ССД: Юнион

Девис скомкала лист, и он, описав дугу, приземлился аккурат в мусорное ведро. Вот именно. Не сказала. Она устало оперлась плечом на стекло, глядя в сумрачный, слабый рассвет – над городом, между редким слоями облаков, расплывались тонкие полоски блеклого, невесомого света. Девис тряхнула головой. Не сказала, не приказала – так, бросила кости, играючи распорядилась чужой жизнью. Как и всегда.

В глаза скользнул острый солнечный луч, и Девис зажмурилась. Отмахнулась от него как от мухи. Интересно, госпожа Вернер всегда так легка, когда дело касается чужой жизни. Или переворот окончательно выкорчевал из нее ростки сострадания? Алкоголь, все еще играющий в крови, каким-то немыслимым образом выветрился. Девис уставилась на расположившуюся на столе полоску света. Света? Отстранившись от стекла, Девис оглядела город – по крышам домов постепенно расползались длинные сонные тени. Девис, потеряв опору под ногами, распахнула окно – в лицо ударил холодный ночной воздух, изо рта вырвалось облачко белого пара, и голова закружилась от открывшейся под ней высоты.

Из окон ниже, то там, то тут высовывались головы студентов, из дверей Университета посыпались серые фигурки засидевшихся лаборантов. Разукрашенный, щедро облитый золотом Афсъихт сверкал стеклянными башнями, праздничный и светлый, торжественно-спокойный, как много часов до этого. Девис вытянула руку, поймав отскочившего от астрономического шпиля солнечного зайчика.

В груди закипела, забурлила странная, необъяснимая радость. За окном начинался день. Самый желанный, необъяснимо волнующий и сладкий из всех даров природы. Девис соскочила с подоконника, схватила висящее на спинке пальто и махом вылетела в коридор. Со всех сторон – люди в серых плащах, с усталыми после бесконечной ночи лицами, стремились по лестницам в гомоне счастливых голосов. Девис толкнулась в толпу, подхваченная пузырящейся радостью, и вместе со всеми вырвалась из дверей Академии в ласковое предрассветное утро.

Академгородок дышал и смеялся наполненным светом воздухом. Даже старые ивы, пожелтевшие и поникшие за эту нескончаемую ночь, словно почувствовав приближение Солнца, воспрянули, шумя ворвавшимся в город ветром. В груди ревностно билось сердце. Наконец начинался день.

Глава 6 – Триединство. ЧАСТЬ 1.

Хортемские домики в основном представляли из себя что-то вроде игрушечных волчков – пестрые красно-бордовые черепичные крыши, покатые выступы водосточных труб, роняющих капли в наполненные золотыми рыбками пруды, высокие шпили диковинных флюгеров. Украшенные колокольчиками и тонкими жестяными пластинками, певшими на ветру, они походили на художественный вымысел автора-иллюстратора детского издания юнионского эпоса, чем на реальный город, вроде Афсъихта или Вандельма. Эдакая голубая мечта какого-нибудь старого, как мир, магната, никогда не знавшего провинциальной жизни.

Здесь все было диковинным, немного древним, как старый запылившийся алтарь с истрепанными ленточками, и вообще не имело свойства меняться. Время тут текло по каким-то своим правилам, люди здесь не молодели, но и не старели, если не слишком приглядываться, а дома и подавно будто застыли, словно их оградили музейными бархатными канатами, на каждый нацепив табличку “Не трогать”, и закрыли стеклом, чтобы ничто не выцвело и не разрушилось. Это Джон усвоил еще тогда, далеко в детстве, когда обнаружил, что мельница на отшибе за почти пять лет до его отъезда в Вандельм осталась нетронутой ни временем, ни человеком, а дом Хэльсеггеров, казалось, вообще выпал из общей картины, и менялись в нем разве что сандалии на самодельном коврике в прихожей и благовония на старом столике из змеевика.

– Джон, милый, как ты вырос! – Дориана почти услышала, как жалобно затрещали кости бедного Джона – хватка Гекаты Хэльсеггер, крепко сжавшей его в приветственных объятиях, была поистине чудовищной. Джон осторожно обнял ее в ответ, эту высокую, так похожую на Дориану женщину с улыбчивыми морщинками около глаз.

– Я тоже рад вас видеть, тетя.

Миссис Хэльсеггер отстранилась и прихватила Джона за плечи, рассматривая его во все глаза.

– Ну красавец! – довольно пропела она. – Дориана, почему ты не предупредила меня, что вы приедете вместе? – Дориана раскрыла было рот, но вопрос, очевидно, не требовал ответа. – Ты так повзрослел! Жизнь в Вандельме определенно пошла тебе на пользу, милый.

Джон слегка рассмеялся.

– Вы тоже превосходно выглядите. Кажется, с каждой нашей встречей все краше.

Дориана закатила глаза, миссис Хэльсеггер, польщенная, разулыбалась.

– Ну каков льстец! – протянула она, ужасно довольная. – Ни стыда, ни совести. Ну-ка признавайся, небось, нашел уже себе невесту в столице, а?

– Мам!

Дориана вспыхнула. Джон, кажется, тоже немного смущенный, перебросился с ней неоднозначным взглядом.

– Что? – Миссис Хэльсеггер с претензией обернулась на Дориану. – Это у тебя ни котенка, ни ребенка. А Джон, между прочим…

– Все, ладно, можешь не продолжать, – заворчала Дориана, не собираясь в очередной раз выслушивать комментарии на тему того, какая Джон завидная партия. – Ты смущаешь его.

Миссис Хэльсеггер беззлобно цокнула, но, наконец, отпустила несчастного Джона. Все равно он никуда не денется от нее в ближайшие несколько дней и возможностей помучать его у нее будет сколько угодно.

Дориана опустила свой саквояж на пол. Из распахнутого настежь окна в небольшой, наполненной сандаловым духом прихожей с множеством стеклянных колокольчиков тянулся сладкий запах леса. Около дома, где засеянное поле пшеницы еще только едва-едва набирало нежно-зеленый цвет, тихо гудели пчелы, и родной Хортем, колыбельная Юниона, дышал чистым запахом медоносных трав и морской соли.

Дориана любила это место. То место, где старый родительский дом со слегка выцветшей черепицей, похожей на осевший шатер крыше стоял недвижимо между волнами пшеничных просторов, где, казалось, навечно застыло лето, и возникал сладкий, томительный мираж детских воспоминаний. Она заставила себя сделать вдох полной грудью. Дома было хорошо.

– А где отец?

Миссис Хэльсеггер, наконец, оторвалась от разглядывания Джона – Дориане всегда казалось, что его она любит больше всех в этой семье – и на ее лице появилось сочувствующее выражение.

– Прости, дорогая. Его срочно вызвали в Медвежьи горы два дня назад. Не уверена, что он вернется к началу праздника.

Дориана поджала губы. Она поймала понимающий взгляд Джона.

– Ясно.

Миссис Хэльсеггер проводила их на второй этаж, на время предоставив самим себе, и спустилась вниз, кажется, заметив на улице кого-то из соседей – ее голос, веселый и звонкий, донесся из окна в спальне Дорианы.

– Здесь все как прежде.

Джон остановился в дверном проеме, толкнул висевшие над ним колокольчики. Те тихо запели, переливаясь на свету. Он оглядел комнату, словно видел ее впервые.

– Ничего не изменилось с тех пор, как ты уехал в Вандельм, – согласилась Дориана, перекладывая вещи на полку.

Она краем глаза проследила, как Джон прошел вглубь комнаты, оглядел полочки с разложенными на них камнями и книгами, запылившиеся стеклянные безделушки, покрутил стоявшую на столе подставку для украшений. Он остановился около подоконника. Между горшками с цветами и несколькими статуэтками драконов стояла фотография. Немного выцветшая, с затертыми пальцами уголками. Дориана отложила вещи, глядя, как погрустнело лицо Джона. Со старой, сделанной на жуткий трехногий фотоаппарат карточки, на них смотрели они сами. Маленькие, беззубо улыбающиеся, крепко обнявшиеся на пороге этого самого дома. А позади них – родители. Хэльсеггеры и Штерны.

Дориана мягко положила руку ему на плечо.

– Как себя чувствуешь?

Джон неопределенно пожал плечами. Его пальцы на фотографии немного сжались прежде, чем он вернул ее на место, прислонив к какому-то засохшему фикусу.

– Странно. Такое чувство, будто целая жизнь прошла. – Он обернулся на Дориану. – Но это не неприятное чувство.

– Исполнено ностальгии?

– Вроде того, – слабо согласился он. Дориана опустила руку, когда он отошел и устроился на краю кровати.

Дориана потерла друг о друга ладони и неуверенно скрестила их на груди.

– Итак… – медленно начала она. – Какой у нас план?

– Разобраться в том, что случилось. По возможности. Я хочу сходить к дому. – Он поднял на Дориану глаза, предупреждая ее слова. – Один.

Дориана кивнула и тоже устроилась рядом с ним на краю кровати. Она опустила голову, глядя на носки своих домашних тапочек.

– Это твой дом. Я не собираюсь навязываться.

На лице Джона появилась благодарная улыбка. Между ними на время возникла тишина – не неловкая, простая, комфортная тишина, какая обычно возникает поздним вечером в семейном кругу у камина.

– Ну а ты? – спустя время спросил Джон, словно пробудившись от каких-то своих мыслей.

– Я? – Дориана слегка нахмурилась. Ковер, который она ковыряла носками тапок, смешно вздыбился. – Не знаю, честно говоря. У меня есть одна мысль, но я не уверена, что она стоит того.

Она уклончиво пожала плечами.

– Навещу кое-кого, постараюсь узнать кое-что.

Джон усмехнулся ее ответу.

– Довольно абстрактно. – Дориана повторила его усмешку, едва он слегка толкнул ее плечо своим. – Но, я тоже не стану навязываться.

Дориана благодарно кивнула. На душе у нее было тяжело. Джон немного расслабился, спокойно оперся на руки, глядя в распахнутое окно. Прядь его челки смешно изогнулась, обдуваемая ветром, во все время хмурых, затемненных серьезностью зеленых глазах впервые за долгое время разлилось умиротворение. Не одной Дориане здесь становилось легче. Она подставила лицо свежему воздуху, опуская веки.

Что же, она постарается сделать все, чтобы это умиротворение не разрушилось.

***

Земля была твердой. Это место на кладбище родители Дорианы выбрали нарочно – дедушка всегда твердил, что земля должна быть тяжелой и рыхлой, чтобы ему сложнее было вернуться обратно. Дориана думала, что это шутка. Теперь шутка звучала слишком мрачно. Добраться до деда теперь было также сложно, как и ему выбраться к ним. Дориана положила несколько сорванных горицветов на крошечную могилку, зажгла благовония. С надгробного камня, освещенного лампадками, на нее сухо смотрели годы жизни и короткая запись имени: «Здесь покоится доктор Г. Хэльсеггер». Дориана слабо улыбнулась. Даже сейчас, лежа глубоко под землей, ему удавалось оставаться таким же немногословным. Повезло, что она здесь не ради него. Здесь, на этом клочке кладбища, могила Штерна располагалась всего в двух участках от могилы ее деда. Надгробный камень истерся со временем, в темноте буквы на нем оказались почти не различимы. За надгробием маньяка никто не ухаживал. Не было свежих цветов, все заросло травой. Дориана воткнула лопату в землю. Она присела на корточки, стерла грязь с надписи. «О. Штерн». Ни года, ни эпитафии. Только серый, грубо отесанный кусок камня.

На ее лице появилось мрачное выражение. Луч газового фонаря выхватил крошечный холмик земли, старый, местами покрытый лишайником камень и засохшие стебельки плюща.

– Я всегда знала, что глубоко внутри своего безумия вы на самом деле были умным человеком, мистер Штерн. Не могли им не быть. Что же с вами стало?

Дориана тяжело вздохнула, запрокинула голову, глядя черное звездное небо. Штерн, разумеется, молчал. Было бы странно, если бы он мог говорить.

– Для Джона вы в детстве были почти кумиром. Вы знали это? – Дориана слабо усмехнулась и покачала головой. – Конечно, нет – откуда вам было это знать? Вы были слишком заняты своими злодейскими планами. В них не осталось места для какого-то там маленького внука. Мне просто интересно, как это вообще пришло вам в голову? Это же просто безумие. Ах, ну, да, точно. И теперь из-за вас мне приходится врать своему лучшему другу. Вы даже не представляете, какой это мог бы быть скандал, узнай он, что я собираюсь делать. Но вы ведь ничего ему не расскажете? – Дориана заговорщицки подмигнула камню, ее губы изогнулись в хитрой ухмылке. Она поднялась, выдергивая лопату. – Пусть это будет наш с вами маленький секрет.

Острие лопаты врезалось в землю. Иссушенная долгим летом корочка хрустнула, грунт под ней с неохотой разошелся. Могила Штерна, старая, с покосившимся надгробным камнем, точно тяжело больная, выплюнула из себя землю. Дориана не знала, заразно ли безумие и каким путем оно передается, но по ее спине пробежал озноб, когда в ее голове, наконец, зажглась лампочка над мыслью, что раскопка могил – это далеко не то занятие, которым занимаются адекватные люди, но отступать было некуда. Если Штерн и спрятал свои секреты, то уж точно там, где их никто и никогда не достанет. А если и попытается достать, то так измучается, что, в конце концов, скорее сам упадет замертво.

Дориана не слишком любила это чувство. Грызущее, едкое, приходящее с бессонницей и откалывающее кусочек за кусочком от нормального восприятия реальности. Мама называла это интуицией, Дориана считала симптомами паранойи. Особенно тогда, когда эта самая «интуиция» говорила ей отринуть мораль и взяться за лопату, чтобы расхитить чью-нибудь могилу. В конце концов, если безумную теорию проверит она и облажается, то пострадает только ее, увы, уже испорченный моральный облик. Спасибо, мадам Лукас. Дориана обессиленно оперлась на черенок, стоя по колено в могиле. Со лба градом катился пот. Она подняла глаза, зло уставившись на могильный камень.

– Старый ты сукин сын! – Дориана остервенело пнула ногой несчастное надгробье и снова оперлась на лопату. Камень, наполовину выкопанный из слоя земли, нехотя накренился. – Ну, вот ты мне объясни, на кой хрен ты закопался так глубоко? Не мог припрятать свои секретики где-нибудь в другом месте, а? Знаешь, загадка с потайной комнатой понравилась мне больше. Правда, в мастерской теперь просто жуткий бардак. Но это мелочи.

Она продолжила копать, выкидывая землю из пустой могилы. Руки болели при каждом движении, лопата выскальзывала и тяжело зарывалась в землю, будто нарочно с каждым разом подчиняясь все хуже.

– Полная ерунда, по сравнению с этим твоим «сожги и закопай». Клянусь своей… эм, – Дориана замерла, задумавшись. В выкопанный «котлован» осыпалось немного земли. – Ну чем-нибудь, что не очень жалко.

Она выбросила еще кучку почвы и, вонзив лопату, уперлась во что-то твердое. Дориана шокировано уставилась себе под ноги. В воздухе стоял густой земляной запах вперемешку с тяжелым духом благовоний. В горле осела сухая могильная пыль. Дориана упала на колени, – лопата упала рядом – впилась пальцами в неизвестную поверхность. Под ее руками оказалась рыхлая деревяшка, с местами прогнившими досками и раскрошившимся слоем лака. Под пальцы попало несколько червей, Дориана с содроганием отшвырнула их склизкие, копошащиеся тельца в сторону. На крышке гроба, а это вне всяких сомнений была она, в свете фонаря показалась эмблема похоронного бюро.

– Проклятие, Штерн, – пробормотала она, – только не говорите, что вы действительно там.

Дориана решительно поднялась. Она схватила брошенную лопату, нервно вцепившись пальцами в черенок. Она снова глянула на могильный камень. Ее энтузиазм, подпитываемый флером легкого безумия, немного поубавился. Дориана воровато огляделась по сторонам, но на кладбище было пусто как… как на кладбище. Она резко выдохнула, собираясь с силами. Ладно. Была не была. Взялся за гуж – не говори, что не дюж, или как там было?

Острие лопаты с треском пробило гнилые доски – крышка гроба, на которой стояла Дориана, прогнулась. Дориана со вскриком рухнула на колени, провалившись в гроб. Кожа в локтях болезненно зазудела, пошла красными пятнами. Колени проехались по грунту. Она бросила в сторону доски, лопата упала рядом, зарылась руками в осыпавшуюся землю, шокировано пропуская комья грязь сквозь пальцы. Гроб оказался пуст. Никакой иссохшей от времени мумии, никого скелета серийного убийцы. Ни останков, ни костей, ни одежды. Она разворошила землю, добираясь до дна. Сердце в груди лихорадочно билось о ребра. Во рту пересохло, язык казался шершавой наждачкой. Пусто. Просторно. Полный голяк.

– Нет, нет, нет, так не пойдет. – Дориана остервенело сжала пальцами землю. Сердце упало в пятки, с неистовой силой забилось в горле. Нет, так быть не должно. Она же не могла просто так разрыть чужую могилу, не могла же ее параноидальная интуиция впервые подвести ее?

Дориана провела руками по дну гроба, и что-то холодное, твердое, с типично металлической текстурой наткнулось на ее пальцы. Дориана смахнула грунт, глядя, как оно заблестело на солнце. На дне гроба лежал здоровенного вида, странный, похожий на элемент какого-то диковинного механизма кусок металла.

– И что это за…?

Дориана выпрямилась. Она вытащила из земли этот напоминающий шкив (умное словечко, которым обычно щеголяет Джон) элемент и устало села прямо в гробу среди грязи и червей, и – ха, кое-то бы оценил каламбур – протянула ноги. Она тупо смотрела на грязную шестерню у нее в руках. Штуковина в ее руках была на удивление легкой. Не больше обычной головки сыра, она представлялась тяжеленной громадиной, но на самом деле весила не больше дюжины спелых груш. Дориана на пробу подняла ее, прикидывая, сможет ли эта штука уместиться у нее в подоле. Если притвориться, что в юбках у нее спрятана тыква, а не чья-то посмертная тайна, то вполне могло и поместиться. Хотя, разумеется, с таким же успехом можно было бы попытаться запихнуть в винную бочку дракона и убеждать всех, что это просто сорт такой – рупажный-ассамбляжный.

Дориана задрала голову кверху, прикрыв один глаз. Мрачное ночное небо глядело на нее сквозь прямоугольник могилы слабыми проблесками начинающегося рассвета. На ее лице промелькнула немного саркастическая ухмылка. Вот тебе и Врата, да, товарищ Сновидец? Кто бы знал, что имеются в виду эти.

Кряхтя и соскальзывая по рыхлой почве, Дориана выбралась из могилы. Платье и обувь были безнадежно испорчены. Модница, чтоб ее. Ты бы еще туфли и кринолин напялила, а то как-то скромно вырядилась на рандеву с мертвецом. Она быстро запихнула шестерню в юбки, обессилевшие руки подняли лопату. Желания, да и, в общем-то, сил закапывать бутафорскую могилу не было вообще. Поэтому Дориана, на скорую руку забросав яму землей, скорее для вида, чем из необходимости, устало подхватила завернутую в юбках шестерню и направилась прочь с кладбища с лопатой наперевес. Нужно было найти Джона.

***

Утро дня Триединства началось с прерванного сна. Джон недовольно перевернулся в постели, кутаясь в одеяло, искренне желая всех благ тем, кто сейчас кричал на улице, но стоило ему снова прикрыть глаза, как по ушам ударил знакомый голос.

– Джон! Хватит спать! – раздался окрик снизу. И он, удивленный возникшей из ниоткуда Дорианой, сполз с постели, прошлепал до распахнутого настежь окна и перегнулся через подоконник, недовольно зевая.

Она, как и ожидалось, показалась на пороге. Растрепанная, чумазая, как тысяча трубочистов, с лопатой через плечо, Дориана недовольно сдула с лица перечеркнувшую глаза прядь. Рядом с ней стояла погасшая газовая лампа. Лицо Джона исказило сонное удивление напополам с неприязнью. Дориана выглядела как бред его невыспавшегося сознания.

– Ты время видела?

– Нет? – сказала она и приставила лопату к порогу, глядя на него снизу-вверх. – Спуститься и помочь на хочешь? Есть новости.

Джон закатил глаза. Над полем за спиной Дорианы едва-едва занимался золотистый рассвет, было слышно только как тихо шуршит в колосьях ветер и где-то вдалеке скрипит мельница. Он невольно поежился, подслеповато щурясь.

– Жди.

Джон, не медля более ни секунды, накинув поверх пижамы халат, спустился на первый этаж и открыл входную дверь. Дориана, не будь дурой, тут же сунула ему в руки что-то замотанное в ткань ее верхней юбки и протиснулась в дом. Сонно моргнув, Джон взвесил в руках «подарочек». Она устало упала на стул, присосавшись к графину с водой, точно неделю провела в пустыне. Джон с долей любопытства и брезгливости осмотрел ее убитые в хлам туфли и сверток, который она вручила ему.

– Итак… еще нет девяти утра, а ты уже злодействуешь, – медленно начал он, глядя, как Дориана со стуком отставляет графин и быстрым движением утирает рот ладонью. Он опустился на стул рядом с ней. – Я внимательно тебя слушаю.

Дориана кивнула.

– Где мама?

– Спит.

– Отлично, – довольно выдохнула она, немного растекаясь на стуле. Джон скептически посмотрел на нее. – Отлично, потому что она точно будет не в восторге от этого.

Она немного подобралась, заставив себя принять подобающий вид. Хотя, разумеется, подобающий с поправкой на грязь и измученное лицо, и стащила со стола салфетку, принимаясь грубо оттирать грязь с ладоней.

– Помнишь ту записку? Ну, которая «сожги и закопай»? – Джон коротко кивнул, и Дориана продолжила: – Так вот я долго не могла понять, что же нужно закопать, если все остальное нужно сжечь. Еще и приписка эта: «Жду там, где все закончится». По-дурацки как-то звучит, согласись. Я сначала тоже решила, что искать нужно в доме твоих родителей. Но ты сам знаешь, искать там бессмысленно. Даже если там что-то и было – оно уже давно погребено под грудой пепла. И тогда я подумала, а что если мы смотрим не в ту сторону?

Дориана подалась вперед, зачем-то понизив голос, хотя они были в доме совершенно одни. Но Джон не мог осуждать ее за привычки – даже у фикуса на подоконнике могли быть уши.

– Мы рассуждали как простые люди, а рассуждать нужно было как безумцы. – Она вскинула испачканную салфетку в пальцах как знаменосец и чуть помахала ей у себя перед носом. Джон недовольно отстранился. – Помнишь похороны Штерна? Его гроб все время стоял закрытым. Обычно же перед погребением покойного разрешают посмотреть ему в лицо. Погребальные обряды и все такое. В тот раз я думала, гроб не открыли, потому что он маньяк и, ну, позор семьи, и поэтому церемония была такой быстрой. Но нет.

Она ткнула в сверток пальцем, скомкав платок.

– Вот в чем все было дело.

Джон посмотрел на кусок материи у него на коленях, затем снова – на Дориану. В ее глазах блестел азарт – Джон на мгновение задумался, не надышалась ли она полынью где-нибудь по дороге, потому что ответ, пришедший ему в голову, казался отвратительным, пугающим до дрожи в поджилках и в его парадигме совершенно невозможным.

– Да, нет, – протянул он, не зная, что чувствует: от осознания того, что лежит перед ним, этот самый сверток захотелось бросить в огонь и вымыть руки несколько раз. – Нет. Ты бы не стала…

– Открой и узнаешь, – хмыкнула она, и для шутки у нее было чересчур серьезное выражение лица.

Вся сонливость исчезла, будто ее и не было. Джон с нарастающей тревогой посмотрел на обернутую в кусок материи «находку». К горлу подступил ком – воображение ярко нарисовало раскопанную могилу, полуразложившиеся останки, с копошащимися в них червями и опарышами, лопату, занесенную над вскрытым гробом, – и желудок рефлекторно сжался. Все краски схлынули с лица Джона. Он как можно быстрее переставил сверток со своих колен на стол, отодвигаясь от него и глядя на Дориану не то с ужасом, не то с отвращением.

– Ты нормальная? – понизив голос до шипящего шепота, едва выдавил он. – Ты расхитила могилу? Ты вообще понимаешь, что ты сделала? Это уголовно-преследуемое дело, тебя могут посадить за это. Успела забыть, каково это – сидеть за решеткой? Собираешься убить свою репутацию окончательно? Потому что если да…

Воздуха не хватило на злобную тираду – Джон резко втянул носом воздух, ладони рефлекторно сжались в кулаки, он откинулся на спинку стула, тревожно кусая щеку. Смотреть на Дориану было выше его сил, казалось, если он посмотрит на нее, то сойдет с ума. Как? Как это вообще пришло ей в голову – в ее умную, проницательную, бедовую голову? Дориана сложила руки на груди, ее лицо исказила скептическая гримаса.

– От моей репутации итак уже ничего не осталось. Невелика потеря.

Джон всплеснул руками.

– Ты подставила не только себя! Ты подставила нас обоих. А твоя мама? Что насчет нее и твоего отца?

– Это их не касается. А вот тебя приблизит к разгадке, – зло ответила она, и Джон едва сдержал желание бросить в нее чем-нибудь.

– Какой разгадке, Дори? О какой разгадке вообще может идти речь, если ты только что похерила нам все? Что мы будем делать, если тебя найдут?

– А на что ты рассчитывал, когда ехал сюда? – ощерилась она. – Что мы будем ходить по домам с блокнотом и спрашивать «извините, не помните ли вы что-нибудь о маньяке Штерне»? Давай говорить откровенно: ответа от Девис нет, в твоей мастерской пусто, следствие остановлено по причине «место преступления уничтожено», в архив нам не попасть. Все пути отрезаны. Мы в информационном вакууме. И если мы хотим что-то узнать – нужно действовать быстро и думать также, как те, кто все это сделал.

Поверить в это было решительно невозможно. Это напоминало бредовый, испорченный лихорадкой сон, как будто кто-то выкрутил помехи на максимум и картина мира стерлась, приняв чудовищные очертания. Джону казалось, что реальность отодвинулась, спряталась за толстым стеклом, словно он сидел на последнем ряду в кинотеатре, а пленку в проекторе зажевало на самом неприятном кадре. Дориана тряхнула головой, ее слипшиеся пряди вздыбились на голове.