ССД: Юнион

Джон заставил себя посмотреть на нее, на ее испачканное могильной грязью лицо, на то, как она нервно ковыряет землю под ногтями. Он покачал головой.

– И в чем тогда разница между нами и Штерном? Сначала мы раскопаем могилу, а потом? Убьем кого-нибудь ради информации, будем пытать и шантажировать?

– Нет. Ты не будешь.

Дориана нахмурилась, ее взгляд приобрел мрачный, решительный блеск. Смысл ее слов, сказанных с таким упрямством, дошел до него будто через мутную воду, и, кажется, насквозь пробил грудную клетку. Джон уронил голову, сгорбившись, и потер переносицу пальцами, зажмурив глаза.

Нет, так быть не должно. Это все неправильно.

– Зря мы все это затеяли.

Джон поднял на Дориану тяжелый, мрачный взгляд. Молчание, повисшее между ними, можно было резать ножом и продавать на черном рынке по спекулятивной цене – до того оно было осязаемым. Даже прохладный утренний ветер, проходивший через окно, и лизавший босые пятки, не мог облегчить его. Дориана отвела глаза первая.

– Знаю.

Знает. Джон покачал головой. Всегда знает, и никогда не думает прежде, чем делать.

– Ладно, – спустя время выдохнул он и хлопнул себя по коленям. – Поздно разводить философию. Показывай.

Дориана заметно оживилась – отчаяние стерлось с ее лица, и на нем снова появилось это выражение, обещающее авантюру. Она развернула тряпицу (явно оторванная часть ее подола), в которую был завернут «подарок». Честно говоря, создавалось впечатление, будто кот принес хозяину дохлую мышь и по своей весьма естественной природе страшно гордился проделанной работой. Но вот самому хозяину эта дохлая мышь в постели была, что называется, не пришей козе баян. Внутри оказалась грязная, но по какой-то причине блестящая, точно новый медяк, странная металлическая штука.

– Самое интересное, что этой штуки просто несет Энергией за милю, – начала она, смахнув с нее грязь. – Мне кажется, у меня Накопитель от нее зарядился по полной, пока я ее несла.

– Ты не можешь этого знать наверняка.

– Будем считать, что это интуиция, – и пододвинула штуковину ближе к Джону.

Джон провел пальцами по поверхности, но нигде – ни спереди, ни сзади – не обнаружилось штампа или хотя бы гравировки. Даже сам металл, холодный и твердый на ощупь, не был похож ни на один другой металл, что Джону приходилось видеть раньше. Явно прочный, но не сталь. Инертный, но не золото или платина. Он удивленно поднял глаза на Дориану.

– Похоже на шкив, – пробормотал он, – только какой-то уродливый.

Дориана усмехнулась.

– Так и знала, что ты так скажешь.

***

Марафин мысленно вернулся в радиорубку, которую исправно занимал в Асфьихте: стены из теплого цвета кремовых деревянных панелей, обитый бархатом диван с кисточками, который каждый день служил местом для десятиминутного обеденного перерыва – он стоял в углу, там, куда свету из окна не достать, а еще – коллекция пластинок, перьевые ручки, каждая – стоимостью от десяти тысяч золотых, плотная шершавая бумага, на солнце блестящая золотом и по которой можно было водить пальцами, чтобы успокоиться. Все это в голове Марафина наслаивалось на интерьер комнаты гораздо меньшей, где он и находился. Если в углу и появлялось соблазнительное видение мягкого дивана, оно тут же рассеивалось, обнажая уродливую кожаную софу.

Единственной радостью были панорамные окна, где в тумане утопал Хортем: низкие домики, пагоды, базары и площади рвались вверх из тумана островерхими крышами. С какой-то из влажных покатых кровель вспорхнула стайка птиц. Если Афсъихт Марафина – город богемы, пентхаусов и огней – не спит никогда, то вот Хортем никогда не просыпается.

В рубке, справедливости ради, имелся рабочий телефон. Даже Марафин, который свои действия не продумывал далее двух шагов, заранее записал номер телефона и раздал некоторым людям: неделю назад прихвостни Оргель проводили ему, с Хортемом слабо знакомому человеку, здесь экскурсию: «Вам тут понравится, мистер Берг, ши-кар-ный вид на парад, а выйти и миновать пролет лестницы – вуаля! – бар прямо в шаговой доступности, там мешают о-бал-ден-ный «Космополитан»!»

Элеонора за спиной Марафина подпирала дверной проем, с бокалом в руке проверяя заявленную обалденность «Космополитана». На ее шее висело причудливое золотое украшение почти до колен, настолько массивное, что, будь она без платья, никто поначалу и не заметил бы наготы. Сама Элеонора не раз выругалась при Марафине. Ее кольцо с выступающим рубином или браслет при любом движении рук цепляли и тянули за собой золотые цепи на шее. Марафин говорил ей: «В Афсьихте так всегда: либо мода, либо комфорт, а сидя в шпагате между двумя стульями ты только порвешь свои дизайнерские брюки».

Марафин как будто зачаровывал трубку круговыми движениями рук. Он ждал звонка, звонок раздался, и Марафин в нетерпении схватил ее.

– Это мой друг. – Марафин глянул на Элеонору, та, хоть и заметила взгляд, явно предпочитала делать вид, что она тут не при делах. – Звонишь с таксофона? Честное слово, я куплю тебе нормальный телефон.

Заскрипели пружины – Элеонора упала на софу и прикрыла глаза старым выпуском газеты. На том конце провода Иона рассыпался в формальностях: «Как ты? Стоит ли тебя отвлекать?»

– Что? О, я в порядке. Мне тут немного скучно, а свою речь я выучил давно. Ты где?

– В Хортеме.

– Рановато. А я-то думал, ты все еще в Вандельме. Тайные дела?

– Это, очевидно, тайна.

– Я на репетиции театрального кружка в начальной школе? – проворчала Элеонора из-под газеты. – Тебе через пару часов вести праздничный эфир, но груза ответственности, который бы довлел над тобой, я не замечаю.

Марафин откинулся на спинку кресла – оно прокрутилось и остановилось как раз так, чтобы Элеонора могла целиком лицезреть сидящего – и уставился на нее с нетерпением:

– Элеонора, ты вносишь смуту в наш слаженный мужской коллектив. Пошла отсюда.

Вялая Элеонора расщедрилась на резкий неприличный жест. Марафин небрежно отзеркалил этот жест не глядя, все внимание вновь посвятив звонку.

– Иона. Есть загадка для тебя. В чем смысл тайной полиции, если о ней все знают? – спросил Марафин.

– Потому что мы не «тайная полиция», а Особый Отдел Государственной Безопасности. Тайной полицией нас называют только гражданские.

Марафин на его словах еле сдержал смех:

– Гражданские называют Особый Отдел «подберезовиками». Потому что издалека они похожи на грибы.

Элеонора вытаращилась на Марафина, как раз когда тот обернулся за ее реакцией. «Ну и бред» – читалось в ее глазах.

– У подберезовиков шляпка коричневая, а не черная, – строго сказал Иона.

– Эм… гнилые подберезовики? И я уверен, что существуют подберезовики с черными шляпками.

– Раньше они были «кротами», – громко сказала Элеонора. – «Кроты» как будто остроумнее, не думаете?

– Мне не платят за то, что я много думаю над изобретательностью народного юмора, – ответил Марафин, с такой силой вжимая трубку в плечо, что она, казалось, треснет. – Элеоноре явно пора. А вот с тобой мы увидимся примерно в семь.

Элеонора скрылась за дверью, напоследок лишь бросив что-то про то, как Линь желает видеть Марафина, как Марафина желают видеть все, в принципе, и как ему, Марафину, прямо сейчас надо оторваться от этого потрескавшегося от влаги лакированного столика с проводами, торчащими из просверленных в столешнице дырок, и спуститься в бар. Она не сказал это прямо, но Марафин чувствовал в ее скучающей интонации и хрипловатых оттенках голоса адресованные ей поднаторевшие просьбы их общих знакомых наконец-то привести его, Марафина, вниз, в болото социализации.

Марафин вышел из радиорубки и спустился на этаж ниже, заботливо расставленные по пути указатели «СМОТРОВАЯ ПЛОЩАДКА» весьма доходчиво вели его по правильному пути: не справиться с подобными инструкциями было бы унизительно.

Марафин сказал себе, что времени у него достаточно и порой пренебрежение стоит перебороть во благо общественного имиджа. Он несколько секунд держал ручку двери вспотевшими ладонями прежде, чем открыть дверь на смотровую площадку.

– Посмотрите! Марафин вылез, наконец! Элеонора, ты случайно не служила парламентером?

Элеонора на словах мужа еле видимо сжалась, позвякивая украшением, и следующую минуту со смущением рассказывала что-то про «полевой оркестр» – Марафин эту историю слышал.

На смотровой площадке было прохладно. Белый ковер от одного конца комнаты до другого был истоптан, узор из черных полос удачно расступался, образуя дорогу аккурат до овального столика и плетеных кресел с зелеными сидушками. Все, кого Марафин отчаянно видеть не хотел, сидели там, выпрямившись, как будто в любой момент их может застать врасплох фотограф: четверо Фрименов, даже дорогой-обожаемый-талантливый Сигрис, Линь оригинальный, Линь помладше и мисс Линь новоиспеченная.

– Марафин, – Сигрис заметил его первым и учтиво склонил голову. – А ты не изменился совсем.

«Если ты когда-нибудь попадешь ко мне на хирургический стол, я продам твои органы хортемской мафии», – говорили его глаза.

– А что дальше, мистер Линь? – ехидно спросила Мэри.

– Добил его мистер Фримен, – сказал Линь. – Он подошел к Марафину, положил так по-отечески ему руку на плечо и сказал: «Фин, сынок, по радио твою внешность все равно не видно».

Мистер Фримен свое упоминание не оставил без смешка и короткого поднятия бокала с чем-то кислотно-зеленым. Он, наверное, мнил себя верхом остроумия. Его жена хохотала, приложив руку в кружевной перчатке к сердцу. Рядом с ними Мэри осматривала убранство смотровой площадки, очень выразительно упуская Марафина из виду.

– А вы еще не всем рассказали ту историю, не так ли? – как можно вежливее спросил Марафин.

– Отнюдь! Я все хочу показать вам, мой товарищ, что ваша внешность восхищает и что из-за нее, в принципе, переживать не стоит. – Линь широко улыбнулся и провел руками вверх-вниз – от макушки до торса. – На меня посмотрите. Мне не так повезло, как вам. Разве я жалуюсь?

– Если наша обворожительная Элеонора не жалуется, то, значит, не во внешности дело! – воскликнула мисс Фримен, большим и указательным пальцами легонько потрепав Элеонору за локоть.

– Мам… – Мэри в шутку закатила глаза. – Ты опять?

Цепкие ободряющие пальцы мисс Фримен тут же перекочевали Мэри на щеку и теперь игриво ее оттягивали. Мистер Фримен, глядя на Марафина, собирался что-то сказать, и тот понимал, о чем пойдет речь, но все же опередил мужчину:

– Где отец? – спросил Марафин.

– Разрывался между тобой и акционерами, – сказала Мэри, кончиком ложки указывая на Марафина.

– И выбрал последних, – как можно степеннее добавил Сигрис, хотя Марафин мог поклясться, что в этой фразе просквозила издевка.

– Фин, прости этих нахалов, они сегодня навеселе. У нас была дегустация пива в фойе, – тепло сказал мистер Фримен. – Твой отец просто вышел проветриться, сейчас вернется.

Марафин на секунду успокоился, если бы не нахальные переглядывания Мэри и Сигриса, он бы продолжил безмятежно слушать разговоры, только эти двое выводили его из себя. Пока люди беседовали, они, бывало, одновременно прыскали от смеха, прикрываясь руками, куда-то долго смотрели, улыбаясь, или даже внаглую прятали головы под стол, откуда доносился их разбавленный смешками шепот.

Молчала только Мейли. Через минут десять Марафин заметил, что смотрит она на него, смотрит насупившись, обиженно или же выжидающе, как будто Марафин должен ей денег или объяснений.

Он повторял речь, пока обрывки ее проносились в голове, не цепляясь и не наполняя голову информацией. Речь, напечатанная на шести листах сценария и дополнительно перепечатанная на карточки с фамильным оттиском, с подписанными красной ручкой шутками, так, на всякий случай. Марафин посмотрел на часы. Аккуратно поднялся, обрадовавшись тому, как тихо это сделал, и направился к выходу.

– Стой! – за спиной Марафина зазвучал чей-то неокрепший молодой голосок.

Мейли. Волосы теперь выбелены по Афсъистской моде. Она стояла, потирая запястья руками в белых перчатках. Неуверенно поправив беретик, она продолжила тише – запала ей хватило лишь на одно слово.

– Элеонора очень просила передать тебе это.

Мейли протянула, отвернувшись, конверт. Может, стыдилась, а может, не хотела верить своим же действиям. Марафин не шелохнулся, только лишь снисходительно приподнял брови:

– Твоя мачеха действует оперативно. Почему лично не передала?

– А мне почем… она тебя ненавидит… послушай. – Мейли оттянула Марафина за рукав, тот на столь фамильярный жест скривил гримасу. – Ой! Я очень хочу, чтобы ты помог. Ну, не знаю, как, приди и отговори его. Пожалуйста.

Конверт перекочевал-таки к Марафину. Девчонка нагло оттянула борт его пиджака, не успел Марафин среагировать, и, закинув конверт во внутренний карман, заозиралась.

– Ты же папин друг.

Голос Мейли то взвивался вверх, то опадал и был еле слышен. Она понурила голову, словно оставив надежду, только Марафин в этой мимике видел лишь беззубую подростковую манипуляцию – попытку надавить на чувство жалости.

– Папиному другу пора вести прямой эфир, – сказал он с намеренно неопределенной интонацией и вышел, наконец, вон.

***

Амалиэль шла, наступая на ломающийся, размокший гипсокартон, опилки в лужицах, деревянные поддоны – все, что было сложено в какую-то волшебную дорогу, змеящуюся между тянущимися вверх, в темноту купола, цилиндрами, похожими на гладкие стволы железных деревьев. Из тьмы над головой возникали и падали капли.

Пока в тишине, прерываемой приглушенными стуками капель, она не услышала такой знакомый щелчок. Раньше она бы мелко задрожала. Сейчас удивилась, что звук затвора не прозвучал раньше.

– О, даже не думай. – Амалиэль, вяло приподняв руки, развернулась на каблуках. – Ты ведь не знаешь, как выйти отсюда.

– Через дверь, – сказал Иона.

Амалиэль сцепила руки за спиной. Дуло медленно поворачивалось, следуя за ее головой, пока она, бодро выбрасывая ноги вперед, не подошла к приваренному к полу трансформатору и не села на него, закинув ногу на ногу. Теперь Амалиэль смотрела прямо в дуло револьвера, надеясь увидеть нутро. Возможно понять, что все это – блеф, и он не заряжен.

– Через дверь можно войти, но не выйти, – сказала она. – Это – ловушка для любопытных Варвар вроде тебя. Я здесь ошиваюсь давно. Попробуй открыть дверь теперь.

Иона аккуратными приставными шагами приблизился к двери, вытянул руку и на ощупь нашел ручку. Амалиэль это не могло не позабавить.

– У входа стоит динамо-машина, которая под твоим весом приводит в движение механизм двери, – продолжила Амалиэль, пока Иона под аккомпанемент ее голоса все более нервно дергал ручку. – Но, как ты понимаешь, динамо-машина стоит только с одной стороны.

– Я не собираюсь тратить на тебя больше времени, чем необходимо. Мои хортемские коллеги с тобой разберутся.

Иона замолчал и молчал продолжительно и злобно – Амалиэль могла поклясться, что он сейчас заорет.

– Упустили вы Хортем, – тем не менее сказала она. – Хотели бы вы нас подмять под себя, надо было перестрелять всех переселенцев еще семь лет назад. У меня на родине, например, крайне тяжело осесть и тем более получить ВНЖ. Мне говорили, что Юнион – страна-каталажка. Да у вас тут руководство дало дыму, если вы никого прижать не можете.

Амалиэль беспечно подперла рукой подбородок и выдержала необходимую для накала драмы паузу, продолжив вкрадчиво допрашивать Иону:

– Потому что выламывать двери у простых людей проще.

Амалиэль рискнула: с дерзким щелчком выразительно указала пальцем вниз, и Иона опустил, наконец, револьвер. Он и правда чуть-чуть напоминал собачку.

– Предлагаю временное сотрудничество.

– Если ты думаешь, что я сяду под козырек, ты ошибаешься. У нас не сотрудничество: мы всего-то побеседуем, я выпущу тебя отсюда, и мы разойдемся, как в море корабли.

Амалиэль изящно спрыгнула с трансформатора. Раскинув руки, закружилась, и в поле зрения все превратилось в мазню импрессиониста: черное, иссиня-серое, зеленое, серое и, по какой-то причине, что-то говорящее блеклым голосом. Амалиэль остановилась, пошатнулась, держась за голову и снова посмотрела на нескольких вращающихся вокруг друг друга полупрозрачных Ион.

– Ну ты и придурок!

Ионы скрестили руки и начали уверенное спирографическое движение к центру, соединившись в одного подспудно-кровожадного мужчину в сером плаще. Амалиэль шумно выдохнула, решив хотя бы попытаться изобразить серьезность:

– Я когда нашла это место, сначала подумала: «Ого, новая ветка метро, круто», – только вот на метро это не похоже, если глаза вылупить.

– Какое у этого места может быть предназначение? – спросил Иона.

– А ты типа не знаешь? В жизни не поверю, что твоим «хортемским коллегам» не давали каких-то инструкций на этот счет.

– Буду честен. Нет.

То, что Иона врет, Амалиэль видела, только ложь его как будто не была предписанием свыше, чем-то попахивающим «договором о неразглашении государственной тайны», она имела отчетливый дух случайно разделенной с Амалиэль, пошатывающей какие-то устои, тайны, с которой выдрессированный полицейский понять не мог, как теперь обращаться. Вроде как хочется пожаловаться, да некому.

Амалиэль через плечо Ионы указала на зияющий черный проход, где исчезала блестящая влагой проржавевшая труба.

– Эта машина огромная. Как видишь, сходство с метро мне в голову пришло не случайно.

Если, пригнувшись, пролезть под трубой, можно увидеть окольцованное толстыми кабелями устройство неизвестного назначения. Амалиэль, казалось, что частично оно похоже на приваренную к аккумулятору решетку радиатора. С другой стороны – на тостеры, сложенные зиккуратом. И если проявить упертость и изрядное любопытство, обходя механизм сзади – на нижнюю челюсть дракона, который безуспешно пытался проглотить стеклянный шар.

Амалиэль вытянула руки, пару раз приподняв кисти, мол, «иди-иди», и Иона действительно пошел, перешагивая кабели, которые обступали механизм, как жуткие гнилые годичные кольца. Амалиэль пошла следом.

– А что это?

Иона обернулся, и наконец в его голосе Амалиэль заметила хоть какой-то оттенок яркой эмоции. Неважно какой, пусть даже не наиболее уместного удивления: они вдвоем находились на правах шокированных посторонних, каждый из которых мечтает о двух вещах: выбраться отсюда, но прежде понять, а что они, собственно, нашли в подполах Триумвирата?

– Что-то важное. Отойди-ка!

Амалиэль вытянула руку (что, по правде говоря, бесполезное действие) и мысленно обратилась к накопителю в шейных позвонках.

Воображение рисовало: вот – юбилей Господина Янь, тот танцует в центре зала церемонии с самыми низкими потолками во всем Хортеме, ногами отшвыривая в стороны циновки, пока его дочь (подающая надежды наркобарыга), вольготно закинувшая на Амалиэль ноги на длиннющих каблуках, шепчет ей: «У моего накопителя всего-то пятьдесят единиц, и говорят, это вроде как ниже среднего. А у тебя, сколько раз мы не вылезали на миссии, энергия никогда не кончалась. Признавайся, Ами…» – она наклоняет лицо близко-близко, так, что два ее глаза расплываются, теряют контуры и сливаются в один, – … откуда у тебя такой мощный накопитель? Никому из наших такое устройство так просто не дадут. Это потому, что ты имя сменила на юнионское? Ну ты и хитрюга-а-а».

Энергия – вечная спутница Амалиэль. Она у нее и правда не кончалась никогда, стоило первому любопытствующему спросить, Амалиэль хватило ума промолчать, а после солгать: «Я постоянно пополняю ее, вот и весь секрет».

Она почувствовала энергию, которая струилась по коже и складкам кафтана нежным прохладным эфиром, иногда игриво отдавалась покалыванием в кончиках пальцев, но никогда не позволяла себе кусать хозяйку разрядами, как, по описаниям прочих Накопителей, она обычно делает.

«Мне просто повезло, – придумала Амалиэль объяснение. – Что я такая необычная и классная».

Она открыла глаза. Энергия с серебряными переливами, словно осевшая на ресницах, исказила итак неприятные черты лица Ионы, заострила и «сломала» ястребиный нос, а кривые розовые швы как будто, заново раскрывшиеся, наливались кровью. Брови то смешно смазывались, опускаясь к переносице, то порхали наверх в приступе удивления.

Конечно, Амалиэль при виде этого захохотала, подстегнутая появившейся из-за энергии нутряной щекоткой.

А потом где-то в темноте помещения, между стальными цилиндрами, замерцали, как сигнальные ракеты, красные и зеленые лампочки. Что-то под ногами затрещало. Иона подпрыгивал, переступая с места на место, как будто убивая невидимых тараканов. Под его ногами сверкали и щелкали маленькие электрические разряды. И тогда Амалиэль поняла, что она, вероятно, сильно облажалась.

– Я что-то включила, – просто сказала она, пожимая плечами.

Потом Амалиэль заметила, как Иона охлопал серое пальто от груди до пояса и обратно. Вытащила из-за пазухи револьвер и вытянула его, свисающего с пальца на скобе.

– Разумеется, я не идиотка. – Амалиэль приподняла брови, раскачивая револьвер, как маятник.

Взгляд Ионы – чистая животная агрессия, может, с легким оттенком досады – на секунду заставил Амалиэль замереть, почувствовав сбежавший по спине холодок.

– О, нет, это же табельное оружие! Верну-верну! Мне надо было убедиться, что ты не проделаешь во мне дыру.

– «Не идиотка» должна понимать, какие у ее действий будут последствия. – Кажется, Иона немного успокоился. – Я должен пристрелить тебя.

Между двумя прядями песочного цвета, которые знаком равенства упали на его повязку, пробежал разряд.

– Тебя надо заземлить, – сказала Амалиэль, бесцеремонно указывая пальцем на Иону.

– Я сделаю это с тобой быстрее.

– Это не метафора убийства. По тебе ток бежит. Буквально.

Иона удивил Амалиэль: встав на одну ногу, допрыгал до края круга, туда, где не трещали разряды, и уставился на нее холодным взглядом, выжидая.

– Не убивай меня! – прикрикнула Амалиэль, кидая револьвер Ионе. Он поймал его в хлопке, подпрыгнув, но смеяться в этот раз Амалиэль не решилась.

Ее передернуло – резкая боль прошлась от виска, словно втягивая его внутрь, и, уколов внутренности, отдалась в ноги. Задрожали пальцы, и Амалиэль поспешила спрятать руки в карманы.

– Я, кажется, знаю, что это за место, – Амалиэль перекатилась с пятки на носок, якобы прикидывая. Она, конечно, давно понимала, для чего эта машина предназначена, только подробности предстояло объяснять дрожащими, почти онемевшими от резкого потока энергии, губами. – Мы вместе придумаем, как эту информацию тебе передать, и я покажу наш выход.

Глава 6 – Тр