Тень на бетонных стенах

Она хорошо помнила тот день, когда впервые заехала сюда. Нельзя сказать, что общежитие было плохим и неподходящим для комфортного проживания. Напротив, Джы Ын достаточно много времени провела в его поиске. Но для таких, как Су Вон, оно имело достаточно тяжелую энергетику, поэтому она назначала встречи с ним в местах, находящихся подальше отсюда.

Они вышли на аллею, усыпанную цветными листьями. Су Вон держал руки в карманах и лишний раз доставать их не хотелось, холод становился достаточно жгучим.

– Джы Ын, почему ты звонила ночью?, – низкий голос Су Вона прорезал тишину, – Что произошло?

Ее шаги замедлились. Он бросил слегка удивленный взгляд и замедлил шаги.

– Ты хочешь что-то сказать, но не можешь. Но я слушаю тебя, Джы Ын, – он взглянул в ее грустные глаза и произнес, – Не бойся.

Она вздохнула и вытащила руки из карманов, ладонями кверху. Су Вон смотрел на них без слов, без эмоций. На большей части ладони левой руки была содрана кожа, на левой было несколько ссадин.

Спустя мгновение, он взял ее холодные руки в свои, и увидел ссадины. Он провел по ним большим пальцем своей руки, затем поднес ее руки к своим губам, чтобы согреть дыханием. Джы Ын стало немного неловко от такого действия, и она их отдернулся, от чего Су Вон лишь усмехнулся.

– Что с твоими руками? – тихо спросил он.

Джы Ын не могла собраться с мыслями и правильно их преподнести. Вместо этого ее взгляд метался по его лицу, в поисках намека на понимание, но замечала лишь его растущее изумление.

Он отчетливо видел ее беспокойство:

– Джы Ын, если ты не хочешь говорить об этом сейчас, можешь сказать потом.

Она кивнула и немного отвернулась в сторону. Он не подошел, не стал расспрашивать ее о том, что произошло, дав ей пространство.

День был тихий. Воздух пах приближающейся зимой.

Спустя несколько часов, Джы Ын шла домой одна.

***

Комната была полутемной, освещенной лишь настольной лампой, чей желтый свет выхватывал фрагменты – уголок стола, чашку с остывшим кофе, блики на металлической зажигалке. Воздух здесь был пропитан запахом дорогого табака.

Трое сидели за столом, каждый в своей манере.

Тэ У снова покашливал в кулак, его плечи дергались от спазма, но ухмылка не сходила с плеча, словно он находил удовольствие в собственном болезненном ритме;

Хо Джин лениво крутил зажигалку между пальцами, щелкая ее с сухим звоном – словно проверял не механизм, а чужие нервы.

И Хен молча перелистывал бумаги, где каждая страница звучала, как приговор, его холодные глаза скользили по строчкам без эмоций, без усталости.

Дверь открылась тихо, но сама тишина в комнате изменилась мгновенно. Вошел Хан Мин Сок.

В отличие от остальных, он не спешил заявлять о своем присутствии громко. Спокойный шаг, прямая осанка, аккуратная белая рубашка без лишних деталей, и темные брюки – классика, которая не требовала украшений. Его присутствие ощущалось не как вспышка – скорее, как тихая волна, которая все расставляла по местам.

В отличии от остальным, его энергия не рвалась наружу. Она не была тяжелой, давящей. Спокойный, собранный, он провел ладонью по столешнице, выровнял стопку бумаг, словно ненавязчиво напоминая – порядок важнее хаоса.

Его глаза были темные, глубокие, в них была мягкость и легкая искра, сопровождаемая безупречной улыбкой. Он смотрел на каждого по очереди, не задерживаясь надолго, держа руки в карманах и чуть наклоняясь вперед.

– Ну что, орлы, – произнес он, чуть склонив голову с хитрой улыбкой. – Вижу – живы, целы, друг другу глотки не перегрызли. Уже успех.

Тэ У хмыкнул, закинув ногу на ногу:

– Мы тут без тебя, Мин Сок, как без рук. Я уже думал, спорить будем, кто за едой пойдет.

– Ага, -не удержался от смешка Хо Джин, – Только драться ты собирался языком, а не руками.

– И что? – фыркнул Тэ У, но губы все равно дрогнули в усмешке. – Я тебя языком тоже уделаю.

И Хен наконец поднял взгляд от бумаг. Одного короткого кивка в сторону вошедшего хватило, чтобы показать – приветствие принято.

Мин Сок сел за стол. Не торопясь, но уверенно, занял место так, будто оно всегда было его. В руках у него оказался планшет – все в порядке, все под контролем.

– Ладно, – сказал он уже более серьезным тоном. – Я слушаю. Что у нас по вчерашнему делу?

На секунду повисла тишина, а потом Тэ У, как всегда первый на слово, начал:

– Да чтоб меня, эти поставщики опять играют в мертвых. Я им сказал: если еще раз сорвут срок – я их сам закатаю в ящик и довезу.

Хо Джин расхохотался, стукнув ладонью по столу:

– Ты их сначала своим кашлем доконай, а потом уже угрожай.

– Да пошел ты, – буркнул Тэ У, но уголки губ дрогнули – Я, между прочим, за твой зад отвечаю, пока ты тут сидишь и паясничаешь.

Мин Сок сидел спокойно, медленно размешивая ложкой кофе, словно никуда не торопился. Его глаза чуть сузились, но в улыбке было что-то лениво-хищное.

– Тэ, ты опять орешь так, что у меня уши звенят. Я слышу тебя, даже если дверь закрыта.

– Ну хоть кто-то меня слушает, – отгрызнулся тот. – А то с вами как с глухими.

Джин закинул ноги на стол, покрутил зажигалку и лениво бросил:

– А я слушаю только себя. И знаешь, пока что жив – здоров.

– Недолго, – вставил И Хен, даже не поднимая взгляда от блокнота. – С твоим языком тебя кто-нибудь пришьет быстрее, чем ты скажешь свою очередную шутку.

Комната взорвалась смехом, даже Тэ У кашлял и смеялся одновременно.

– Ну ты и ублюдок, И Хек, – с ухмылкой сказал Хо Джин. – Сказал и закопал.

Мин Сок поднял ладонь, и все моментально стихли:

– Все, успокоились. Давайте о деле. Вчерашний груз дошел без проблем?

–Дошел. Но если еще раз этот идиот водитель будет спорить со мной, я ему сам руки оторву, – отозвался Джин.

– Ты только ему руль из-под рук не выбей, – заметил Мин Сок сух. – Машины у нас лишние не водятся.

Они еще минут десять спорили о мелочах – о поставках, о том, кому должны отдать деньги, кого нужно «потрясти». Разговор шел грубо, словно обычная ругань на кухне, только ставки были выше.

Хо Джин откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и с привычным хрустом щелкнул зажигалку, затягиваясь сигарой.

– Я иногда думаю: какого черта мы все здесь до сих пор вместе? Мы разные, как день и ночь.

Тэ У усмехнулся и кивнул в сторону Джина:

– Вот именно! Ты ноешь, как старая бабка, И Хен молчит как могила, Мин Сок с этим своим спокойствием будто профессор в школе…а я один живой человек.

– Живой? – перебил его Джин с ехидной ухмылкой. – Ты кашляешь так, будто завтра тебя уже закопают. Какой из тебя живой?

Тэ У подался вперед, его глаза загорелись злостью и азартом:

– А вот именно поэтому я и живой! Я каждое утро просыпаюсь и думаю: «Черт возьми, а ведь я снова выжил». И это, брат, такое чувство, что ты сам себе хозяин.

И Хен поднял на него глаза. Его взгляд был ледяным и долгим, так что Тэ сбавил тон.

– Ты выжил не потому, что хозяин, – тихо сказал И Хен, – А потому что кто-то другой еще не решил, что ты мешаешь.

Повисла пауза.

Мин Сок все это время не вмешивался. Он сидел, чуть наклонив голову, как будто слушал симфонию, а не ругань. Его пальцы медленно постукивали по кружке с кофе. Легкая улыбка не сползала с лица, в спокойные взгляд был направлен на каждого за столом.

– Вы оба правы, – сказал он мягко, но голос его не оставлял сомнений. – Каждый из нас живет на краю. Джин притворяется, что ему все смешно, но я вижу, как у него дрожат руки, даже когда он щелкает зажигалкой. Тэ У шумит, кашляет и угрожает, потому что боится тишины. А И Хен…– он слегка улыбнулся. – Ты молчишь так, что иногда страшнее, чем если бы ты кричал.

Хо Джин резко убрал зажигалку и хмыкнул, но уже без прежней наглости:

– Ты, как всегда, всех по полочкам разложил. А куда себя поставишь, профессор?

Мин Сок откинулся на спинку кресла. Его глаза в этот момент стали темные, как колодец.

– А себя? – он сделал паузу, обводя их взглядом. – Себя поставлю там, где никто не видит. Потому что я тот, кто двигает фигуры на доске. Вы – игроки. Я правила.

Тэ У закатил глаза:

– Опять ты за свое. «Я правила». Ты хоть раз в жизни признаешься, что тебе тоже страшно?

Мин Сок чуть наклонился вперед. Его улыбка стала хищнее.

– Конечно, страшно. Но страх – это лучший инструмент. Он держит меня в тонусе.

И Хен сухо добавил:

– Значит, и тебе есть что терять.

На мгновение их разговор перешел на молчание. В этой паузе каждый думал о своем: Джин смотрел в стену, Тэ У барабанил пальцами по столу, а И Хен снова уткнулся в бумаги.

И только Мин Сок так, будто именно этого момента и ждал: момент, когда они все перестанут спорить и каждый останется наедине со своими страхами.

Он слегка улыбнулся и сказал тихо, почти шепотом:

– Вот видите. Именно это нас и держит вместе. Не дружба, не деньги. А то, что каждый боится по-своему.

***

Ночь накрывала город тяжелой вуалью света и теней. Улицы дышали дорогими машинами, неоном и ароматами ресторанов, в которых почти никто не смел задерживаться надолго. Чон вышел из своего офиса на верхнем этаже здания, где стекла отражали огни города, как тысячи крошечных огненных глаз.

Его шаги были уверенными, спокойными, как будто весь мир принадлежал ему – и в глубине это было почти правдой. Он открыл дверь своей GT63S и машина, с ее мягким гулом мотора и холодной кожей сидений, словно признала хозяина, приветствовала его. Он сел, и все вокруг – мягкий свет приборной панели, хруст ручки коробки передач – стало частью ритуала: мир за пределами машины перестал существовать.

Парфюм – древесный, с нотами черного кедра и амбры – оставлял шлейф за ним. Каждый, кто проходил мимо, ощущал его присутствие, прежде чем увидел. Этот аромат был предупреждением: «Он пришел – и все стало его территорией».

Сегодняшнее задание требовало его личного участия.

Не подчиненных, не «которых можно подставить», а именно его – руками, умом, интуицией.

Чон ненавидел подобные вечера. Они выглядели красиво: мраморные полы, живой квартет в углу, гул разговоров за соседними столиками. Но за этой роскошью всегда прятались холодные расчеты и острые ножи сделок. Именно поэтому он предпочитал быть здесь лично. Ошибки он не прощал никому – тем более себе.

Ресторан «Lumiere» утопал в мягком свете свечей. Они горели на каждом столике, превращая зал в лабиринт золотых бликов и теней. Высокие окна скрывала темная ткань, отражающая огоньки и хрусталь, словно внутри происходил тщательно спрятанный спектакль.

Официанты двигались бесшумно, их черные фраки скользили в полумраке, как тени, появляясь и исчезая беззвучно.

Стол был уже накрыт для двоих: белоснежная скатерть лежала идеально, ни складки, ни пятна; блестящие столовые приборы; бокалы мерцали, словно в ожидании вина, которое прольется не ради вкуса, а ради сделки.

В зале что-то изменилось. Не звук, не свет – скорее ощущение. Чон уловил это сразу. Люди, знающие правила улиц и сласти, не нуждаются в лишних знаках: воздух сам подсказывает, что приближается нужный человек.

Официант одернул занавес у входа. В проеме возник мужчина – высокий, в темном костюме, с выражением лица, которое не позволяло гадать о его мыслях. Его шаги звучали ровно и уверенно, но не громко.

Чон слегка склонил голову, будто признавая его появления. Но глаза оставались жесткими, брови строгими и выразительными, губы были сжаты – без малейшей улыбки.

Эта встреча не про вежливость.

Эта встреча – про власть, которая решила, кто завтра будет контролировать половину сделок в городе.

Внутри он уже разложил предстоящую встречу на варианты. Три возможных исхода – два благоприятных, один смертельно опасный.

– Добрый вечер, мистер Чон, – произнес мужчина, которого считали «шишкой» в своем мире – тонкий, с лицом, где каждое морщинистое движение было тщательно просчитано. – Рад, что вы нашли время.

Чон сел напротив, сложа руки на столе. Его взгляд был острым, но спокойным, словно нож, завернутый в бархат. Он улыбнулся и ответил тихо, почти шепотом:

– Я всегда нахожу время для тех, кто может сделать ночь интересной. И надеюсь, полезной для нас обоих. В нашем деле минуты решают сделки. Иногда – жизни.

– Жизни? – мужчина усмехнулся тихо. – Ты стал сентиментален. Мы ведь не о жизнях говорим. Мы говорим о грузах, о маршрутах и о том, чье имя будет стоять в договорах.

– Сентиментальность –это позволять другим делать выбор за тебя. Я никогда этого не делал.

– Тогда сделай сейчас. Определи: ты идешь со мной или против меня.

Чон поднял руку, аккуратно поправил манжет рубашки. В его движениях не было суеты – только холодная точность.

– Ты говоришь так, будто у меня нет третьего варианта, – сказал он.

Мужчина наклонил голову, блеснув глазами:

– В таких играх третий вариант обычно – смерть.

Чон не дрогнул. Его губы сложились в легкую, почти вежливую улыбку.

– Для кого-то.

Он откинулся на спинку кресла, демонстративно расслабившись, хотя в каждом жесте были напряжение пружины.

Мужчина, которого звали Пак Мин Ю, кивнул, поставил бокал на стол и, чуть прищурившись, сказал:

– Я уважаю твою уверенность. Но помни: уважение – не то же самое, что доверие.

– А доверие, – Чон медленно поднял глаза, -это то, что покупается. Всегда.

Разговор шел по столу, как шахматная доска. Каждое слово – ход, каждая пауза – проверка. Мин Ю слегка наклонился к бокалу, перевел взгляд на своего собеседника и, будто шутя, сказал:

– Слишком много людей думают, что деньги решают все. Я предпочитаю проверять характер. Он редкий ресурс.

Но в его глазах промелькнула тень сомнения. Он понимал, что имеет дело с человеком, который видит людей насквозь.

Официант принес основное блюдо, и серебряные крышки с легким звоном сняли с тарелок. Запах мяса с винным соусом поднялся между ними, но никто даже не посмотрел на еду. Вилки и ножи оставались нетронутыми.

Мин Ю первым нарушил молчание:

– Ты знаешь, Чон, твои люди хороши в том, что делают. Но они шумные. Слишком много эха после каждой операции. А шум – это внимание. А внимание стоит дороже любых грузов.

Чон взял бокал, медленно сделал глоток, словно пробуя на вкус каждое слово собеседника.

– А твои люди… – он наклонился вперед. – Твои люди слишком любят тишину. Ваша тишина часто похожа на предательство.

Гость чуть усмехнулся, не обижаясь.

– Тишина – это инструмент. Она спасает от ненужных вопросов. От ненужных глаз.

– И от ненужных союзников. – бросил Чон, не повышая голоса, но в его взгляде промелькнул холодный огонь.

На лице Мин Ю мелькнула тень, но он быстро вернул себе спокойствие.

– Я предлагаю сделку. Я даю тебе маршруты. Ты даешь мне людей, которые смогут держать эти маршруты без шума.

Чон скрестил пальцы.

– Маршруты – это ключ. Но ключ без замка бесполезен. А замки держу я.

Их взгляды встретились – ни один ни отвел глаз. Казалось, даже свечи колебались от напряжения.

Мужчина поставил вилку на край тарелки.

– Ладно. Не будем играть в метафоры. Ты хочешь долю? Хорошо. Сорок процентов.

Чон чуть приподнял бровь.

– Шестьдесят.

– Пятьдесят, – голос гостя стал тверже, но без эмоций. – Ни больше, ни меньше.

Чон задумчиво провел пальцем по ножке бокала, а затем наклонился вперед:

– Пятьдесят…но правила мои. Каждый твой шаг проходит через меня.

Мужчина чуть замер, оценивая сказанное, потом медленно кивнул:

– Договорились.

Они подняли бокалы почти одновременно. В их жестах не было дружбы, только признание: игра продолжится, но теперь на общих условиях.

Чон сделал глоток, поставим бокал и произнес тихо, но с нажимом:

– Запомни. Я не доверяю словам. Я доверяю только поступкам.

– И это единственное, что у нас общее, – ответил Мин Ю.

И в этот момент зал снова ожил – музыка, легкий смех между столиками, пахло дорогой едой, легким дымком сигарет. Все это – как фон, контрастирующий с тишиной, которую оставлял Чон. Он был мастером пространства: каждый жест, взгляд, пауза – средство контроля.

После нескольких бокалов вина Чон перевел разговор к делу. Он говорил о сделках, о рисках, о тех, кто пытался обойти правила – и о том, что иногда правила нужно создавать самому. Его слова были точны, как выстрел.

– Мы все видим свои цели, – продолжал он, – Но иногда они теряются в пустоте. Я не теряю. И не позволю другим теряться.

И в этот момент он заметил официанта, который случайно коснулся бутылки вина чуть сильнее, чем нужно. Один легкий взгляд – и официант отступил, словно поняв, что ошибка может стоить больше, чем просто неловкость.

Мин Ю напротив поправил галстук и улыбнулся, но пальцы его дрожали. Чон поднял бокал, сделал глоток и сказал спокойно, почти ласково, как будто речь шла о пустяке:

– Надеюсь, мистер Пак, вы умеете держать слово. Мне не нравится повторяться.

Пак Мин Ю поднял бокал, прикрыв взгляд, и кивнул – слишком резко, чтобы это выглядело естественно.

– Разумеется, – ответил он натянутым голосом. – Мое слово крепче бумаги.

Чон улыбнулся – коротко холодно, так как будто уже проверил цену этой фразы. Он сделал последний глоток вина.

– Тогда договоренность есть, – произнес он негромко. – Остальное, вопрос времени.

Чон медленно поднялся из-за стола, поправив манжеты пиджака, снова став собранным и безупречным – так, будто за вечер не произошло ни намека на опасные разговоры. Мин Ю сделал то же самое, чуть медленнее, сдержанно, словно проверяя, не останется ли между ними строк на еще одно слово.

Чон встал, и стул мягко скользнул по ковру, не издав ни звука. В этот момент официанты, музыканты, даже случайные посетители словно почувствовали – его вечер здесь окончен.

– Мы встретимся через три дня – негромко сказал Чон, и в его голосе звучал оттенок финальной точки. – Там, где никто не подслушает.

– Через три дня, – отозвался мужчина.

Их взгляды встретились – как у игроков, которые вышли из одной партии, но оба знали: вторая игра начнется совсем скоро.

Чон протянул руку. Жест спокойный, уверенный, но в нем была та особая сталь, которую чувствуют лишь те, кто понимает цену сделкам. Мужчина ответил рукопожатием – коротким, без лишней теплоты, но с четким подтверждением.

– Надеюсь, ты не подведешь, – тихо бросил собеседник, чуть сжав пальцы сильнее, чем нужно.

– Я не подводил никогда, – улыбка Чона была холодной.

Они разошлись без лишних слов. Чон позволил официанту открыть для него дверь и первым шагнул в прохладный вечер, где воздух пах бензином и мокрым асфальтом. Его спина оставалась прямой, а походка – все той же уверенной, как будто этот ужин был не больше, чем обычная деловая встреча.

Мин Ю остался в зале еще на пару минут после ухода Чона. Его пальцы скользнули по ножке бокала, оставив след влаги, и он словно пытался уловить в отражении хрусталя ответы на вопросы, которых не задавал вслух.

Внешне он выглядел спокойным: прямая спина, уверенный взгляд, ровное дыхание. Но внутри – уже началось движение, слишком резкое, слишком шумное.

Он слишком уверен в себе, – мелькнуло в голове. – Слишком легко смотрит в глаза. Такие люди или уязвимы…или безумцы.

Мин Ю не любил безумцев. Они ломали планы. У них не работали привычные рычаги давления. В его бизнесе расчет и холодная голова значили все. А Чон…Чон будто играл на другом поле, где ставки выше и правила жестче.

Он сделал глоток вина, хотя вкус уже казался металлическим. И тут же накатила мысль: «А что, если он меня использует?»

Не было страха за деньги или сделки – цифры его не пугали. Но в этот раз речь шла о слишком многих людях и слишком больших схемах. Если Чон сорвется, если обернет все против него… Тогда падение будет не просто больным. Оно станет публичным, а репутацию в его мире восстановить невозможно.

Мин Ю провел ладонью по лицу, скрывая короткую гримасу раздражения.

– Я рискну. Не ради Чона – ради себя. Если все пойдет правильно, я поднимусь выше. Если нет…

Он не закончил мысль. Внутри сжалось неприятное предчувствие, похожее на холод. Но даже с этим ощущением он знал – дорога назад закрыта.

Мин Ю вышел из «Lumiere» с тем же спокойным лицом, с каким зашел. Дверь мягко закрылась за его спиной, приглушив тихий джаз внутри. Но стоило шагнуть в ночную улицу, прохладный воздух словно разрезал все напряжение, накопившееся за вечер.

Он шел к своей машине неторопливо. Под подошвами дорогих туфель гулко отзывались плиты тротуара. Его глаза скользили по отражениям в витринах, отмечая мельчайшие детали: слишком медленно идущего прохожего, пару, что остановилась у фонаря, даже такси с приоткрытым окном.

– Проверяй все, Мин Ю. Особенно после таких вечеров.

Когда он дошел до черного седана, стоявшего чуть в стороне от ресторанного входа, рука привычно скользнула в карман. Маленький брелок моргнул огоньками, открывая машину. Но прежде чем сесть, он обошел ее кругом – взглядом и движением руки проверил замки, убедился, что все на месте.

Водителя он сегодня отпустил заранее – хотел уехать сам. Нужно было пространство, нужно было побыть одному.

Сев за руль, Мин Ю на секунду задержался, положив ладони на кожаный руль. В отражении заднего зеркала он увидел собственные глаза – спокойные, но в глубине скрывалось то самое напряжение.

– Не думай о нем слишком много. Думай о том, что будешь делать, если он подведет.

Мотор загудел ровно и мягко. Он вырулил на дорогу, не ускоряясь, и позволил огням ночного города растворять остатки напряжения. Но внутри оставалась тень – как будто вместе с ним в машине ехал кто-то еще.

Его собственный риск.

***

Квартира на верхнем этаже встречала знакомым шепотом: тихие кондиционеры, ровный гул холодильника на кухне, чуть слышное жужжание системы вентиляции. Все было построено для контроля – и даже редкая возможность остаться одному здесь, в этом стеклянном убежище, не означало свободы.

Он снял пальто, аккуратно повесил его на дизайнерскую вешалку. Костюм остался идеальным – ткань держала форму даже после дня, полного перемещений, переговоров. Чон никогда не позволял себе роскоши выглядеть небрежно, даже дома.

На кухне его уже ждала ужинная подготовка – маленькая, но безупречная трапеза: филе тунца, слегка поджаренное на гриле, гарнир из зеленых бобов и легкий соус из цитрусовых. Вино подбирал сам, иногда по случаю забывая о командировках и сделках, чтобы оценить вкус, как оценивал людей: тихо, тщательно, без спешки.

Он сел за стол, один взгляд на город за окном. Огоньки машин казались муравьями, а водители безмолвными пешками в игре, которую он вел каждый день. Он поднес вилку ко рту, но еда шла медленно. Этот ритуал был редкой проверкой собственного контроля, возможностью ощутить себя без давления чужих ожиданий.

Душ был следующий. Для любого другого человека это был просто способ смыть усталость, но для Чона – почти стратегическая операция. Он включил воду, температура идеальна, пар обволакивал тело, и даже здесь он не расслаблялся полностью. Дорогостоящие ароматные гели и масла для кожи смешивались с запахом его парфюма, оставшегося после дня. Вода скатывалась по плечам, но напряжение не уходило полностью – оно просто меняло форму. Каждое движение было уверенным, выверенным, как во время встречи с партнером или переговоров в клубе.

Он стоял под струей воды, глаза закрыты.

После душа он накинул на плечи легкий халат из тонкого египетского хлопка. Запах новой ткани смешался с ароматами его кожи и дорогого мыла, создавая ощущение исключительного порядка и роскоши, почти сакрального.

Он прошел в спальню. Кровать была огромной, с белоснежным бельем, плотным матрасом и подушками, которые поддерживали тепло идеально. Чон сел на край, на мгновение позволив себе ощутить редкий комфорт. Здесь нет сделок, угроз или взглядов других людей – только он и тишина, в которой каждая деталь, каждая неровность воздуха имела значение.

Он открыл бутылку воды и сделал глоток. Его пальцы пробежались по поверхности стола, аккуратно выстраивая вещи на нем: часы, небольшой блокнот с записями, ручка, которую он всегда держал при себе. Каждое движение было ритуалом, порядок в мелочах давал ощущение силы.

Он закрыл глаза. Впервые за день позволил себе «быть в собственном мире», не принимая решений, не выдавая приказов.

Свет в спальне гас, оставляя город за стеклом в мерцающем полумраке. Чон лег на спину, глаза закрыты, дыхание ровное.

***

Комната общежития была темной и тихой. Холод проникал в нее, пробираясь сквозь щели старых окон и оседая в углах. Джы Ын накинула одеяло, позволив себе расслабиться. Тепло одеяла и усталость слились в одно, и вскоре ее глаза закрылись. Она уснула так, будто тело само выбрало спасение от серого дня. Снилось что-то неразборчивое, вязкое, но спокойное – будто осень сама убаюкивала ее шумом ветра за окном.