Солнце идёт за нами

Июнь 70-го года.

Лагерная смена закончилась, и вожатые должны развести ребят по маленьким железнодорожным станциям. Валюше поручили сопровождать детей, живущих на ветке «Курган-Челябинск», и следить, чтобы они не пропустили свою остановку. Мерно постукивают колеса, ребятишки что-то рассказывают, смеются, вспоминают о лагере. Вот медленно отходит поезд от очередной станции, и вдруг одна девочка вскрикнула: «А вот мой дом проехали». Валюша мигом позвала проводницу, объяснила ей, в чем дело, и та быстро нажала на стоп-кран. Поезд остановился, и девочку высадили на нужной остановке. В окно все увидели, как она бежала по тропинке к своему дому.

Пришел начальник поезда и строго стал спрашивать проводницу, почему остановили состав. Узнав, в чем дело, он недовольно пробурчал: «Назначают же таких бестолковых работать с детьми». А потом, посмотрев на горе-вожатую, сказал: «Больше не зевай и не пропускай остановки». Валюша чувствовала себя виноватой, остальных детей она высадила без приключений.

Январь 72-го года.

В этом году Валентина оканчивает институт. Она рассказа мне историю с их преподавательницей по советской литературе. Это была молодая женщина на протезах. Студенты не знали, что произошло у нее с ногами и относились к ней как-то неосторожно и не очень доброжелательно. Некоторые пропускали ее лекции. Сестра, наоборот, считала, что нужно восхищаться стойкостью человека, который не сломился и нашел в себе силы стать преподавателем в институте. Как-то к Валюше подошла заведующая кафедрой литературы и попросила дать ей записи лекций по этому предмету. Валентина в недоумении протянула ей толстую тетрадь, исписанную мелким убористым почерком. Через день ей вернули конспекты и похвалили: «Молодец! Очень подробные и хорошие у тебя записи». Только потом Валюша узнала, что однокурсники из другой группы попросили рассмотреть на кафедре вопрос о преподавании литературы 20 века. Вопрос этот решился не в пользу студентов, и они перед сессией просили у Валюхи тетрадь с конспектами хотя бы на пару часов. Тетрадка обошла полгруппы, а преподавательница при встрече мило улыбалась добросовестной студентке. Так сестра своей старательностью помогла восстановить справедливость.

Июнь 72-го года.

По 4-го курса мы поехали на практику по химтехнологии в Челябинск. Мне город немного знаком (это наш областной центр), а мои одногруппники с восхищением осматривали его. Вот новый вокзал. Говорят, что таких только два в нашей стране: в Челябинске и в Новосибирске. А рядом, на привокзальной площади, как визитная карточка города стоит величественный памятник «Сказ об Урале». Из горной породы вырастает труженик-богатырь, воплощающий силу, творческий полет и мудрость уральских мастеров. Вспоминаются прекрасные произведения Павла Петровича Бажова. Челябинск – большой промышленный центр Урала. Героическая история у нашего города. В годы войны на ЧТЗ вместо тракторов выпускали танки и отправляли на фронт. Нам же предстояло побывать на металлургическом заводе, заводе ферросплавов, на цинковом, лако–красочном, заводе по производству органического стекла и на других предприятиях. И вот мы в цехах ЧМЗ: доменном, конвертерном, электростали, прокатном. Впервые мы увидели доменную печь не на картинке в учебнике, а настоящую. Это величественное сооружение в виде конуса, в котором кипит металл. Печь как живая, кажется, что она дышит. А какое захватывающее зрелище, когда из нее выпускают чугун. Сверкающей, огнистой рекой льется он в огромный ковш и подается в конвертный цех, где переплавляется в сталь. Конвертер напоминает собой огромную грушу, вмещающую в себя около тридцати тонн содержимого, которая поворачивается в зависимости от заливки или отливки из нее кипящего металла. Не менее величественным является другой способ получения стали – в электропечах, которые, как мне показалось, все искрятся и потрескивают. А затем огненной струей металл выливается в ковш и попадает в изложницы, где постепенно остывает. В прокатном цехе из слитков получают прочные и качественные заготовки.

На заводе по производству оргстекла нас поразил героический труд женщин. Они стоят возле огромных чанов, наполненных сильно пахнущей жидкостью и испаряющих эфиры. В цехе сыро, и работницы целую смену не снимают резиновые сапоги, фартуки и перчатки. В цехе проверяют готовую продукцию, ярко горят лампы. Здесь на свету внимательно просматривают прозрачные листы, чтобы на них не оказалось ни малейшей царапинки, ведь оргстекло используется в самолетостроении. Побывав на различных предприятиях, мы поняли, что любой город прежде всего славен людьми труда, которые создают его историю и приносят славу родному краю.

Сентябрь 73-го года.

После окончания института Валюшу направили работать в село Колташево Кетовского района. По ее словам, это замечательное место. Кругом сосновый бор, воздух чистый-чистый, а почва под ногами песчаная. Пройдет дождик, а на дорогах сухо: вся вода уходила в песок. Вообще Курганская область – это степная зона, которая перемежается смешанными и лиственными лесами, озерами и болотами. А здесь поистине дивный уголок. Валюше очень нравились это маленькое село, деревянная одноэтажная школа – восьмилетка и простые деревенские люди. Я тоже хотела поехать на работу в Кетовский район поближе к сестре, но меня направили в Лебяжье. Это районный центр и железнодорожная станция. Располагается поселок среди озер и болот, очень богат рыбой. Поселили меня одну в половине большого дома, в другой жила престарелая учительница. Дом огорожен низеньким частоколом, в котором находилась маленькая калитка. Меня удивили такие постройки, ведь в нашем городе дворы глухие и крытые, с высокими воротами – трудно пробраться кому-нибудь в них с улицы. Поначалу мне было жутковато. Однажды, когда я готовилась к урокам (учебная нагрузка моя была очень большая – 40 часов в неделю, приходилось сидеть далеко за полночь), в окно кто-то постучал. Я подошла и никого не увидела. «Тук-тук-тук», – раздалось за окном снова. Меня осенила мысль: это мои ученики так развлекаются, «стукалочку» приделали. Всякий страх прошел, я оделась и вышла во двор. Действительно, к окну был приделан металлический болт, а к нему привязаны нитки: можно стоять далеко за забором и управлять «стукалочкой». Я оборвала все нитки и отвязала болтик. На следующий день в школе ко мне подошла группа мальчишек. «А вы смелая, не побоялись ночью выйти на улицу», – сказали они. Больше никто не проверял меня на храбрость и не приделывал никакие «стукалочки».

Июнь 75-го года.

В профкоме мне выдали две туристические путевки в Сочи. «Поедем в отпуск на море», – обрадовала я Валюшку. Никогда мы еще не были на юге и с нетерпение ждали эту поездку. Отправились мы поездом в плацкартном вагоне. Интересно наблюдать, как мимо проносились маленькие станции и медленно проплывали большие города: Уфа, Саратов, Куйбышев, Волгоград с его величественным Мамаевым курганом, а дальше станции, где во время остановок предлагали пассажирам всевозможные фрукты и ягоды: абрикосы, черешню, сливы, вишню. Когда пересекали Волгу, не могли оторваться от окна: так притягательна ее величавая красота. Валюша вспомнила, что в поэме Твардовского «За далью-даль» сказано: «семь тысяч рек» питают главную водную магистраль России. Я удивилась, а потом подумала: «А ведь воды нашей Уфалейки тоже попадают в Волгу». В детстве я часто спрашивала дядю Саню, куда течет наша речка. И он мне объяснял, что она впадает в Уфу, Уфа – в Белую, Белая – в Каму, а Кама – в Волгу. А ведь сколько маленьких речушек вливается в каждую из этих рек, хотя бы в Уфалейку – только две Шелии или Шлейки, как называют их местные жители, Суховяз, Генералка, Каменка, Курта, Блашта, Песчанка. Так что прав поэт, сказав безо всякой гиперболы о том, откуда берется мощь великой реки.

Трое суток мы добирались до моря. Ночью сестра разбудила меня: «Слышишь, шумит…». За окном раздавался рокот набегающих волн. Мы прильнули к окну, но ничего не могли разглядеть, кроме белой полосы, которая постоянно двигалась, то наступая на берег, то скатываясь обратно, оставляя причудливые кудрявые гребни пены. Прибыли мы в Сочи ранним утром. Нас, работников образования, поселили в школе (в классных комнатах были расставлены кровати), разделили на группы и познакомили с графиком экскурсий. Море поразило нас необыкновенной синевой, которая сливалась на горизонте с таким же ярким небом. В Сочи мы с интересом посетили дендрарий, в котором росли разнообразные деревья. Впервые мы увидели бук. На полянах сада свободно разгуливали павлины, распуская веером свои роскошные хвосты и снова собирая их. Надолго запомнились поездки на озеро Рица и на мыс Пицунда. По дороге мы останавливались на коротенький пикничок у Голубого озера. Вода в нем в любую погоду ярко-голубого цвета, даже в пасмурную, оттого оно и получило такое название. Здесь нам дали шашлык и газированную воду, тоже, к нашему удивлению, синего цвета, а потом покатали на маленьком катере. И вот мы снова мчимся по шоссе, совсем недалеко зияют пропасти, отчего делается немного жутковато. Наконец перед нами живописнейшее озеро, расположенное на высоте девятисот пятидесяти метров над уровнем моря возле Гагрского хребта. Рядом прекрасный заповедник. Затем мы отправились в Гагру, небольшой городок, занимающий узкую полосу возле моря. Вдоль берега тянется красивая набережная и большой парк с богатой растительностью и прудами. В двадцати километрах от города находится мыс Пицунда. Когда-то давно, еще в 407 году, сюда был отправлен в ссылку святитель Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский. По дороге он скончался от болезни. Здесь очень почитают этого святого. В 50-е годы нашего века на мысе были произведены раскопки и обнаружены остатки храмов, в частности крестово-купольный храм 10-го века. Ныне на этом месте музей, который мы с интересом посетили. Впечатлений от увиденного нам хватит, я думаю, надолго. Конечно же, нас восхитили горы Кавказа. Во время экскурсий мы не раз очень близко подходили к ним. Красноватые скалы отвесно поднимаются вверх, и невозможно рассмотреть, где они оканчиваются… Нам впервые довелось переправляться на «подвесных мостах»: у нас замирало сердце, когда высоко поднимались над землей. Возвращаться домой мы решили самолетом, так как Валюша заболела: у нее носом часто шла кровь. Недаром говорят, что нам, уральцам, нужно с осторожностью ездить на юг, не все легко переносят жаркий климат. Из Адлера до Челябинска долетели за 2 часа, правда, прилетели ночью, и пришлось на вокзале сидеть до утра, чтобы сесть в поезд до Уфалея. Дядя Саня, с нетерпение ждавший нас, очень обрадовался и с удовольствием слушал рассказы о поездке на море.

Июнь 76-го года.

Быстро пролетели три года моей сельской педагогической деятельности, и я засобиралась перебраться в родной Уфалей, куда уже к этому времени приехала Валюша. Нужно помогать дяде Сане, ведь ему шестьдесят восемь лет. Сестренка устроилась работать в свою школу, где сама проучилась десять лет. Она писала мне, что дядюшка каждый день ее встречает дома горячим обедом: то суп сварит, то пельмени с капустой состряпает. Получается, что он больше заботиться о ней: и печь истопит, и воды принесет, и во дворе расчистит снег. Хорошо и уютно под отеческой кровлей, и говорить есть с кем. Я невольно вспомнила, как Валюша цитировала Есенина:

Свет луны прямо на нашу крышу.

Где-то песнь соловья вдалеке я слышу.

И действительно, летом в нашем огороде завелся соловушка. Дядя Саня кругом возле изгороди насадил различные кусты: черемуху, рябину, иргу – и они разрослись так густо, что образовали собой рощу. Вот в ней-то однажды мы и услышали нежные соловьиные переливы. «К счастью», – заметил нам дядюшка. Это воспоминание вызвало во мне такой поэтический восторг, что захотелось немедленно очутиться в родном доме.

Мне оставалось совсем немного доработать до отпуска и сдать свои дела. И тут мне рассказали, что возле моего дома уже несколько дней прохаживается молодой человек, но не решается зайти. Дескать, посмотри и обрати на него внимание. Это оказался двадцатидвухлетний паренек, вернувшийся в свое село после службы в армии. Я расспросила о нем своих коллег, кто знал его по школе. Мне ответили, что учился он до 9-го класса, был скромным и занимался неплохо, а потом поступил в училище в Кургане, окончив которое, пошел в армию и служил на китайской границе. Отношения с Китаем были напряженные, и служба была небезопасной. После демобилизации два года работал в соседнем селе Лопатки электромонтером, после чего решил приехать домой. Был он среднего роста, широкоплечий, но узок в талии и длинноног, светловолосый, с серыми глазами. Мне он понравился, а моя соседка, бывшая учительница, приговаривала: «Ты посмотри, какие у него плечи! Хорош, хорош!» Так мы познакомились с Александром Веденевым, и он сделал мне предложение. Я согласилась и осталась работать в Лебяжье Сибирском.

Тридцатого июля сыграли свадьбу. До этого я съездила домой, чтобы известить родных. По пути в Челябинск в «Салоне для новобрачных» купила длинную фату из кисеи, лакированные белые туфли и чайный сервиз, который должны мне подарить от себя Валюша и дядя Саня. А платье из белого гипюра и бледно-розового атласа сшили мне в мастерской.

«На день-то несчастливый падает свадьба. Надо бы повременить», – заметил дядюшка, достав в несколько раз сложенный потертый листочек, доставшийся ему от матери, нашей бабушки Таисьи, но молодые редко прислушиваются к советам старших и всё делают по-своему. Мне казалось, что счастью не будет конца.

Сентябрь 77-го года.

Я собираюсь вместе с пятимесячной дочуркой в Уфалей. Вещи уже отправила домой по почте. Александр уговаривает меня остаться, но я не хочу. Пока мы встречались до свадьбы он, видимо, держался изо всех сил, и я даже не могла предположить, что он пьющий. А после женитьбы каждый день с работы являлся навеселе. В поселке был виноразливочный заводик, и бутылку красненького можно было купить за девяносто две копейки. Придя домой, еще и хорохорился: садился на мотоцикл и гонял по всему Лебяжью. Иногда ввязывался в драку. Однажды заявил мне: «Я пил и буду пить всегда. Ты меня не перевоспитаешь». Его мать и бабка со слезами провожали меня, помогали сесть в поезд и все приговаривали: «Сам он, конечно, виноват, да и мы тоже не уследили за ним, не знали, как он один в Лопатках живет. Может, еще одумается, когда ты уедешь. Пиши нам, не забывай. Трезвый-то он хороший: и обед сготовит, и постирает, и бельё перегладит». Это было правдой: когда не пил, помогал по хозяйству, читал книги, летом ходил по грибы, хорошо ориентировался в лесу и всегда приносил самые отборные, крепенькие, молоденькие грибочки, сам их перебирал и готовил, приговаривая: «Ты червивые пропустишь, всякие на сковороду сложишь».

История наших отношений, хотя и банальная, но от этого не становится менее горькой.

Глава 2. "Лунный" город

На новом месте жизнь супругов Лежневых наладилась: Василий устроился в пожарную часть, со временем рассчитался за дом, купленный по улице Красной. Серафима родила здоровую и очень выразительную дочку. Акушерка, принимавшая младенца, даже воскликнула:

– Какая красивая девочка, прямо царица Тамара.

Этим именем и нарекли ребенка. А через два года счастливые родители забирали из роддома вторую дочь. Младшенькую назвали Валентиной. Семья жила дружно, Василий даже не разрешил жене идти на завод – на фронте свое отработала, да и по дому мало ли забот.

Быстро пролетело время, они и не заметили, как выросли дочери. Младшая собиралась ехать на учебу.

– Не пущу я, Вася, Валентину и все тут!

– Фима, да ты пойми, девке профессию получать надо!

– Ага, одна уже выучилась. Теперь в Кургане замужем. Разве наездишься к ним?!

– Николай – хороший парень.

– Человек он, может, и неплохой, но я с внуками хочу нянчиться!

– Ну не на Северный полюс в самом деле отправляем Валюху, а в Карабаш, к моей родной сестре Кате. Ты, Фимушка, рассуди: торгово-кулинарное училище окончит, большим человеком станет, всюду знакомства…

– А мы давай ее самою спросим! Валька, иди в избу!

После разговора с дочерью Серафима ворчала:

– Мир посмотреть, мир посмотреть!..

И успокоившись немного, разрешила:

– Ладно уж, езжай, дуреха! Да смотри – не выйди в Карабаше замуж!

***

Удобно расположившись на заднем сидении «Победы», Валентина чувствовала себя принцессой. Одета она была по последней моде: кримпленовая голубая блузка выгодно оттеняла светло-синие глаза, брюки с большим клешем от колена подчеркивали стройность фигуры. Кудрявые от природы волосы начесаны, удлиненные пряди завитками падали на щеки.

В чемодане лежали два новых платья на кокетках, с широкими плечиками, большими накладными карманами и отдельно завернутый в тряпочку черный лаковый ремешок. В комплект к нему в коробке – черные блестящие туфли на платформе с высоким квадратным каблуком.

В довершение великолепия в ушах сияли золотые сережки с александритом, сегодня утром подаренные матерью и вставленные вместо надоевших ниточек.

На переезде, тепло попрощавшись с шофером, отец с дочерью вышли и зашагали к дому сестры. Нет, зашагал один Василий. Валюша стояла как вкопанная, не веря своим глазам. Облысевшие раскрытые горы, похожие на голых великанов, пеньки умерших деревьев были покрыты желтовато-оранжевой пылью, река Сак – Елга просачивалась среди сухих безжизненных ярко-охристых берегов, пытаясь пробиться сквозь насыпи пустой породы и шлака. Повсюду стояли маслянистые иссиня-черные лужи, отливавшие медным купоросом… Закашлявшись от удушливого едкого дыма, не относимого даже ветром, Валентина догнала отца:

– Батя, я не хочу учиться в этом городе. Не хочу. На сгоревших вырубках, помнишь: мы за ягодой ходили, и то так не пахло.

– Не бойся, доча, это сернистым газом тянет, это не вредно. У нас в Уфалее от никелевого так же несет. Если было бы сильно опасно, то давно бы закрыли объект. Кроме того, тетка не у завода живет, а немного подальше.

Домик, к которому ее подвел отец, был маленький, запыленный, всего два оконца, в палисаднике росли три карликовых, изогнутых березки с желтыми листьями. Тетка Катя, низкорослая худощавая женщина, была дома одна. После объятий, долгих поцелуев, слёз в ситцевый платочек, Василий спросил у сестры:

– Где твой супружник и деточки?

– На Агардяш пошли окуньков да чебаков порыбачить, да отдышаться маленько среди елей и берез.

– Ну, здравствуй, Катерина!

– И вам пожаловать в «лунный» город.

– Почему «лунный»? – удивился Василий.

– Вы на переезде были, все сами видели – там только фильмы про Луну и снимать. Зря привез племянницу, зря. Зачахнет она здесь.

– Что ты, Катя, не рада нас видеть?

– Да рада, рада, – захлопотала женщина, – а только с 1910 года завод работает, а очистительные сооружения не совершенствуются. Бегут люди из города, бегут. Вон перед войной пятьдесят тысяч проживало, а теперь только двадцать осталось.

– Я слышал: это из-за того, что шахты закрыли.

– Рабочими-то местами пытаются обеспечить: в 53-м году автотранспортное предприятие открыли, в 66-м – швейную фабрику и сорок восьмое училище, то самое, в которое вы поступать надумали. Да много, конечно, делается: и музей, и городской сад открыли, и «скорую помощь» организовали, и больницу новую строят, а только мы тоже в Кыштым уедем со временем.

– Ну ладно, Катерина, давай чай пить, – попросил немного расстроенный Василий.

– Сейчас, сейчас, гостьюшки. А жить-то где собираетесь?

– У тебя, Катя, не получится. Изба маленькая, а вы многодетные. Ты уж посоветуй бабульку какую-нибудь чистенькую да порядочную.

– Есть такая в соседях, есть. Пускает к себе студенток. Недалече. И мне присматривать сподручнее будет.

Валентина легко поступила в училище. Заниматься оказалось несложно, но настроения хорошего не было. Городишка такой же, как и родной Уфалей: в основном деревянные домики, несколько двухэтажных каменных зданий, покрытых штукатуркой, запыленные узкие улочки, желтые березки и рябинки в полисадниках и «никакой жизни» – все однообразно, скучно и вяло.

Три соседские студентки пытались вытащить ее то на танцы, то на фильмы в кинотеатр «Победа» – зеленое компактное здание с двумя колоннами, располагавшееся неподалеку, – то звали на кинолекторий, но Валентина всегда отказывалась – ей подумать было страшно о том, чтобы с кем-нибудь познакомиться и не дай Бог остаться жить в Карабаше. И ее новые платья так и висели в шкафу, ненадеванные, потому что большую часть свободного времени она проводила в библиотеке, которая находилась в здании Серебрянской школы.

***

Хозяйка оказалась очень ласковой, заботливой старушкой. Она всегда кипятила им чай, пекла нехитрые булочки – сгибишки, посыпанные сахаром. Но в разговоры вступала редко, иногда по вечерам тихонько плакала. И девчата решили порасспросить ее: высказанное горе – уже полгоря.

– Баб Нин, душечка, – начала самая смелая из них, Лена, – вот вы вздыхаете все жалобно так, плачете, расскажите, поделите горе на пятерых – вдруг легче станет.

– О чем я плачу, девоньки? О разном. Вот дочь уехала в Москву учиться, замуж там вышла, внучка Витеньку привозили раз, а внученьку и не видела никогда. О муже, погибшем в войну. Его-то уж и не призывали тогда – старый, да и бронь на заводе была, а он ушел с добровольцем в 42-ом… Но больше всего плачу о соседке-подружке.

Взяла тут тетя Нина на плечи кораблик из коры, с парусом из носового платка, с красным флажком на крепенькой мечте, прижала к груди и горько заплакала.

– Внука к соседке Зинаиде привезли погостить, строго-настрого наказали никуда не отпускать. Да только мальчонка есть мальчонка, отпросился с ребятишками погулять. Бабка по мягкости своей и отпустила его. Сорванцы придумали кораблики пускать – нашли яму большую, полную воды. Дождь, вишь, накануне был сильный. Кораблик этот отнесло на середину…

– Утонул? – не выдержала Ленка.

– Хуже, девоньки. Сплавал Борька, достал, а на утро пожелтел весь, заговариваться стал, гулить, как младенец. Отравилось дите. У нас в земле и мышьяк, и свинец, да мало ли что попадается. Может, хлебнул, а то надышался, а может, и через кожу внутрь попало. Увезли его родители молча, слова бабке плохого не сказали ни сын, ни невестка, а только слегла подруженька с горя, что не досмотрела, да и померла в одночасье. Кораблик только и успела передать. Коли, говорит, выходят Бореньку да и привезут, верни ему… Да только не привезли соседи ни разу, даже на могилку матери. Так за ней и смотрим по очереди, прибираем…

Кинулись здесь девоньки к бабке обнимать да утешать, поплакали вместе, потом песни запели протяжные, старинные, бабка им налила по стопочке, так до утра и просидели.

И с того дня Валюша заметила неполадки со здоровьем: то ли печальный рассказ так подействовал на впечатлительную девчушку, то ли организм перестал справляться с вредными веществами, то ли что другое, а только стала плохо спать Валентина, похудела, появились тревожность и мнительность. Снова стал сниться ужасный сон. Во сне вспоминала, как десятилетней девочкой шагала с матерью на базар через заводскую площадь, где когда-то стояла Белая церковь и увидела зияющие ямы (начиналось коммунальное строительство), в одну из них она заглянула, отстав на несколько шагов от матери, – в глинистой жиже лежал череп и длинные рыжие волосы, затянутые в хвостик. Может, валялся чей-то парик? Или … батюшка – рассказывала мать – тоже носил длинные волосы цвета меди… Не закричала тогда, ничего не сказала, пятясь, быстро догнала мать, но во сне с тех пор к ней часто приходил измученный человек в длинной темной рясе с распущенными рыжими волосами… Подрастая, она вновь и вновь просыпалась и думала, что детский парк разбили на костях…

***

Врач, к которому обратилась Валентина, вынес неутешительный вердикт – зоб и посоветовал скорее уехать из Карабаша. Сколько морской капусты пришлось съесть, сколько антиструмина выпить, чтобы вылечить болезнь, приобретенную за год учебы в «лунном» городе.

Глава 3. Скорый поезд

Моросит дождик. Струйки воды стекают по оконному стеклу поезда, и через них почти ничего не видно. Побуревшие листья вместе с дождем и ветром залетают в узкую щель. Надо бы задвинуть стекло, но женщина смотрит в поля, перелески и не двигается. «Тук-тук, тук-тук», – стучат колеса, поезд идет быстро, совсем как ее жизнь. Вчера еще она была Манькой Недоспеловой, а сегодня ее величают Марией Константиновной, и седина красивой прядкой блестит в волосах, туго затянутых в узел. Четверых детей вырастила. Санька, любимец, еще недавно был постреленком и хулиганом, а этой весной женился.

Воспоминания охватили женщину: в ситцевом темном платьице стоит она рядом с вытянувшимся в струнку Гришей, а работница ЗАГСа недовольно поджимает губы: кому-то и одного мужика не хватило, а эта…