Книга 1: Королева – вдова

Лания знала, кто передал. И это как раз относилось к тем самым дням прошений, по поводу которых ворчал Канлин. Впрочем, для ворчания у него имелся свой повод, и вовсе не тот, который он назвал. Это относилось к причине появления этих самых дней.

Обычно жалобы отправлялись в королевскую канцелярию. Их изучали, на какие-то отвечали, какие-то оставляли без внимания, считая несвоевременным или вздорными. И сейчас было почти то же самое. Прошения и жалобы отправляли в канцелярию, но потом их передавали Ее Величеству. Она знакомилась с нуждами подданных и те, какие считала достойными высочайшего внимания, в канцелярии составляли в очередь и распределяли ее по «дням прошений».

После просителей уведомляли, что государыня будет ожидать их в такое-то время во Дворце правосудия для беседы и пояснений. И в указанный день и час робевший или же, напротив, деловитый подданный шел с докладом к самой властительнице Северного королевства. Обязательным условием был опрятный и трезвый вид, иначе жалобщика не допускали до монархини. Ибо нужно иметь совесть и стыд, и неважно какого ты сословия.

Впрочем, стоит вернуться к тому случаю, который поселил в душе наследника стойкое неприятие к дням прошений. Это произошло спустя два месяца после смерти Ангвира. Лания тогда возвращалась с поминальной молитвы. Она сидела в карете, закрыв глаза, и просто отдыхала перед началом нового дня.

Мысли ее текли лениво, особо ни на чем не задерживаясь. Наверное, она даже начала дремать, когда карету сильно качнуло. Лошади заржали, кто-то закричал, а после послышался гневный голос Его Высочества, теперь всегда сопровождавшего невестку верхом.

Лания сдвинула шторку, выглянула на улицу и увидела, как ее телохранители схватили какого-то мужчину. Тот продолжал что-то неразборчиво выкрикивать и выворачивался на карету, хоть его и прижали к земле. Королева, желая понять происходящее, открыла дверцу и спросила:

– Что происходит?

– Государыня! – охрипшим уже голосом воскликнул неизвестный. – Прошу вашей защиты, госпожа! Выслушайте меня, умоляю!

Один из гвардейцев ударил мужчину по голове, и Канлин, успевший спешиться, закрыл собой происходящее.

– Я сейчас во всем разберусь, сестрица, – мягко произнес принц. – Останьтесь в карете, возможно, за всем этим скрываются чьи-то недобрые намерения.

Лания поджала губы. Она короткое мгновение смотрела на деверя, а затем, распахнув дверцу, потребовала:

– Уйдите с дороги, Ваше Высочество.

– Это неблагоразумно… – попытался остановить ее Канлин, но королева лишь покривилась:

– Что за вздор? Лучше помогите мне выйти, и узнаем, чего желает этот несчастный.

– Ваше Величество, – принц продолжал смотреть на невестку, и она полюбопытствовала:

– Будем разыгрывать представление перед подданными? Или желаете унизить меня у них на глазах и показать, что королева не имеет ни воли, ни права слова?

Теперь губы поджал Его Высочество. Они с минуту мерились взглядами, и принц сам откинул подножку и подал руку. Лания не отказалась. До гвардейцев и незнакомца королева и ее деверь шли, не глядя друг на друга, и больше не разговаривали.

– Поднимите его, – велела Лания, остановившись.

– Кинулся под копыта лошадей, – доложил один из телохранителей, – звал вас, государыня. Шальной, подозрительный…

– Помогите, госпожа, – прервал его хриплый голос незнакомца.

Он уже стоял на ногах, но выглядел сильно потрепанным. И не только одежда оказалась в беспорядке после того, как его завалили на землю. Волосы разлохматились, из рассеченной брови стекала струйка крови, губы тоже, кажется, были разбиты. На руках легко угадывались ссадины, да и колени, похоже, были разбиты. Мужчина кривился, но смотрел на королеву с нескрываемой мольбой.

– Ему нужна помощь, – сказала Лания гвардейцам. – Отвезите его во дворец и позовите лекаря. Пусть осмотрит и поможет, потом мы поговорим. Посадите его в мою карету, а я прогуляюсь немного.

Лакей и кучер затолкали всё еще неизвестного мужчину в карету королевы. Лакей брезгливо покривился, глядя на руки, а кучер проворчал под нос:

– Теперь всё в крови перемажет, – и, повысив голос, сказал жалобщику: – Кто б ты ни был, помни, едешь в карете государыни. Только попробуй напакостить, я тебе и без гвардии королевской бока намну.

Что ответил неизвестный, Лания не слышала, как не слышала и слов кучера, потому что уже направлялась к дворцовым воротам, неподалеку от которых всё и случилось.

– Похоже, он поджидал вас, – сказал Канлин, шагавший рядом с невесткой.

Гвардейцы теперь тоже шли, окружив королеву и принца. Своих лошадей они вели в поводу. Коня Его Высочества принял один из телохранителей Ее Величества.

– Похоже на то, – согласилась Лания. – Должно быть, дело и вправду важное.

– Для всяких жалобщиков существует королевская канцелярия, – с раздражением произнес Канлин. – Подобное же поведение непотребно и подозрительно. Я согласен с гвардейцами. За подобное его не в карете катать, а отправить к городской страже, чтобы выпороли для вразумления.

Лания повернулась к нему и в удивлении приподняла брови. В подобном расположении духа она видела деверя впервые за прошедшие месяцы, когда принц сдерживал негодование. Не раздражение или досаду, а именно негодование.

– Братец, отчего вы сердитесь? – полюбопытствовала Ее Величество.

– Я не сержусь, – солгал принц.

– Я же вижу, что вы напряжены, – возразила Лания. – Вы сердитесь на то, что я не послушалась вас?

– Кто я, чтобы указывать королеве, – фыркнул деверь.

Вот теперь раздражение испытала государыня. Она остановилась и потребовала:

– Объяснитесь.

Его Высочество посмотрел на небо, вздохнул, а после сдался и отчеканил:

– Мне неприятно, когда мою заботу почитают за унижение. Я оберегал вас от возможной опасности, но вы, сестрица решили меня за это оскорбить. Отчего же теперь вы изумляетесь тому, что я рассержен, коли достигли, чего желали?

– Я вовсе не желала вас оскорбить, – отмахнулась королева. – И заботу вашу ценю, братец. Более того, понимаю вашу тревогу, но уж и вы меня поймите. Будь я вашей кровной сестрой, с которой вы выехали на прогулку или сопроводили ее в храм, то, поверьте, осталась бы сидеть в карете, как вы велели. И будь я вашей женой, то не посмела бы ослушаться и, мучаясь неизвестностью и тревогой, я сидела бы там, где вы приказали. Но так уж вышло, что я не простая женщина, которую сопровождает старший родственник. Я – правитель государства, пусть и временный, и потому, когда ко мне взывает подданный, я не останусь глуха и нема к его мольбе…

– Даже если под угрозой ваша жизнь? – прищурился Канлин.

– Угрозы не было, – отмахнулась Лания. – Всего лишь человек, доведенный некой бедой до отчаяния. И я не могу позволить ни ему, ни случайным зевакам увидеть, что являюсь всего лишь послушной тенью своих родственников…

– Стало быть, – прервал ее деверь, – вы всего лишь опасаетесь уронить свое достоинство, и потому не желаете быть благоразумной. И потому вы сказали, что я унижаю вас.

Ее Величество поджала губы и с минуту смотрела в глаза наследника прямым взглядом. Теперь и она рассердилась, но еще пыталась держать себя в руках и не разругаться с деверем.

– В благоразумии нет унижения, – продолжил Канлин. – Вам незачем опасаться за свою честь и достоинство. Я стою на их страже…

– Богини знают что! – взмахнув руками, все-таки вспылила королева, но выдохнула и воззвала: – Услышьте же меня, Ваше Высочество, услышьте наконец. Я не о достоинстве своем пекусь, оно при мне. Но я не могу позволить себе быть слабой и прятаться от каждого шороха. Если бы карету окружили вооруженные люди, то во мне достаточно благоразумия, чтобы не лезть на острия мечей. Тогда я бы осталась сидеть там, где сидела, а вам, как мужчине, вверила свою жизнь и честь. Но раз уж мне выпало стать не просто женой короля, но королевой у власти, то я и должна ею быть. И потому я не потерплю прилюдных споров и попрания моего слова. Если взялись оберегать меня, то оберегайте, но не выставляйте слабой. К тому же вы сказали, что сами во всем разберетесь. Меня такое не может устроить. Теперь вы понимаете меня?

– Вы высказались предельно ясно, Ваше Величество, – холодно ответил принц, после церемонно поклонился и ушел.

Лания вздохнула, глядя ему вслед, после покачала головой и посмотрела на одного из гвардейцев.

– Неужто непонятно, отчего я вынуждена избегать всякого намека на слабость?

– Понятно, государыня, – ответил телохранитель.

– Вот и мне понятно, а он обиделся, – королева повела плечами, фыркнула, а после спросила уже с любопытством: – А что вы скажете? Мне и вправду следовало остаться в карете, или же вы не видели столь великой опасности, как Его Высочество?

Гвардейцы переглянулись.

– Дозвольте ответить, государыня, – заговорил другой телохранитель. – Ежели рассуждать, то опасности большой не было. Этот жалобщик ждал у дороги и поспешил навстречу вашей карете, когда мы стали подъезжать. Он замахал руками, они были пусты. И когда мы его повалили, то оружия не обнаружили. Нет, опасности не было. Но это стало ясно, когда всё случилось, однако Его Высочество прав в том, что этот мог только отвлечь внимание, а другой бы до вас добрался. Мы теперь учтем это и более не ослабим вашу защиту.

– То есть, – Лания сделала несколько шагов вперед и, снова остановившись, развернулась к говорившему, – мне следовало остаться в карете, пока не выяснится, есть ли большая угроза, так?

– Так, Ваше Величество, – кивнул гвардеец.

– Я принимаю это, – согласилась королева. – Но не принимаю слова Его Высочества о том, что он сам во всем разберется, потому что, судя из уже им сказанного, он попросту отправил бы жалобщика к стражам, и никакой помощи бы несчастный не получил. А после был бы уверен, что королева далека от своего народа, а решает за нее всё принц Канлин. Нет, такое меня совершенно не устраивает. А, стало быть, он должен был просто удостовериться, что угрозы нет, а после не мешать мне говорить с жалобщиком. Верно? – И сама себе ответила: – Именно так. А значит, я все-таки права.

– Да, Ваше Величество, – не стали спорить телохранители.

Канлин пришел к невестке уже вечером. Попросил принять его, и Лания не стала отказывать родственнику. Принц принес с собой чудесную маленькую корзиночку с ягодами, передал ее королеве и, устроившись в предложенном кресле напротив, заговорил.

– Я пришел, чтобы принести извинения за ту безобразную сцену, что устроил утром. Простите меня, сестрица.

– За что вы извиняетесь, братец? – полюбопытствовала Лания.

– В первую очередь, что бросил вас и ушел, – ответил Его Высочество. – Это недостойно мужчины, тем более старшего мужчины в роду, который принял на себя ответственность за женщину, за родственницу. К тому же это было непочтительное отношение подданного к его государыне. Но главное, я понял, о чем вы мне толковали. Мне и вправду не стоило принимать за вас решение. Если вы желали выслушать этого человека, то я не должен был вам мешать. Вы прощаете меня?

– Пустое, братец, – отмахнулась королева и сунула в рот ягоду. – М-м, сладкая, благодарю. Безумно вкусно.

Принц с улыбкой смотрел, как преподнесенное им лакомство быстро тает. Извинения явно пришлись невестке по вкусу. Наконец тряхнул головой и, устроившись с большим удобством, спросил:

– Так ради чего был этот отчаянный бросок под карету? Причина стоила того?

Лания оторвалась от ягод, посмотрела на принца, после в быстро пустеющую корзинку, снова на Канлина и отставила лакомство.

– Более чем, – ответила она. – Бедолага занял денег у харчевника. Открыл лавку, но дело пошло плохо, и когда пора было возвращать долг, то оказалось, что он не может покрыть и половину ссуды. Харчевник предложил мену – привести к нему сестру господина Трута, это наш жалобщик. Тот отказался, и тогда его избили подручные харчевника. Он, похоже, не только харчевней занимается, но и темными делишками.

Так вот, после того, как Трута избили, от него потребовали вернуть всю сумму, а если этого не сделает в течении двух дней, то не только заберут сестру, но и угрожали сжечь лавочника вместе с лавкой и его беременной супругой. Он уже искал помощи у стражей, но там потребовали оплатить их услуги, тогда-то он и решил обратиться ко мне, не видя иного выхода.

По мере того, как Лания говорила, брови принца ползли вверх. И когда она закончила, Его Высочество произнес:

– Однако. Ему и вправду не позавидуешь. И какое же решение вы приняли?

– М? – Лания вновь увлеченно ела ягоды. Она подняла на деверя вопросительный взгляд, после сунула в рот еще одну ягоду, съела ее, а затем только ответила: – Я отправила Трута к стражам, а вместе с ним двух моих гвардейцев с именным указом арестовать харчевника и его подручных, а также разобраться со всеми его делами. Министр юстиции тоже получил указ лично проследить за этим делом и доложить, а кроме того разобраться с мздоимством среди городских стражников. Иначе за что они получают жалование, если не желают за него служить? Лавочника же обязала возвращать долг жене харчевника равными долями в течение нескольких месяцев. И если ему не хватает денег от торговли, то он может отдать свою лавку в счет долга, а после явиться снова и наняться во дворец прислугой, место для него будет. Да и попросту надо навести порядок на окраинах, раз уж там процветает такое.

Канлин хмыкнул и ответил:

– Недурно придумали. Если пожелаете, то я прослежу за тем, чтобы министр горел желанием исполнить ваше указание в точности.

Королева пожала плечами:

– Почему нет, сделайте милость. Признаться, доверия его милости мало. Впрочем, в его интересах показать себя доблестным служакой, иначе зачем он вообще тогда нужен? И еще вот что я решила.

– Что? – полюбопытствовал наследник.

– А заведу-ка я дни прошений. Мало ли таких Трутов, которые не могут найти помощи? Хорошенько продумаю, как не оказаться погребенной под ворохом жалоб и прошений, и стану принимать подданных по определенным дням.

– У вас забот мало? – искренне удивился Канлин.

– Много, – не стала спорить королева. – Но нужды подданных помехой быть не могут. Пока я властитель, дни прошения будут. Уж лучше так, чем очередной бросок под карету.

– Дело ваше, сестрица, – поднял руки принц.

Однако после той ссоры нелюбовь к просителям у него все-таки осталась. Похоже, Его Высочеству требовался виноватый, и он нашел его в лице всех жалобщиков. А люди в бедных кварталах услышали, что государыня собралась навести у них порядок, и были этим довольны. А что лучше укрепляет власть, чем ни согласие с ней подданных? Так что за деяниями молодой королевы стояла не только доброта, но и вполне практический расчет. И он сработал, простолюдины свою королеву признали.

Глава 18

Свет утреннего солнца заглянул в окно королевской спальни. Он упал на подушку, но шалости не вышло, потому что на ложе никого уже не было. Государыня Северного королевства стояла перед большим напольным зеркалом, задрав подол ночной рубашки, и смотрела на свой живот. Лания с нежностью провела по нему ладонью, улыбнулась, и солнечный луч все-таки отразился в зеркальной поверхности, только попал он туда вовсе не от окна, а от улыбки королевы.

– Доброго утра, Ваше Величество.

Охнув, Лания порывисто обернулась, спешно опустила подол сорочки и воззрилась на невозмутимую Келлу. Камеристка так и продолжала обслуживать ее в одиночестве. Прислуга появлялась, чтобы прибраться в покоях, когда королева отбудет на поминальную молитву. Лакеи приносили еду, но под строгим надзором всё той же Келлы, как когда-то условились бывшая горничная с государыней. Правда, благодаря эликсиру жреца Жизни, Лания в еде стала все-таки смелей, но… Осторожность была не лишней.

Знатные камеристки Ее Величества дули губы и сверлили простолюдинку презрительными взглядами. Им не нравилось, что в фаворе была бывшая горничная, а не дамы из знатных родов. А еще у королевы был секретарь и целая канцелярия, которые не оставили им возможности вести переписки от имени государыни. А еще имелись распорядители и камергеры, чья служба не изменилась, и потому они исполняли те самые обязанности, которые раньше были в ведении дам. По сути, они теперь просто были и всё.

И чтобы подсластить пилюлю, Лания не стала от них избавляться. Она и без того проредила свое окружение. К примеру, одна из придворных дам с чего-то решила, что может позволить себе давать советы государыне, как ей теперь лучше вести себя и что делать. Будто Ее Величество было мало ее родственников: кровных и королевских. Потому дама получила отставку за проявления высокомерия и отсутствие уважения к своей госпоже.

Две фрейлины лишились места за то, что пытались устроить своих родственников на выгодные места, с целью чего начали наговаривать не тех, кто сейчас эти места занимал. Еще одна фрейлина получила отставку за то, что высмеивала Ее Величество, считая, что ее никто не слышит, а слышали. Один из дворцовых стражей, которому Келла помогла тем, что привела к его дочери дворцового лекаря (с разрешения королевы, разумеется).

Кстати, последний был донельзя доволен тем, что Ее Величество отказала всем врачевателям, которых привели принц и герцог Виллен. Придворный лекарь был крайне оскорблен тем, что Его Высочество, а позже и его светлость, удумали заменить его «какими-то проходимцами». Потому обоих родственников королевы он теперь не выносил на дух, хоть и склонял голову перед ними, да и рад был, что пользует их не он.

А вот против жреца Жизни ничего не имел. Тут было глупо тягаться, все-таки служитель культа, еще и с тайными знаниями. Потому этот выбор понимал и принимал, тем более что государыня не отвергала придворного врачевателя, и он тоже был допущен к высочайшим осмотрам, но, хвала богиням, его помощь молодой и здоровой властительнице Северного королевства не требовалась.

Так что на просьбу камеристки, намекнувшей, что таково и желание самой королевы, откликнулся и навестил дом простого стражника. Девочка быстро пошла на поправку, а стражник теперь был предан Ее Величеству душой и телом. Потому сообщил Келле о том, как отзывалась о государыне ее фрейлина в компании еще двух придворных дам и кавалеров. Лишь одна из женщин возмутилась, она при Дворе и осталась. Остальные зубоскалы, пунцовые от стыда и ледяного тона, каким разговаривала с ними Лания, отбыли восвояси.

– А вы, госпожа, никак поправились, – по-прежнему невозмутимо заметила Келла, полюбовавшись на растерянность и смущение королевы, когда застала ее с задранной сорочкой перед зеркалом.

– Что? – переспросила Лания, быстро справившись с оторопью.

– Говорю, что Ваше Величество потолстели, вон, животик растет, – продолжила молоть языком нахалка, а после потупилась: – Простите.

– Дорогая, вы ведь знаете, какая я бываю в гневе? – полюбопытствовала королева. – Хотите, чтобы я рычала на вас, как разъяренный дракон?

– Вы не дракон, – улыбнувшись, ответила камеристка, – вы для него слишком маленькая. И красивая, – поспешила она добавить.

Брови Ее Величества поползли вверх. Она уперла кулаки в бока и заверила без улыбки:

– Сейчас я буду маленьким и красивым драконом, который заплюет вас ядом.

– Тогда вы… – Келла демонстративно задумалась и, округлив глаза, закончила: – Гадюка?

Лания поморгала, потрясенная услышанным. Вытянулось лицо и у Келлы, только что осознавшей, что грань дозволенного она уже безнадежно перешагнула. Но рядом с государыней ей был уютно настолько, что женщина совсем забылась.

– В… – она тяжело сглотнула, – Ваше Величество, я не со зла, я хотела пошутить. Я не считаю вас…

Королева, вскинув руку, сжала кулак, и камеристка замолчала. Лания подошла к креслу, подхватила подушечку, которая лежала на сиденье, и зловеще-тихим голосом произнесла:

– Бегите, Келла, бегите, говорливая моя, ибо вы разбудили во мне зверя.

– Государыня… – пролепетала камеристка, и королева рявкнула:

– Бегите!

Келла попятилась, а Ее Величество, взметнув руку с подушкой, последовала за ней.

– Последний шанс, – весомо покивала королева, и камеристка, ойкнув, поспешила прочь из спальни.

Вслед ей полетела подушка, но не долетела и упала на пол. Лания прибавила шаг, подхватила свой снаряд и, вновь взметнув над головой, поспешила следом за собственной камеристкой. Та юркнула в свою комнатку и закрыла за собой дверь. Подушка, летевшая следом, наткнулась на преграду и плюхнулась на пол.

Лания дернула за ручку, но дверь не поддалась, и властительница целого королевства вежливо постучалась.

– Келла, будьте любезны, откройте вашей королеве.

– Зачем? – донеслось настороженное с той стороны.

– Чтобы я могла выместить на вас свой праведный гнев, – уведомила Ее Величество. – Оплету вас кольцами и буду жалить до тех пор, пока мой яд не заполнит вас по самую макушку.

– Тогда я вынуждена отклонить ваше предложение, – с большей уверенностью в голосе ответила Келла. – Мой бастион будет держаться сколько возможно.

– Тогда вы умрете от голода, ибо вы в осаде, – донесла до камеристки простую истину ее госпожа.

– От голода потом, но не от яда сразу, – справедливо заметила женщина. – И коль уж судьба такая, то помирать от голода будем вместе. Кто же Вашему Величеству еды принесет? То-то и оно.

– Теперь вы меня еще и шантажируете? – изумилась королева.

– Истинно так, Ваше Величество, – не стала отнекиваться камеристка. – А раз мы обе в ловушке, то предлагаю вам сложить подушку и пойти на примирение. Тем более я раскаиваюсь и прошу прощения за свои слова. Но… – она помялась и все-таки закончила: – Уж простите за такие слова, государыня, я помню свое место. Но вы мне уже как родная стали, мне легко при вас. Вот и забылась.

Щеки Лании зарумянились, ей было приятно. Да и не сердилась она, просто дурачилась, потому что и ей с Келлой было легко. Эта женщина понимала желания своей госпожи и исполняла с точностью. Но главное, она заменила ту, кого у королевы никогда не было, – подругу, пусть и несоизмеримо ниже ее по рождению. А то, что и камеристка позволила себе откликнуться на игру, вдова тоже понимала. Они и вправду стали очень близки.

– Ну хорошо, – произнесла Ее Величество. – Выходите, я согласна на примирение.

Дверь осторожно открылась, Келла высунула нос и… подушка влетела ей в лицо.

– Победа. Стремительная, славная и безоговорочная, – объявила Лания и удалилась, гордо вздернув подбородок.

– Признаю и покоряюсь, – склонилась ей в спину камеристка, а когда распрямилась, на губах ее играла улыбка.

А спустя некоторое время королева уже спускалась вниз по лестнице, чтобы отправиться на поминальную молитву. Канлин пару месяцев как начал встречать невестку еще по пути к выходу из дворца, а не на улице. Он и сегодня стоял на своем привычном месте, готовый к выезду, и когда услышал шорох ткани и негромкий перестук каблучков, поднял голову и улыбнулся.

– Доброго утра, Ваше Величество, – поклонился он Лании. – Вы выглядите чудесно, впрочем, как и вчера и все прочие дни.

– Доброго утра, Ваше Высочество, – кивнула королева деверю. – Как вам почивалось?

– Весьма сладко, – усмехнулся принц. – За чтивом трудов нашего дорого министра я начал клевать носом еще засветло. Пишет крайне нудно, но мысли дельные есть. Я даже готов вам их изложить, если пожелаете. Прошу, – он подал ей руку.

Лания оперлась на нее и ответила:

– Пожелаю, разумеется, но позже. Вы же помните, что сегодня большой дворцовый завтрак?

– Стало быть, после завтрака? – уточнил Его Высочество.

– После завтрака просил о приеме барон Фуллик.

Канлин в удивлении приподнял брови – барон Фуллик ведал министерством иноземных дел.

– Что-то случилось? – спросил деверь.

– Пока не знаю, – пожала плечиком Ее Величество. – Сказал, что дело важное, и что Северному королевству от этого будет польза. Послушаю, что его милость желает донести. Но тревожных вестей не было.

Они вышли на улицу. Осенний ветер тут же пробрался под плащ, и Лания передернула плечами.

– Однако свежо, – сказала она.

– А вы еще спорили со мной из-за склепа, – с укоризной напомнил Его Высочество.

– Вы знаете, почему я туда спустилась, – отмахнулась королева. – Вы решились идти по той же причине. В следующем месяце я вновь спущусь в склеп, потому что это будет шесть месяцев со дня смерти моего супруга и вашего брата. После и вправду настанут холода, и я уже воздержусь от походов к гробу даже в дату смерти. Обещаю.

– И на том спасибо, – с толикой иронии склонил голову Канлин. Лания уже хотела сесть в карету, но деверь остановил ее неожиданным вопросом: – Простите меня, сестрица, за то, что сейчас спрошу. Но мне и вправду хочется знать… – он на миг замолчал, а королева задержала на Его Высочестве взгляд, и принц все-таки произнес: – Почему? Почему вы так относитесь к памяти о нем? Вы не были близки, Ангвир не скрывал своего увлечения другой женщиной и был холоден с вами. Тогда почему же вы продолжаете так трепетно относиться к нему? Из-за того, что узнали после его смерти? То, что все-таки стали ему небезразличны.