Цирк странных чудес. Книга первая. О смерти и рождении

В этот момент высыпала ватага клоунов. Чучун лихо отсалютовал.

– Задание выполнено, господин! Публика в предвкушении!

– Вперед! – кивнул Профессор. – Дайте нам время!

Клоуны выкатились на арену под веселую музыку Акселя. Начался водоворот глупостей.

«Элара, выручай, – его шепот был слышен даже поверх нарастающего гула зала. – Мирон… очень болен. Не может вести. Нужно представлять номера. Справишься?»

Смех публики прокатился волной, но для Элары за кулисами он звучал как отдаленный гул. Гадалка замерла. Ее глаза за повязкой округлились невидимо для других, но губы слегка приоткрылись. Привыкшая слушать шепот судьбы в шаре, чувствовать эмоции, а не проецировать свой голос на сотни людей… Мысль о сцене, о микрофоне, о внимании толпы обрушилась на нее лавиной. Она почувствовала, как подкашиваются ноги. «Д-да… – прошептала она, голос сорвался. – Наверное… Справлюсь».

«Отлично! – Профессор выдохнул с облегчением, которое граничило с истерикой. – Рассчитываю на тебя!» Он кивнул в сторону Акселя. Тот, оторвавшись от пульта, повернулся. Его лицо, обычно сосредоточенное, расплылось в ободряющей улыбке. Он поднял вверх два больших пальца, сверкнув ими в полутьме как знак поддержки и готовности. «Освещение, звук, дым – все под контролем, Оракул. Дашь знак – и будет магия», – его голос прозвучал уверенно, как якорь в бурю.

За кулисами, под аккомпанемент безумного топата клоунов и первого взрыва смеха из зала, началось их новое, непредсказуемое выступление. Выступление без Мирона. Выступление, где Оракулу Треснувшей Луны предстояло не гадать, а вести цирк сквозь тьму.

Клоунада закончилась. Тихий шепот… Эмоциональное принятие… Элара закрыла глаза под повязкой. Заклинание Наваждения сработало. Легкий ветерок подхватил пряди ее кудрей, блики заиграли на скулах, колокольчики на браслете зазвенели. Внутри стало чуть спокойнее. Глубокий вдох. Еще один. Она шагнула из тени на залитую светом арену.

Толпа затихла. Перед ними стояла высокая фигура в струящемся платье, лицо скрыто таинственной повязкой. Ветерок колыхал платье и волосы. Ее голос, усиленный Акселем, прозвучал ровно и звучно:

«Друзья! Странники! Искатели диковин! Вы перешагнули порог не просто цирка – вы вошли в мир, где трещины в луне становятся вратами, а обычное оборачивается чудом! Здесь, под этим пестрым куполом, мы – те, кого зовут "странными". Те, чьи дары не вписываются в клетки правил… Но разве не в странности – истинная магия? Сегодня вы увидите не просто трюки – вы увидите искру невозможного, рожденную теми, кто нашел смелость быть собой! Пусть Дезна направит ваши сны сквозь это представление… И пусть ваше сердце останется открытым для чуда!»

Она повернулась к кулисам, изящным жестом приглашая. Свет мягко приглушился, сменившись таинственным синеватым сиянием. Зазвучала мелодия с эльфийскими мотивами.

«А теперь… Встречайте ту, чья душа говорит на языке чешуи и шепота! Она пришла из теней пустынь, где змеи – короли, а песок помнит древние заклинания… Её холодный взгляд – как лезвие, но в её руках – сама жизнь извивается в танце! Она – госпожа шипящих тайн, хранительница древних ритмов… Встречайте госпожу Элицию!» Элара отступила назад, растворяясь в тенях. «Даруйте же ей ваше безмолвное изумление… Ибо её искусство – это гимн грации и опасности, сплетенный воедино!»

И тогда из противоположных кулис появилась она. Элиция. Она вышла неспешно, царственно, словно скользя по песку. Ее платье было шедевром циркового портновского искусства – открытое, облегающее, из переливающейся ткани, напоминающей то ли дорогой шелк, то ли змеиную кожу под лунным светом. Оно мастерски открывало столько женской красоты, сколько было нужно: изящные плечи, линию ключиц, стройные руки, намекая на соблазнительные изгибы, но оставляя тайну там, где она была нужна. На ее плечах, обвивая шею, как живое ожерелье, покоился массивный белый королевский питон Щекотка. На предплечьях изящно извивались пара тонких, блестящих ужей. Что-то еще, мелкое и юркое, мелькало в складках платья у ее пояса.

Проходя мимо Элары, все еще стоявшей в темноте у сцены, Элиция повернула голову в сторону кулис, где угадывалась фигура гадалки. Ее губы едва слышно шевелились, и в шепоте, утонувшем в музыке, слышались остатки нервозности и сомнения:

«Это не поможет…»

Но в тот самый миг, когда ее босая ступня коснулась освещенной синим сиянием арены, произошла магия не иллюзий, а чистой воли. Сомнение испарилось. Нервная складка между бровями разгладилась. Губы сжались в тонкую, уверенную линию, а затем расплылись в едва уловимой, загадочной улыбке. Растерянное и нервное лицо превратилось в лицо уверенной и прекрасной женщины, знающей свое дело на все сто процентов. Она была госпожой этой сцены, повелительницей шипящих созданий.

Она подняла руку, и Щекотка плавно перетек с плеча на ее ладонь. Элиция что-то тихо прошептала ему, и питон замер. Движения Элиции стали плавными, гипнотическими. Она шла по краю арены, позволяя змеям поближе подбираться к зрителям первых рядов. Тонкий уж скользнул по ее руке, его голова оказалась в сантиметрах от лица замершего ребенка. Мать инстинктивно потянула малыша назад, но Элиция мягким жестом остановила ее. Она что-то шепнула ужу, и тот лишь лениво высунул язык, прежде чем она увела его. Королевский питон плавно обвил ее шею и грудь, вызывая сдержанные аханья.

Змеи слушались ее беспрекословно. Они двигались в такт ее шагам, замирали по ее молчаливой команде. Не было страха, только глубокое взаимопонимание и абсолютный контроль. Ее искусство было в очаровании, в демонстрации красоты, грации и силы этих созданий. Она показывала их близко, но ни змеи, ни зрители не были в опасности. Каждое движение было выверено. Страх перед холодной чешуей смешивался с восторгом от ее смелости и мастерства. Ужас и восторг сплелись воедино. Элиция была воплощением опасной грации, и публика замерла, завороженная.

Пока Элиция завораживала зал, Профессор, заметив вернувшегося Торнгаста, после объявления Элары или просто стоявшего в кулисах, резко махнул ему рукой. Медведь подошел, его огромная тень накрыла старого конферансье.

– Торнгаст! К дварфам! Срочно! – он говорил тихо, но сжимая медведю предплечье так, что костяшки пальцев побелели. – Узнай… готово ли у них хоть что-нибудь? Хоть искорка надежды? Любой ценой!

Торнгаст лишь кивнул массивной головой. Его очки блеснули в сумеречном свете кулис. Он развернулся и зашагал к вагончику дварфов тяжелой, но удивительно быстрой походкой.

У вагончика, залитого светом факелов, Берт и Григ, покрасневшие от усилий и злости, копошились вокруг неисправной пушки. Рядом, как назойливая муха, вертелся Зазз, пытаясь что-то предложить. Внезапно свет факелов померк – огромная белая тень легла на пушку и дварфов. Зазз ахнул и шарахнулся в сторону.

Торнгаст остановился, его дыхание было ровным, но мощным, как мехи кузницы. Он посмотрел попеременно на Бертa и Грига.

– Профессор… спрашивает, – его голос, низкий и хриплый, пророкотал сквозь шум цирка. – Готово… хоть что-нибудь? Хоть искорка?

Берт, оправившись от неожиданности, вытер потный лоб заляпанным маслом рукавом:

– Пушка-то, великан, как видишь, не в настроении! Выстрелишь – и гоблин твой на луну улетит! Чинить – дня три!

Торнгаст не шелохнулся. Его взгляд, скрытый за стеклами очков, был непроницаем. Он лишь чуть наклонил голову, будто ждал продолжения.

– Так он сказал: "хоть что-нибудь"! – влез Зазз, не удержавшись. Он выскочил из-за спины Грига, вытаскивая склянку с голубоватой жидкостью. – А у меня есть вот это! Смотрите! – Он чиркнул кресалом над горкой пороха, куда уже капнул жидкости. Вспыхнуло яркое голубое пламя, осветив удивленные лица дварфов и спокойную морду медведя.

– Цвет… меняет? – пророкотал Торнгаст, наблюдая, как пламя гаснет.

– Да! – заверещал Зазз. – Голубой! Красота! И у меня… – он вытащил еще три склянки и мешочек пороха, – …как раз на один "БУМ!" Хватит?

Григ почесал бороду, переглянулся с Бертом. Оба пожали плечами. Безумие. Но "хоть что-нибудь" – это было оно.

– Ладно… – вздохнул Григ. – Гоблин, ты уверен? Высоты не боишься? Вышибет тебя, как пробку!

– Еще как уверен! – Зазз подпрыгнул, глаза горели. – Главное – эффектно! БУМ и синее облако!

Берт повернулся к Торнгасту, разводя руками в сторону пушки и сияющего Зазза:

– Ну, вот, брат… "хоть что-нибудь" и нашлось. Голубой и громкий. Скажи ему – ждите сюрприз. Сейчас подготовим нашего летуна.

Торнгаст тяжело кивнул. Его задача была выполнена. Он развернулся и зашагал обратно к Профессору, его мощная спина скрылась в тенях кулис, оставив дварфов и Зазза готовить самый неожиданный номер вечера под голубое пламя надежды.

Представление "Странных Чудес", начавшееся с трагедии за кулисами, на арене набирало обороты, обещая зрителям невозможное.

Глава 3. Тень под куполом.

Элиция все кружила по арене, ее змеи и ее уверенность гипнотизируя толпу, смешивая ужас и восторг в единое завороженное дыхание цирка.

Пока заклинательница змей завершала свой завораживающий танец с шипящими партнерами, за кулисами кипела работа, достойная отдельного номера эквилибристов. Дварфы Берт и Григ, с лицами, покрасневшими от усилий и волнения, вместе с Торнгастом, чьи мощные плечи и спина были идеальны для этой задачи, перекатывали и устанавливали на позицию громоздкую цирковую пушку. Торнгаст помогал перетащить пушку, ее металл скрипел под его лапами. Настроив ее на нужный угол, Берт с помощью угломера и кривых деревянных клиньев, а Григ – с помощью здорового циркового скепсиса, сотню раз перекрестившись, шептал: «…чтоб никто не умер… чтоб гоблин целым был… чтоб мишень не промазал…». Они настроили пушку и мишень, куда гоблин своим «выстрелом» должен был прилететь. Григ, картинно вымеряя шагами место приземления, хотя сам и так его прекрасно знал, начертил на мягком грунте арены жирный меловой крест. Берт проверил запал в последний раз. Зазз, уже засунутый в жерло пушки, выглядывал оттуда, его бугристое лицо было бледно-зеленым от предвкушения, но глаза горели азартом. Он приготовился морально, глубоко дыша и сжимая в руке свои мешочки с «предсказаниями».

Элара, по влиянию Тихого Шепота и шуму перекатывающейся пушки, поняла, что будет дальше. Ее дар уловил вихрь эмоций: страх Зазза, решимость дварфов, настороженность толпы. И слова для следующего представления родились в ее сознании. Она вышла на авансцену, как только Элиция с реверансом скрылась в кулисах. Аксель мгновенно приглушил свет, оставив лишь таинственный луч на фигуре гадалки. Она стояла у дула пушки, поглаживая стеклянный шар с трещиной. Трещина ловила луч света, мерцая зловеще. Когда затихли последние аплодисменты Элиции, голос Элары – заговорщицкий шепот, разносящийся по шатру благодаря магии Акселя – прорезал тишину:

«Скажите, друзья… часто ли вам доводилось увидеть саму Судьбу?»

Пауза. Шар в ее руках слабо замигал.

«Не на картах… не в снах… а – в полёте?»

Она обвела взглядом невидимым под повязкой замершую толпу.

«Там, где время сжимается в точку, а мир становится радугой возможностей?..»

Шар вспыхнул алым светом. Элара резко отступила от пушки, указывая на неё жестом:

«Перед вами – Пушка Тысячи Путей!»

Грохот барабанов от Акселя.

«Её дуло направлено не в небо… а в лабиринт ваших грядущих дней!»

«А внутри… сидит тот, кого даже звёзды зовут Странником Без Имени!» – она кивнула в сторону торчащей из жерла ноги Зазза. Раздался смешок.

«Он не знает страха… ибо его стихия – миг между щелчком… и падением!»

Барабанная дробь нарастала. Элара подняла руку с тремя разноцветными мешочками:

«Цвет дыма его полета станет ключом к вашему вечеру!»

Она резко подняла один мешочек:

«Алый дым – страсть ждёт вас за порогом!»

Второй:

«Изумрудный – богатство постучится в двери!»

Третий:

«Голубой – тайна раскроется при лунном свете!»

Она наклонилась к публике, ее голос стал интимным, но все еще слышным:

«…Но смею предупредить: Судьба любит подшутить!»

Гоблин внутри пушки махнул зрителям рукой. Музыка нарастала до кульминации:

«Итак… закройте глаза… затаите дыхание…»

Многие зрители послушно зажмурились.

«Сейчас вы увидите, как рождается чудо из хаоса!»

«Готовы ли вы узнать… какой цвет подарит вам Вселенная?»

«РАЗ…»

Берт поднес фитиль.

«ДВА…»

Григ закрыл глаза.

«ВПЕРЁД, К ПЕРЕКРЁСТКУ ВЕЧНОСТИ!»

БА-БАХ!!!

Грохот выстрела оглушил всех. Оглушительный свист прорезал воздух. Из жерла пушки вырвалось не просто облако дыма, а гигантское облако переливающегося, мерцающего ГОЛУБОГО ДЫМА! Яд Элиции и пороховая смесь Зазза сработали идеально – цвет был фантастически глубоким и ярким. Элара вскинула руки, крича сквозь нарастающий смех и аплодисменты:

«ГОЛУБОЙ!»

Голубой дым окутал первые ряды, заставляя зрителей кашлять и смеяться одновременно.

«Тайны… лунные дорожки… и поцелуи в тени зеркал!» – провозгласила она, играя свою роль Оракула.

«Ищите письма с незнакомой печатью, дамы и господа!»

Она указала рукой в сторону задних рядов:

«А нашего безымянного героя… встречайте у центрального входа – он уже несёт вам удачу!»

Для зрителей этот выстрел прошел как будто так и задумано. Голубой дым был потрясающе эффектен. Но со стороны, особенно для тех, кто видел траекторию, было видно, что пируэт в воздухе, который он хотел сделать, пошел не по плану. Зазз вылетел не по дуге, а почти вертикально вверх, кувыркаясь и отчаянно махая руками и ногами. Может, из-за мешанины пороха и яда, может, из-за неготовой пушки, но выстрел вышел не таким как нужно. Вместо грациозного полета к нарисованному кресту, он камнем рухнул в мягкие маты метрах в пяти в стороне от цели, чуть не задев тент. Он приземлился не туда, с глухим бумф и облаком пыли.

Но часть зрителей отвлеклась на клоуна Чучуна, который выскочил из-за кулис как раз в момент приземления. Он схватился за голову в гротескном ужасе, затем начал отчаянно махать руками, подражая неуклюжему полету Зазза, и завопил на весь шатер своим писклявым голосом:

«Гоблин все таки не птицы! Тяжело ему летать! Может ему эти…крылья? И махать! Махать! Махать!» – он яростно замахал руками, как пытаясь взлететь сам, и комично шлепнулся на зад. Смех заглушил недоумение от неудачного приземления. Так прошел номер "Живых снарядов" – хаотично, но очень весело и запоминающеся. Зазз, отряхиваясь, выскочил из матов, невредимый и сияющий, и начал раздавать зрителям бумажные «предсказания-шутки» в цвет дыма – голубые: «Твоя тайна съест твой торт!», «Поцелуй украдет вор снов!», «Лунный свет вымочит твои носки!». Зал смеялся, ловя летящие бумажки.

Пока это все происходило, Торнгаст, стоявший у края арены как живой бастион порядка, заметил зарождающуюся проблему. Его острый медвежий слух уловил шепот в задних рядах, за голубым облаком дыма. Двое мужчин, выглядевших как завсегдатаи подозрительных кабаков, азартно шептались и передавали друг другу монеты. Обрывки фраз долетели до Торнгаста: "…ставлю на младшего…", "…в прошлый раз старший чудом выжил…", "…десятка, что сегодня кто-то треснет…". Зрители принимали ставки на то, кто из группы акробатов "перышки" разобьется сегодня.

Торнгаст в момент вскипел в душе. В его груди заурчал низкий, опасный гул, который он еле сдержал. Воспоминания о зверинце Дасклайт, о жестокости и использовании боли как зрелища, хлынули волной. Но вида он не подал. Его медвежье лицо оставалось невозмутимым под очками. Когда он услышал это вопиющее предложение о ставках на смерть одного из участников труппы, которую он считал своей новой семьей и которую он защищал, белая ярость затмила зрение. Он было хотел побыстрее дотянуться до негодяя, который все это начал, и протащить его сквозь щель сцены – одним мощным движением лапы. Но мысль о реве, панике, о срыве представления, о том, кем он хочет быть в этом новом цирке, остановила его. Это было бы слишком жестоко, и он отмел эту мысль.

Вместо этого он двинулся. Неспешно, но неумолимо. Его огромная белая фигура, все еще в пиджаке и цилиндре, двигалась сквозь расступающихся зрителей к задним рядам. Он остановился прямо перед двумя мужчинами, заслонив их от арены своей тушей. Он наклонился, его теплый, пахнущий лесом и порохом запах обволок их. Он тихо намекнул своим страшным звериным оскалом и величиной фигуры, нависнув над ними. Его глаза, едва видные за стеклами очок, светились холодным, нечеловеческим гневом. Он не сказал ни слова. Просто посмотрел. И дал понять всем своим видом: стоит закрыть рот и больше не предлагать такие вещи.

Один из двух зачинщиков этого дела сначала не заметил Торнгаста, слишком увлеченный подсчетом монет. Но когда второй побледнел как мел и задергал рукав первого, тот поднял голову. Его глаза округлились от ужаса. Монеты выскользнули из его дрожащих пальцев и звякнули на землю. Он также решил притихнуть, вжав голову в плечи и уставившись в колени. Торнгаст задержался на мгновение, убедившись, что послание дошло, затем медленно выпрямился. Он поправил съехавшие очки и так же неспешно вернулся на свой пост у кулис, его огромная спина была непроницаемой скалой. Представление продолжалось, и ничто, кроме бледных лиц двух мужчин на задних рядах, не выдавало мрачной тени, мелькнувшей над "Странными Чудесами". Торнгаст снова стал невозмутимым стражем, его взгляд уже искал следующий номер на афише, который нужно было объявить Эларе.

Профессор, затаившись в тени кулис, наблюдал за представлением. Каждый неожиданный поворот – голубой дым вместо акробатики, неудачное приземление Зазза, клоунская импровизация Чучуна – заставлял его сжимать потные ладони. Глупо было ожидать гладкости в такой хаосе, но он надеялся. Главное, чтобы не случилось настоящей беды. Его взгляд упал на афишу, висевшую криво на гвозде. Главное выступление будет у группы акробатов "Перышки". Их номер – сложнейшая пирамида с тройным сальто – должен был стать кульминацией вечера, триумфом грации над гравитацией. Но после смерти Мирона и всего этого хаоса…

– Чучун! – Профессор поймал крысолюда, отряхивавшего пыль после его "полета". – Беги к "Перышкам"! Проверь, как у них дела, готовы ли? И скажи… скажи им, что их выход скоро. Очень скоро.

Чучун кивнул, его клоунский нос дернулся, и он помчался к дальнему шатру, где базировалась семья акробатов. Оказавшись в шатре "Пёрышек", Чучун застает семью в недоумении и растущей панике. Глава семьи, суровый мужчина по имени Алиеф, сжимал в руках клубок разорванных веревок. Его жена, плакала, уткнувшись в плечо старшего сына. Двое младших детей, близнецы Лира и Лорн, жались друг к другу. Посреди шатра лежала их страховочная сеть – испорченная, перерезанная в десятке мест. Нити были не просто порваны, а словно перегрызены, с рваными, неровными краями.

– Без нее мы не готовы выступать! – голос Алиеф дрожал от гнева и страха. – Не так давно мы потеряли младшую… Она разбилась… Без сети – это безумие!

Своими зоркими глазами крысолюда Чучун сразу заметил характер повреждения. Он подошел ближе, понюхал разорванные нити, осторожно потрогал зубами один край.

– Перегрызено… – пробормотал он. – Как будто крысой… Он резко поднял голову, встретившись взглядом с Алиеф. В глазах акробата читалось подозрение. Чучун быстро поднял лапки в знак невиновности. – Но это не я! Клянусь Старейшим Смехом! – его голос звучал искренне и немного обиженно. – Я бы так не стал! Это же ваша жизнь! И… и это слишком грубо! Он показал на рваные края. – Мои зубы оставили бы аккуратные дырочки. А тут… будто кто-то рвал в ярости.

Алиеф тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу. Подозрение сменилось мрачной догадкой. Кто-то хотел сорвать их выступление? Или… хуже?

– Надо поговорить с Мироном, – мрачно сказал Алиеф. – Сейчас же. Это саботаж.

– Мирон нездоров. С Профессором надо говорить! Идем!

Они с Чучуном направились к седовласому старику доложить о ситуации. Профессор выслушал их, и услышав, что сеть испорчена, его лицо стало пепельно-серым. Руки его начали опускаться. Еще один удар. Кульминация шоу рушилась на глазах. Алиеф говорил о саботаже, о невозможности выхода без страховки, о риске для жизни. Отчаяние сжимало горло мужчины. Что теперь делать? Где взять замену? Где взять время?

И тут из-за угла декораций "выплывает" Мордейн. Она была уже в своем струящемся платье "цвета ночного океана", ее короткое черное каре идеально уложено, лицо еще без маски. Она уловила отчаяние в голосах.

– Что за сумятица? – спросила она, брезгливо оглядывая расстроенных акробатов и Профессора. – Проблемы с вашими пернатыми?

– Сеть… испорчена… – пробормотал тот. – Не могут выступать…

На лице Мордейн промелькнуло что-то похожее на удовлетворение, быстро смененное деловой холодностью.

– Хм. Досадно. Но цирк должен продолжаться. – Она сделала паузу для драматического эффекта. – Я могу выступить вместо них. Сейчас. Мой номер готов. Даг уже настраивает "Гробницу".

Никто и не против. Отчаяние Профессора было слишком велико. Все понимали – нужно было время для решения проблемы, и Мордейн с ее номером водяной тюрьмы могли его дать. Алиеф мрачно кивнул. Любая отсрочка была благом.

Чучун успел предложить море идей: найти брезент, сплести временную сеть из канатов, изменить трюк, сделать его менее опасным… Но в итоге смог угловорить труппу, напомнив им о том, что они профессионалы.

– Вы же выступали без сети семь лет! – убеждал он Алиеф, пока Мордейн удалялась к своему аквариуму. – Да, была трагедия… – его голос стал тише и серьезнее. – Но вы – лучшие! Вы летаете как птицы! Просто… будьте осторожнее вдвойне. Сосредоточьтесь. И пусть это будет ваш триумфальный полет в память о ней. Он посмотрел на младших близнецов. – А мы сделаем ваш номер эффектным завершением шоу. Закрывающим! Как и должно быть для звезд! Уговаривал Чучун труппу на протяжении всего начала номера Мордейн. К моменту, когда зазвучала вступительная музыка для водяной тюрьмы, Алиеф, хоть и с каменным лицом, кивнул: "Хорошо. Будем последними. Но найдите хоть что-то для смягчения падения… И молитесь".

Тем временем Мордейн, наводящая последние штрихи своей красоты перед большим зеркалом, пока Даг в последний раз проверял надежность замков на крышке "Аквамариновой Гробницы", заметила Элару, стоявшую неподалеку и готовящуюся к объявлению.

– Ты, – обратилась она к гадалке, не отрываясь от зеркала. – Сосредоточься на шкафе. Он моя тайна и сокровище. – Она имела в виду свой аквариум-тюрьму. – Будет выгодно представить номер, играя на нем. Подчеркни его… уникальность.

Мордейн этого не увидела, потому что Элара была в глазной повязке с прорезями, которые позволяли гадалке видеть, когда со стороны казалось, будто повязка непрозрачная. Элара мысленно закатила глаза. ”Опять”, – промелькнуло у нее. -“Вечно эти примадонны.” Гадалка знала таких личностей и раньше; они ее раздражали, но перечить не стала. Она знала – себе выйдет дороже. К тому же, свое дело "звёзды" они знают. Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Речь с представлением для водяной тюрьмы была готова.

Синий прожектор выхватывает хрустальный аквариум, наполненный водой. Элара стоит рядом, поглаживая стеклянный шар, который в её руках пульсирует мерцающим, холодным светом. Голос Элары – не громкий, но проникающий в самые дальние уголки шатра, шёпот, полный тайны:

«Говорят, самые прочные тюрьмы строят не из камня… а из страха.

Но что, если пленник выбрал свою клетку?

Что, если бездна – не приговор, а… пробуждение?

Встречайте – Аквамариновую Гробницу Госпожи Мордейн!»

Удар гонга, посланный Акселем, эхом раскатился под куполом. Крышка аквариума открывается. В воду, медленно, как в объятия любовника, погружается фигура в струящемся платье цвета ночного океана. Её короткое чёрное каре колышется, как водоросли в невидимом течении. Её лицо скрыто серебряной полумаской, оставляющей загадкой взгляд:

«Сама Мордейн – повелительница иллюзий, укротившая тысячи зеркал…

Но сегодня она добровольно в ловушке! Ибо знает: лишь на дне можно услышать… зов глубин!»

Музыка: эфирное сопрано, сливающееся с записанным гулом моря и шелестом волн – дело рук Акселя. Мордейн парит в толще воды, её движения – гипнотический, замедленный танец. Цепи на её запястьях кажутся не оковывающими, а изящными украшениями:

«Смотрите! Её каре – крылья ночной бабочки, пойманной в сияющую ловушку…

Её глаза за маской – две треснутые луны, светящие сквозь темноту вод…

Она не борется с бездной… она шепчет ей!