воронцов вдруг заважничал:

– Кстати, история такая существует, будто на нашу… теперешнюю взлетно-посадочную полосу садились тяжелые бомбардировщики, и на ней должна была осуществляться посадка «Бурана», который, как известно, совершил всего лишь один беспилотный полет в космос – на разработку системы «Энергия-Буран», говорят, средств не хватило.

– Это мы знаем, – сказал Кулеша. – Жалко, конечно!..

– А еще говорят, – продолжал Воронцов, – что до тех самых химиков, здесь базировался отряд Ан-2 – они колхозные поля дустом обрабатывали.

Кулеша глубоко вздохнул и посмотрел на Прохора:

– Расскажи ему, командир, как все было на самом деле, а то наш Андрей Степанович, как я погляжу, очень любит сказки слушать.

Прохор усмехнулся; он уже привык к подобным спорам между обоими друзьями и особо не прислушивался.

К их столу подошла Нина Ивановна – принесла горячие сосиски на тарелке на троих, хлеб, сахар, чай и тепло поблагодарила Прохора за облепиховое масло.

– Если нужно что-то еще –      скажите, – добавила, уходя.

– А ничего наша заведующая – классная женщина!.. – усмехнулся Прохор, проводив взглядом Нину Ивановну. – Чем-то, Николай Кузьмич, они похожи с заведующей рестораном Ириной Владимировной…

Кулеша согласно кивнул:

– Формами!.. Внешними данными, так сказать, и тем, что в свое время, они вместе кулинарный техникум заканчивали. Это мне про кулинарию Ирина поведала… Сынишка есть у Нины Ивановны… Четыре годика мальчишке.

Теперь Кулеша, уже более внимательно, посмотрел на Прохора, спросил:

– А что за история такая с облепиховым маслом – ты не рассказывал?

– Это как раз касается сынишки Нины Ивановны, – ответил Прохор. – Обварился он. Нечаянно опрокинул на себя посудину с горячим молоком с газовой плиты – и вот!..

– Ну, с этими сорванцами частенько что-то случается!.. – засмеялся Воронцов.

Прохор покосился на Воронцова, вздохнул.

– Облепиховое масло – хорошее средство от различных ожогов, Мне его как-то из дому присылали на всякий, так сказать, случай – Нина Ивановна поблагодарила. – Прохор кивнул на выход, где Нина Ивановна поджидала своего «Гошу». – Думаю, подполковник Брыкайло сделал хороший выбор… Вон они!..

«Гоше» – под сорок; фигурой – крепок, не резок в движениях… А вот почему холост – этого в полку никто не знал, за исключением командира полка, которому полагается знать все о своих подчиненных.

Георгий Валентинович – лучший хозяйственник полкового звена. Именно такое мнение бытовало в полку, и Нина Ивановна, по мнению Прохора, имея кулинарное образование, как нельзя лучше, подходила ему, с «дальнейшим прицелом» на роль супруги.

– Это верно, – подтвердил Кулеша, – как и то, что они внешне подходят друг другу, – не то, что мы с Ириной Владимировной… Ну да ладно!.. А теперь внеси ясность, командир, в байку про «белого бычка»?

Воронцов недовольно фыркнул.

– Ничего!.. Послушай, как оно было на самом деле, – довольно заключил Кулеша.

Небольшой отряд Ан-2, действительно, существовал. Область небольшая, райцентры небольшие – то «Аннушка» очень даже хорошо справлялась, курсируя между ними, доставляя почту, пассажиров из одного конца в другой, плюс «аграрный вопрос», о котором старшему лейтенанту Воронцову поведал швейцар ресторана «Белый лебедь» дядя Ваня.       Решением свыше было дано указание: разместить в этих местах стратегически важный объект – построить взлетно-посадочную полосу и военный городок для личного состава стратегических бомбардировщиков.

Взлетно-посадочная полоса была построена. Но, как это часто бывает, вмешались определенные обстоятельства: был подписан договор с американцами об ограничении стратегических вооружений – ОСВ-2. В силу не вступил из-за срыва ратификации в сенате США, но наша сторона, как всегда, поторопилась «заморозить» объект, с чем ее можно было «поздравить».

– … История с «Бураном» и теми бомбардировщиками, которые садились здесь – конечно же, шита белыми нитками, и, скорее всего, могла быть лестной шуткой местных выдумщиков, – заключил Прохор. – А вот взлетно-посадочная полоса нам пригодилась, да история самого городка интересна.

–Чем, командир?.. – Кулеша был весь во внимании.

Прохор помедлил и ответил со вздохом:

– Много хозяев было у него. Вначале – строители… А строители – кто?.. Перекати-поле. Они много строят для других, а сами остаются без хорошего жилья – наш барак тому подтверждение. Потом – химики; небольшое подразделение, со временем, переросшее в химбригаду.

Прохор сделал паузу, и, усмехнувшись, добавил:

– Говорят, было решение: на этом месте танковый батальон расквартировать. Но потом одумались, так как взлетно-посадочная полоса танкам как бы без надобности…            – Жалко!.. – неожиданно произнес Воронцов, воззрившись в небо. – Химиков жалко! Здесь скоро центр города будет, а их погнали куда подальше.

Прохор с Кулешей переглянулись, пожав плечами.

Они ничего не сказали, а возле столовой, виляя хвостом, их уже встречал Мухтар.

Пёс, как всегда, был очень рад встрече со своими друзьями.

– Знаешь, – смеясь, сказал Кулеша, – в самый первый раз, когда ты в чайной заворачивал в салфетку сосиску, я, грешным делом, подумал: « А что это он делает?..» И тут же решил: «Если командир берет закуску, то у него должна быть балда где-то припрятана… на всякий пожарный!»

– Никакого «пожара» быть не может, Николай Кузьмич, – сказал Прохор, отдавая сосиску заждавшемуся «другу». – Кстати, командный пункт, до расквартирования здесь нашего с вами полка, служил городу пожарной каланчой – и это не в такие уж далёкие времена. А «балда» – слово какое-то… уж очень некрасивое!.. Спирт – так как-то приятнее и более привычно в народе.

– Ничего не поделаешь, командир, – вздохнул Кулеша. – Нашлись среди нашего брата остряки, обозвав спиртное таким некрасивым словом. А вот некоторым товарищам… – усмехнувшись, он посмотрел на Воронцова, – все равно, что как называется, хотя в этом слове есть свой определенный смысл.

– Ладно, Кузьмич, – усмехнулся Воронцов, – как-нибудь и я тебя поддену – не всегда же тебе одному старшинствовать.

Прохор усмехнулся, подумав о том, что со стороны могло показаться именно так, как это в шутку сказал Воронцов; к тому же, Кулеша выглядел с абсолютно непроницаемым лицом.

Подошел майор Протасов с сынишкой.

Светловолосый, лобастый пацаненок был маленькой копией отца, и можно было не сомневаться в том, что сын, со временем, в чем-то уступит родителю – плечистому, голубоглазому майору.

– Ну, кем ты хочешь быть, когда вырастешь?.. – оживился Кулеша, приступая к расспросам маленького человечка. – Летчиком, как твой папа?

Мальчик – он, видимо, был готов к подобному разговору, потому что без всякой запинки, вполне серьезно, выдал все сразу: что зовут его Максимкой, что ему четыре года (это он подтвердил на пальчиках), и что он будет летчиком, как его папа.

Офицеры заулыбались.

– Что ж!.. – Кулеша посерьезнел. – Отличный ответ! Как говориться, сын достоин отца своего!

– Спасибо, ребята, – рассмеялся счастливый отец. – Мы вот тоже идем в чайную: поужинаем, мороженого покушаем… Наша мама с подругами – у них там какие-то моды обсуждаются. Ну, а мы!.. – Протасов погладил сынишку по голове, широко улыбнулся. – Нам, мужчинам, их новшества, касающиеся этих мод, противопоказаны… Так, Максим Алексеевич?

Мальчишка кивнул головой. Со стороны это показалось слишком по-взрослому, как будто это юное создание вполне понимает взрослую жизнь.

– А что там с ночным дежурством?.. – спросил Прохор. – В штабе разговор слышал: вас со Шлыковым вроде как поменяли в графике?..

– Да! – кивнул Протасов. –       Шлыков встречает этой ночью тещу, а я вот покормлю сынишку – и на службу со своим звеном.

– Хорошее дельце!.. – засмеялся Воронцов, перебивая Протасова. – Майору Шлыкову, надо сказать, повезло с тещей: не каждая согласится на такие условия проживания с зятем. Насколько мне известно, они с женой и детишками занимают в общежитии одну комнатку плюс какой-то чулан… Чудаки!

– А что так?.. – удивился Протасов, и посмотрел на Прохора.

Прохор усмехнулся:

– Не удивляйся, Алексей Николаевич! Наш старший лейтенант Воронцов сам сегодня чудачества выбрасывает… Про неожиданную «атаку с воздуха» на центр города, наверняка, знаешь?..

– Да знаю, Прохор Сергеевич!.. Можешь не рассказывать. Такие вещи, конечно, недопустимы. Но иногда нам хочется чем-то блеснуть перед девушкой, забывая, что ухарство никогда начальством не приветствовалось.

      Пока они вели между собой разговор о службе и быте, касающийся не только майора Шлыкова с его тещей, маленький Максимка завел дружбу с Мухтаром.

Они как-то сразу понравились друг другу, а, возможно, и раньше встречались во дворе, так как собакам без поводка разрешено многое подобной собачьей судьбой, а за мальчишкой мать могла не уследить, то их встреча с Мухтаром, вполне, могла быть не первой.

Взрослые обратили внимание на мальчишку с собакой, когда тот, после команды «Дай лапу!», начал усложнять «воспитательный процесс». И странно было видеть, как пес – пускай неохотно – но выполнял команду, делая стойку на задних лапах                  – Удивительный пёс!.. – усмехнувшись, сказал Протасов. – Уезжая, я вроде видел его на аэродроме – лежал в тенечке под рябиной возле самой взлетной полосы.

Кулеша искренне рассмеялся и, глянув на Прохора, сказал:

– Четвертый член нашего боевого звена, – пошутил Кулеша, и пояснил: – Когда мы… командир, имеется в виду, на аэродроме – Мухтар там же неотлучно. Ну, а когда командир звена здесь, в жилой зоне, – то и он, наш Мухтар, тут как тут!                        – Так далеко же?! – удивился Протасов. – Больше трех километров.

– Это нам далеко: мы на автобусе петляем, – заметил Прохор. – А для собаки – сущие пустяки напрямик. Он у нас молодец!

– Молодец-то, молодец!.. – сказал Воронцов. – Выражаясь фигурально, за кусок хлеба с маслом всякий готов послужить.

Протасов с сынишкой вскоре скрылись в дверях чайной, пропустив нескольких посетителей, выходивших изнутри, а Прохор с Кулешей и Воронцовым какое-то время молчали, удаляясь с бойкого места по выработанному маршруту – в степь;      вечерело…

– Ты, Андрюха, в корне не прав, – сказал Кулеша, когда они вышли за пределы городка. – То, что собака друг человека – не пустые слова, знаешь… Не думай, что наш Мухтар какой-нибудь шелудивый попрошайка! Его, между прочим, неплохо кормят наши повара. А служит он – кому?..

– Давай, давай, Кузьмич!.. – весело рассмеялся Воронцов. – Развивай свою теорию дальше… Только учти: правда – на стороне того, кто прав.

– Вот что, мужики!.. – твердо сказал Прохор. – Хватит переливать из пустого в порожнее. Смотрите, какая красота вокруг!.. Какой закат?.. А?!

– Да, тут не поспоришь… – усмехнулся Кулеша.

Закат был необыкновенен.

Сказать, что над горизонтом край неба был огненно-красным – сказать прописную истину; добавить то, что гряда облаков, нависающая над горизонтом, была окрашена в малиновый цвет, а сам небесный купол начинал гаснуть, – повторить ту же истину, названную прописной.

Закат держался.

Солнце!.. Оно, опускаясь к кромке горизонта, обозначенного четкой линией, казалось огромным – больше самого неба, по которому оно опускалось. Оно пылало – и все вокруг пылало в красных полутонах, находясь под разными углами к небесному светилу: это и тонкая слоечка облаков, зависшая в вечерней выси; широкая степь, крепко нагретая им же за целый день, и воздух…

Воронцов, вскинув руки в сторону заката, продекламировал:

             «В сто сорок солнц закат пылал,                                                        в июль катилось лето,                                                                    была жара, жара плыла –                                                                    на даче было это».

– Владимир Маяковский… – усмехнулся Прохор. – Сам не пробовал сочинять?            – Пробовал. Правда, это было еще в родной тридцать четвертой школе горда Тюмени… Бросил. Небо, командир, позвало. Как наш батя говорит: «Учиться надо главному: тому, на что ты поставлен, чему тебя учили».

– Ну, нет!.. – возразил Кулеша. – Одно другому – не помеха. Я вот тоже люблю стихи, но запоминать не пробовал… Вот ты прочитал эти строки – хорошо прочитал! – и сам как будто не таким мрачным выглядишь, каким казался весь день. Выходит, хорошие стихи – хорошо действуют на нервную систему… Так, командир?

– Да, Николай Кузьмич!.. Хорошие стихи – это, как бальзам на душу! И батя прав, потому что, хорошо… отлично уметь летать – это все-таки нужно в первую голову! И я доволен, что Андрей это понял… надеюсь!

Закат догорал. Солнце ушло за горизонт, ненадолго оставив на небе радужные цвета затухающего пламени.

Где-то в стороне (уже в темноте) фыркнул крыльями перепел, как вскоре появился Мухтар – радостный, вопрошающий: правильно ли он сделал, что только поднял птицу, а не поймал?

– Молодец, Мухтар!.. – улыбнулся Прохор. – Тебе бы, конечно, крылья, а то, как её поймаешь?.. А мы, как видишь, без ружей… Да и не на охоте мы с тобой, дружок!..

На обратном пути ориентиром был весь город – россыпь ярких вечерних огней, в которых вполне вероятно мог затеряться огонек их городка, который придется обживать и жить в нем неизвестно, сколько времени: год? два?..

Оглянулись разом, когда услышали знакомый – узнаваемый даже за несколько километров звук работающих на взлете реактивных двигателей.

В той стороне, где находился аэродром, небо было темнее, чем над их головами и казалось грозовым, с перекатистым громом и молнией.

Для человека, не сведущего в обстановке, оно могло быть именно таким – и в это небо, заступив на боевое дежурство, с аэродрома, с небольшим интервалом по времени, уходило звено истребителей майора Протасова.

                         Г л а в а IY

Прохора ожидали к шести часам вечера. Телевизор не включали. Мария, накрывая на стол, с улыбкой наблюдала за Юлией, которая, устроившись с ногами в мягком кресле, листала свежий номер журнала «Моды».

С Юлией они подружились еще в школьные годы, и, как это частенько бывает, в эти самые школьные годы, Юльку Шувалову в веснушках частенько дразнили мальчишки: то они ее за косички подергают, то тетрадку спрячут, то портфель из рук выхватят… И тогда она кидалась за ним – то к одному, то к другому мальчишке, а портфель так и летал по кругу, пока кому-нибудь не надоедала такая игра, а то и подножку могли, вроде как не нарочно, подставить.       .

Один такой случай Маша Штурм, ученица пятого «Б» класса, хорошо запомнила. В тот самый день, Юлька (она на год моложе Маши), получившая за контрольную по математике пятерку, находилась в веселом настроении и, учитывая непритязательность своей мечтательной натуры, была очень счастлива.

Но то, что «классная» Елена Григорьевна из всего четвертого класса выделила ее в лучшую сторону, каким-то образом, негативно подействовало на второгодника Быканова. Вот он-то и подставил Юльке подножку, когда та бежала по коридору к группе девчонок, чтобы поделиться своей радостью, и от того, как она падала, сопротивляясь, и как упала, растянувшись лицом вниз, – все ахнули!

Юлька не заплакала. У нее из носа текла кровь – и Юлька продолжала молчать. Поднявшись с пола, она машинально вытирала эту кровь, невольно размазывая по лицу, и каждый раз удивленно смотрела на свою, испачканную кровью, ладонь.                         Мария и сейчас не могла себе объяснить, как так получилось, что она, выйдя из группы одноклассниц, подошла к Быканову и со всей силы врезала по его губастой физиономии так, что ее потом еще долго болела кисть правой руки.

Юлия, конечно, могла забыть тот случай – время многое затушевывает. Хотя однажды, – когда они в ресторане «Белый лебедь» отмечали Новый год, – Юлия призналась ей в любви, вспомнив школьные годы и тот самый случай. Но это был один-единственный раз – больше об этом они никогда не вспоминали.

Юлия Шувалова окончила библиотечный техникум и уже второй год работала в городской библиотеке. Это уже была совсем не та – Юлька в веснушках, ученица четвертого класса, – а очень симпатичная девушка, в которую можно было не только влюбиться, а потерять голову. Ей очень шла стрижка «под мальчика», ее серо-голубые глаза блестели лукавинкой и были огромны, к тому же, со стороны можно было полюбоваться ее пропорционально сложенной фигуркой, к которой, по признанию самой «Юленьки», близко не притрагивался ни один мужчина. Юлия, не на шутку, увлечена поэзией, и, в настоящее время, возглавляет литературный кружок в городской библиотеке, и что её стихи печатались в «Городских известиях».

Сейчас, когда Мария занималась готовкой (накрывала на стол), Юлия преспокойно продолжала перелистывать журнал «Моды».

На звонок в дверь, Мария, чисто по-женски, вытирая ладонь об ладонь, ушла открывать, как вскоре оттуда послышался ее приглушенный голос и короткий смех – затем из коридора показались улыбающаяся Мария с букетом роз и ее Прохором под руку.

Юлия медленно опустила ноги с кресла на пол и чуточку растеряно, что не могло быть незамеченным со стороны, уставилась на улыбающегося молодого человека в военной одежде, с бутылкой шампанского в руке

Мария рассмеялась.

– Ну, вот!.. – сказала она, немного демонстративно забирая из рук Прохора шампанское. – Прошу знакомиться.

Так и не сойдя с места, Прохор назвался; он как будто был не готов к такому сюрпризу, хотя в коридоре ему уже сказали об этом.

Юлия оказалась в более щекотливом положении. Мария рассказывала ей о Прохоре, но она не ожидала встретить такого симпатичного молодого человека, который смотрел на нее и, видимо, не знал, что ему делать дальше.

– Ну, что вы, как маленькие!.. – рассмеялась Мария, ставя букет в вазу с водой, принесенной перед тем из кухни. – Разрешаю вам, товарищ капитан, подойти к моей подруге поближе… Вот так!.. (Она показала – как, слегка наклонив голову.) – А ты, Юленька, подай товарищу капитану ручку – видишь, он от твоей красоты, шага лишнего сделать не может.

От подобной «хвалебной оды» Юлию слегка кинуло в жар. Она тут же, как будто не свою, протянула Прохору ладошку и вдруг пожалела, что была не на шпильках: в капроновых «следах» она самой себе казалась очень маленькой рядом с Прохором, который, как ей показалось, задержал ее руку в своей большой теплой ладони.                        Прохору понравилась Юлия. Ей очень шло простенькое платье в крупный черный горох, придавая ее стройной фигурке какую-то необыкновенную легкость, которую, по промелькнувшей вдруг веселой мысли в голове, можно было это проверить, взяв ее на руки.

Мария была одета по-домашнему. В этот раз на ней был шелковый халат с крупными красными розами по черному полю. Запахнутый в талии, он стройнил ее еще больше, чем требовалось в домашней обстановке, на что Прохор еще раз обратил внимание уже в комнате, а розы были похожи на розы в букете – только строже и контрастнее, чем живые.

«А все-таки я оказался прав, – подумал он, вспомнив ребят, советовавшие купить букет «революционных» гвоздик. – Розы – солиднее как-то!..» ‒ слегка потянул носом, уловив их тончайший аромат.

Мария с Юлией немного заспорили, решая какую-то проблему готовки какого-то блюда, и Прохор решил предложить свои услуги:

– Я могу, к примеру, картошку почистить… Лук там… В курсантские годы нас этому неплохо учили!..

– Не надо, Прошенька!.. Мы с Юлечкой уже все сделали. А ты… если, конечно, не трудно, – сходи за сигаретами.

– Куда?..

Мария улыбнулась:

– В мой… Наш киоск. Он сразу за домом.

Юлия как-то немного странно посмотрела на Марию, ‒ так Прохору показалось. Он по-военному ответил «Есть!» и от двери добавил, что курение вредит здоровью – и не только мужскому полу:

– Юлия, надеюсь, меня поддерживает? – и, уже чисто по-приятельски, подмигнул Юлии.

– Иди, иди!.. – засмеялась Мария. – И не задерживайся, а то шампанское, чего доброго, прокиснет.

Как только за Прохором захлопнулась наружная дверь, Юлия тут же накинулась на Марию, за то, что она не предупредила ее «о главном»

– Я думала, он какой-нибудь… Как бы это мягче выразиться?.. Какой-нибудь «солдафон», что ли!.. А он – вполне приличный молодой человек. Я даже не хочу его сравнивать с кем-нибудь из городских ребят.

Мария, протирая и расставляя на столике фужеры под шампанское, усмехнулась.            – Я вижу, – сказала она, – тебе он, не на шутку, понравился – так? А из городских молодых людей – ты, конечно, в первую голову, имеешь в виду, конечно, Аркадия?.. Я угадала?

Юлия не ответила. Она подошла к столику, взяла из вазы шоколадную конфету, и на ходу разворачивая хрустящую обертку, обратно забралась с ногами в мягкое кресло, как в тот же момент в подъезде что-то упало, послышался мужской голос.

– Прохор?.. – удивилась она. – Быстро он, однако, вернулся с твоими сигаретами.       Как тут же тяжелые мужские шаги загромыхали вниз по лестнице.

– Это не он, – спокойно отозвалась Мария. – Сосед у меня… Никогда спокойно не пройдет, чтобы не напомнить о себе. Он полтора месяца тому, как из армии пришел, а солдатскую робу так и не снимает… Есть же еще идиоты, ей богу!.. Порой, они не понимают: кто они на самом деле.

Мария не сказала, что этот молодой человек несколько раз пытался с ней заговорить, намекая на дружбу, но она, каждый раз, молча, проходила мимо, поднимаясь на свой этаж.

– Хочешь, я тебя с ним познакомлю? – засмеялась она. – Правда, он всего лишь бывший рядовой… к сожалению.

– Еще чего!.. – слегка возмутилась Юлия. – Ты вот о себе подумай: крутить с двумя мужиками – нехорошо и опасно… между прочим!

– Имеешь в виду Аркадия?..

– Именно! – резко кинула Юлия. – Ты вспомни последний случай.                         Мария, оглядывая стол, была довольна сервировкой. Можно было «водрузить» на стол арбуз, доставленный шофером Аркадия, но он был настолько огромен, что вряд ли поместился бы на журнальном столике.

Последний случай, о котором заикнулась Юлия, она, конечно же, не забыла. Это произошло здесь, в ее квартире, за месяц перед ее знакомством с Прохором.

Была суббота. Мария никого не ждала. Но позвонили в дверь, и она пошла открывать.

Она подумала, что это могла быть Юлия, хотя на этот день они ни о чем не договаривались, и, увидев перед собой Аркадия, – немало удивилась.

Аркадий был «навеселе»; его мало кто видел пьяным, и это ничуть не насторожило ее. Она в своей жизни многих насмотрелась, поздно покидающих ресторан «Белый лебедь», а и на улице. Бывало, пьяные мужики начинали целоваться со своими подвыпившими подружками, умиляясь, лезли под юбки – и тогда получали по физиономии, а то и разрыв в дружбе со стороны женского пола; иная «особа» тут же поднималась из-за стола и уходила – правда, такую картину можно было наблюдать крайне редко.

В тот раз все разворачивалось и закончилось по другому сценарию. Аркадий привез продукты: копчености, фрукты, хлеб… А так как, по причине месячных, Мария дня два никуда из дому не выходила, то продукты (Аркадий даже молока догадался купить), как бы вовремя были доставлены, то не надо было срочно бежать в магазин.                          У Аркадия состоялась какая-то «крупная сделка», и он решил это дело отметить, «заглянув на огонек». На журнальном столике появилась пузатая бутылка «Армянского», конфеты…

Вечер тогда наступил после второй или      третьей рюмки, а так как Аркадий, после выпитого шампанского («посуду» под коньяк он выбирал сам, по-хозяйски распоряжаясь в серванте), то доза получалась каждый раз весьма внушительная.

Как и почему она оказалась на полу – этого, поднявшись утром, она не могла вспомнить. Помнила только то, как они с Аркадием пересели с кресел на диван. Затем он придумал какую-то игру с поцелуями, потом они что-то искали вдвоем на ковре…

Она запомнила, как на нее навалилась какая-то тяжесть. Ее будто чем-то тяжелым накрыли сверху – она не могла дышать. У нее болел затылок, спина…

Утром, проведя языком по шершавым губам и, увидев в зеркале темные круги под глазами, поняла, что с ней сделали этой ночью. Можно было подать в суд на насильника, пожаловаться отцу – он бы принял меры, имея хорошие связи. Но ей было стыдно кому-либо признаться, кроме своей верной подружки Юлии. Правда, с того раза она получила верх над своим обидчиком и полную свободу в своих действиях, старалась не думать о случившемся – тем более, что была виновата в этом не в меньшей степени.       «Ничего, ничего!.. – спокойно подумала она. – И на нашей улице будет праздник».