ССД: Юнион

Девис позволила себе паузу. Воспоминания то рождались, то затухали, исполненные приятного чувства ностальгии. Госпожа Вернер тактично сохранила молчание.

– Какое-то время мы тоже были заражены этой идеей. Это ведь так привлекательно – кто-то построил чудесный механизм, который приводит в движение Солнце и звезды, и все следует идеальному инженерному замыслу. – Улыбка на короткое мгновение отразилась на ее лице. – А когда доктора Хэльсеггера не стало, лаборатории закрыли. И о механизмах Мобили более никто не заикался. Через время их технология была признана слишком опасной, и все разработки в этой области запретили.

Брови госпожи Вернер выгнулись в изящном вопросе.

– И вы, следуя руке закона, перестали в него верить?

– Перестала ли я верить в Механизм? – Госпожа Вернер утвердительно кивнула на неожиданно вырвавшийся вопрос.

Девис нахмурилась. Мечта о чудесной машине, приводящей в действие каждую молекулу на планете, была непозволительно идеальной, безумной, однако объясняющей практически все.

– Сама концепция Механизма потрясает, – начала она. – Разумеется мне, как инженеру, она очень льстит – ее простота не может не подкупать. Но вы ведь имеете в виду, считаю ли я ее жизнеспособной, верно?

Ответа Девис не требовалось. Вопрос, очевидно, риторический, не нуждался в уточнении. Забыв об Ионе, она откинулась на спинку кресла, крепко задумавшись.

– Если позволите, я бы хотела предупредить, что многие ученые приравнивают Великий Механизм к теории «плоской земли», – Девис незаметно скривилась, явно выражая все, что она думает по этому поводу, – и меня неоднократно осуждали за мои «радикальные» высказывания. Но вам нужно мнение предельно откровенное, поэтому буду честна. Механизм может существовать. Но совершенно не такой, каким его рисуют сторонники этой теории.

– И каковы доказательства?

Девис позволила себе короткую паузу. Подавшись вперед, она заговорила чуть тише, как будто не желая, чтобы кто-то услышал их разговор.

– Госпожа Вернер, Совет может кормить сказкой об аномальной активности Ядра простых граждан и даже некоторых ученых сколько угодно. Однако истинное положение вещей совершенно иное. Сколько бы Ядро ни извергало Эфир, свойства Энергии таковы, что даже «колоссальное облако Энергии» не в состоянии «отражать солнечный свет», пока оно «не рассеется». Это безумие. Солнечный свет проходит, не задерживаясь, даже сквозь линию эвтектики, не говоря уже о простой, не преобразованной Энергии. А про «замедление вращения Энтеро» и говорить нечего – если бы наша планета так резко замедлила свое осевое вращение, нас бы уже всех разметало по космосу. Закон сохранения импульса не перестал существовать в одночасье.

Всего на мгновение госпожа Вернер бросила на советника сложный, будто бы насмешливый взгляд. Что-то ироничное, но вместе с тем снисходительное мелькнуло за темной радужкой, как будто фраза «я же говорила» вдруг стала невербальной и весьма осязаемой. Кажется, стало весьма очевидно, кто утверждал все материалы для радиовещания.

– И что же вы предполагаете? – вновь заговорила госпожа Вернер.

– Что работа Механизма нарушена, но не прекращена, – продолжила Девис. – Мы продолжаем вращаться с той же скоростью, а значит, проблема не в планете. А в небе.

– То есть?

– Гравитационное взаимодействие солнечной системы в норме, однако ход небесных тел отклонился от привычных орбит, – пояснила Девис. – Даже Луна ведет себя странно, не говоря уже о звездах. Они двигаются с катастрофически медленной скоростью. Моя гипотеза в том, что Великий Механизм существует и разделен на две части. Одна из них – его Ядро, находится внутри Энтеро. Вторая же находится в небе, однако, где именно, я пока не могу сказать.

– Как вы себе это представляете? – противостояла ей госпожа Вернер. – Если бы Механизм находился в небе, то его было бы видно, разве нет?

– В этом пока главная проблема, – нехотя согласилась Девис. – Но посудите сами. Гелиоцентрическая модель мира не выдерживает критики – ночь переломила ее напополам, просто случившись. Но если этого недостаточно – можно копнуть еще глубже. Например, температура на поверхности.

Не успела Девис договорить, как госпожа Вернер вскинула руку, призывая к молчанию.

– Достаточно, – кажется, упорство Девис начинало действовать ей на нервы, – ваших доводов достаточно, мисс Уолт. У нас нет причин сомневаться в ваших словах, хотя меня удивляют ваши обширные познания в области небесной механики.

Девис пожала плечами.

– Место в Совете предполагает наличие определенных знаний, – пояснила она. – К тому же, курс астрономии в АГУ един для всех факультетов.

– Это многое объясняет, – согласилась госпожа Вернер. – Но перейдем ближе к сути. Где же по-вашему находится сам Механизм?

– Чтобы объяснить все произошедшие аномалии, необходимо допустить невозможное. Энтеро и Механизм что-то разделяет, делает его незримым для человеческого глаза. И моим главным предположением является идея Твердого неба.

Госпожа Вернер с советником коротко переглянулись.

– Хотите сказать, мы живем под большим колпаком? – в ее голосе послышалось искреннее изумление.

– Скорее, внутри сферы, – пояснила Девис. – Для «колпака» Энтеро должна была быть плоской. А вот сфера вполне объясняет существование годичного параллакса звезд и даже причину вечного сияния Луны. И за ней находится сам Механизм. Предположу, что сфера вращается вокруг Энтеро, и с ней же двигаются все небесные тела.

– И, надо понимать, что Механизм – и есть то, что приводит «небесную твердь» в движение, – понятливо резюмировала госпожа Вернер. – В таком случае становится ясно, откуда появился этот метеорит.

Девис согласно кивнула. Какое-то время госпожа Вернер молчала, постукивая пальцами по столу, погрузившись в раздумья. Россыпь кристаллов на рукавах ее мундира призывно засверкала.

– Мисс Уолт, как думаете, вы способны создать макет того, о чем вы говорите? – спустя время поинтересовалась она, наконец, снова обратив все свое внимание к Девис.

– Вполне, – живо согласилась Девис, оторвавшись от созерцания блесток. – Я знаю, что доктор Хэльсеггер также дорабатывал эту идею, однако я никогда не видела его проектов на этот счет. Он ничего не показывал из того, что создавал. Возможно, некоторые модели сохранились до сих пор, и я могла бы попробовать восстановить их. Но если какие-то из них удастся найти…

Многое из того, что создавал доктор Хэльсеггер, давно кануло в небытие. Его чертежи и первые глобусы из папье-маше с проделанными в них дырками для флажков; множество рисунков, Луна, похожая на люк, звезды – на осколки зеркал; планета, вращающаяся волчком на сбитом подшипнике под кровлей небесного Механизма из ржавых гаек. Все это осталось в его лабораториях, где больше никто не заводит старенькие моторчики, чтобы увидеть, как лампа, с налепленными на нее звездами, отбрасывает на стены причудливые тени. Девис отрешенно подняла глаза к небу. Вращающиеся тысячетонные элементы небесной системы за голубым куполом неба неожиданно стали видны сквозь высокий каменный потолок. Она с усилием моргнула, но проявившееся видение не рассеялось. Их чудовищный гул пророкотал где-то в груди, грохая вместе с сердцем, и тяжело сдавил легкие. Лязг и гул надзвездной машины неожиданно обрушились на Девис со всей своей потенциальной силы – от их тяжести, точно занесенного над плахой лезвия, сделалось дурно. Голова закружилась. Небо неожиданно стало низким, а помещение с огромными панорамными окнами болезненно тесным. Казалось, вся звездная бездна в одночасье сжала ее в тиски, выдавив из Девис весь кислород.

– Мисс Уолт? – чей-то голос донесся откуда-то из глубины.

Девис почувствовала, что сидит недвижимо довольно долго, только когда кто-то вежливо тронул ее за плечо. Капитан Иона.

– Вы в порядке?

Тревожный морок нехотя рассеялся. Девис, поджав губы, нервно глянула на безразличный серый потолок и отстранилась от руки Ионы.

– Да, все хорошо, – задушено отозвалась она. – Прошу прощения. Можно воды?

Иона недоверчиво сверкнул единственным глазом, бросил на госпожу Вернер вопросительный взгляд – та коротко кивнула – и исчез где-то позади, через мгновение протянув стеклянную бутылку побелевшей Девис – она, проигнорировав приличия, жадно припала к воде. Мысли, остановленные чужим вмешательством, все еще лихорадочно бились в голове.

– Мисс Уолт, вы хорошо себя чувствуете?

Небрежно утерев рот, Девис согласно кивнула.

– Вполне. Извините, просто… – Ложь, Девис невольно прикусила щеку, тяжело зажмурившись. – Неожиданный приступ клаустрофобии.

Госпожа Вернер удивленно вскинула брови. Все трое – она, мистер Ортон и Иона – обменялись странными взглядами. Девис заставила себя глубоко вдохнуть.

– Когда я начинаю думать, что мы живем под твердым небом, за которым скрывается исполинская тысячетонная машина, приводящая в движение все на земле – становится не по себе, – тяжело призналась она. – Сама эта мысль угнетает, стоит о ней подумать дольше положенного.

– Что же, вас можно понять, – обманчиво-мягко ответила госпожа Вернер. – Кажется, будто до этого космос был бескрайним и полным воздуха, а теперь вы чувствуете себя запертой в каменной клетке, верно? – Девис коротко кивнула. – Это нормально. Но, боюсь, вам придется смириться с этой мыслью.

Девис непонимающе подняла глаза. На лице госпожи Вернер отразилось выражение какого-то мрачного удовольствия, словно бы удачно сделанная ставка сыграла в самый нужный момент, и она снисходительно, словно бы обращаясь вовсе не к члену Совета, а маленькому ребенку, великодушно пояснила:

– Вы возглавите экспедицию на драконьи земли.

Девис едва не подавилась только что проглоченной водой.

– Простите?

– Вы соберете команду и отправитесь на северный континент вместе с драконьим отрядом, – все с тем же терпением пояснила госпожа Вернер. – Исследуете «метеор» и заручитесь поддержкой драконов на случай непредвиденных обстоятельств. А после вернетесь домой и предоставите нам полученные материалы.

Мудро расставленная ловушка наконец выдернула землю из-под ног Девис. Госпожа Вернер коротко улыбнулась, и в следующее мгновение советник – проклятие, как он так быстро перемещается – опустил перед Девис папку с документами. Дипломатический протокол.

– Госпожа Вернер, погодите, – слабо произнесла Девис. – Я же просто ученая. Не экспедитор. Лабораторный сыч. Может показаться, что я знаю все на свете и как будто бы могу решить что угодно, но, позвольте, другой континент? Переплыть через Великий океан и договориться с драконами это точно не то, что должен делать кто-то вроде меня.

Улыбка на лице госпожи Вернер сделалась еще более пугающей.

– Боюсь, мы с вами не до конца поняли друг друга, мисс Уолт, – мягко произнесла она. – Это не просьба. Вы отправитесь на северный континент в ночь после дня Триединства. Забота драконьего отряда – доставить туда вас и вашу команду и обеспечить вашу безопасность. Надеюсь, мне не следует объяснять, почему я доверяю это задание именно вам?

Девис отрицательно покачала головой. Причина была очевидна. Госпожа Вернер удовлетворенно сложила руки в замок.

– Приятно работать с умным человеком, – Девис показалось, что медом в ее голосе можно отравиться. – Предоставьте мистеру Ортону полный список участников экспедиции и всего необходимого. Он будет ждать ваших распоряжений завтра в полдень.

Советник исполнительно кивнул в ответ на полный прострации взгляд Девис.

– И если вам понадобится помощь, вы всегда можете обратиться к лейтенанту Солейл, – продолжила госпожа Вернер. – Думаю, ее инициативность может быть вам полезной.

Фамилия Бригитты сработала как красный флаг. Девис неожиданно поняла, что у нее с самого начало не имелось никакого выбора. Жребий был брошен задолго до того, как ее вытащили из стен собственного дома.

– Я поняла, госпожа Вернер, – ровно произнесла Девис. Шок неожиданно вытеснил из нее весь страх. – Какие еще будут распоряжения?

– Распоряжения? О чем вы? – Госпожа Вернер медленно поднялась из-за стола, изобразив искреннее удивление. Девис автоматически встала вместе с ней – кресло с противным скрипом отъехало в сторону. – Разве мы о чем-то говорили?

Советник отодвинул кресло госпожи Вернер, помогая ей выйти – она небрежно поправила безупречные рукава, блеснула красными кристаллами на манжетах и вежливо склонила голову, улыбнувшись.

– Приятного вечера, мисс Уолт.

И, не обращая более внимания на оставшуюся в смятении Девис, покинула зал Советов. Каменная зала опустела – в ней больше не было удушающей энергии госпожи Вернер и молчаливого пугающего советника. Девис обессиленно рухнула в кресло.

– Мисс Уолт. Вам пора.

Капитан Иона. Как всегда, неукоснительно исполнительный, вежливо протянул ей руку, предлагая помощь. Девис отрицательно покачала головой и медленно встала сама. Отчего-то даже держаться ровно было тяжело. Словно бы слова госпожи Вернер размазали ее о пол, и теперь вся тяжесть земной гравитации обратилась против нее. Девис мягко отодвинула кресло. В голове было только две мысли. Где ей искать будущих экспедиторов, согласных на самоубийственное путешествие на другой конец планеты? И отрежут ли ей язык, если она проболтается об этом Эндли?

***

Колода шла тяжело. Тяжелее обычного. Карты осыпались на стол – прошли сквозь пальцы. Расклад извернулся, кривой, бестолковый. Дориана бездумно перебрала колоду. Проследила за пляшущим огоньком свечи. Колода, недовольная долгой разлукой, крутилась в руках, вертелась ужом, не желая давать ответы. Дориана вытянула карту, поджала губы. «Врата» недовольно посмотрели на нее в ответ, мол, чего тебе еще надо. Дориана вернула карту в колоду. С лицевой стороны на нее недобро нахмурился Сновидец. Следуйте интуитивным прозрениям. Как же. Дориана простучала колодой о стол, собрала карты в ладони. “Интуитивные прозрения” с каждым днем все страннее и страшнее. Они в узоре кофейной гущи, застывшем воске, приступах тревоги и неизменном желании уйти из дома и шататься по темному Вандельму, как ищейка, взяв носом след какого-то неизведанного нечто. Как тогда, перед свадьбой.

Дориана с тоской обернулась к окну. Ночь притягивала, будто звала к себе, чудесная и пугающая. Пойдем, Дориана, со мной, ко мне, в меня – или ты собралась, как Джон, искать ответы в дремучих книжках? Нужно выброситься в холодную улицу, упасть на землю, взрыть ее руками, исходить босой мостовые и парки, добрести до границы, тогда, может, все и откроется? Если бы. Магическое притяжение внешнего мира разбивалось о стремительно падающие значения термометра. От одной мысли о прогулке по улице начинали мерзнуть щиколотки. С каждым часом воздух становился острее, и даже растопленный камин не был в силах помочь – замерзающие пальцы приходилось греть дыханием и на который круг ставить чайник. Без солнечного света ртутный столб сегодняшним утром осел до критической отметки в минус два градуса. И с каждым часом холодало все сильнее.

Дориана встряхнула головой. Чай, горячий, душистый, затянулся пленочкой. Как же там было? Ночью время стоит – идут лишь часы? Часы тикают в соседней комнате, проветриваемой от керосинового смрада, и их тиканье в самом деле бесполезно. Кажется, день не настанет, пока Джон не похоронит себя в этой мастерской – под слоем пыли и неизвестности – а Дориана не рехнется, бесконечно расскладывая пасьянс.

– Ценю твою смелость заваривать чай. – Джон, как всегда, легок на помине, вплыл в кухню. Хмурый, прошаркал тапочками до плиты, вытащил пачку печенья, занял стул напротив. Дориана невесело скорчилась в подобии улыбки.

– Кофе кончился вчера. – Она пожала плечами, долила заварку в голый кипяток и пододвинула чашку Джону.

Он понятливо кивнул, подпер голову ладонью, сонный, растекся на стуле. Макнул печенье в чай, удостоившись полного брезгливости взгляда Дорианы, сжевал его с абсолютно равнодушным видом. Со вчерашнего дня совсем на себя непохожий, окопавшийся в мастерской, возвел там форт из кирпичей и остатков штукатурки, кажется, даже спал там и выполз только под «утро». Утро, отличающееся от ночи, разумеется, только зажженными свечами.

– Как себя чувствуешь? – неожиданно спросил он, отхлебнул чай, крепче закутался в махровый халат.

Дориана оторвалась от бездумного «заряжания» колоды, удивленно подняла брови.

– О чем это ты?

– Твой Накопитель, – Джон указал на ее шею. Дориана рефлекторно нащупала пальцами интервал между позвонками. – Гематома почти прошла. Не болит?

Уродливый синяк с технологичным узором вен сошел на нет, кажется, еще вчера. Эндли в первый же день выдал ей какую-то мазь с жутким запахом, буквально запихнув в карман ее платья, и вся синева растворилась как по волшебству через несколько дней.

– Да вроде нет, – покачала головой она. – Я почти и забыла о нем. Не коротит и ладно.

– А коротило? – обеспокоенно спросил Джон.

– Первые несколько часов, пока мы в изоляторе сидели, – небрежно отмахнулась Дориана. – Но потом прошло.

– Ты ничего не говорила об этом.

– Да, знаешь, было как-то не до этого, – усмехнулась Дориана. – То по допросам таскаемся, то день не наступает, то дом разрушается. Столько дел, столько дел. А ты?

Джон неуверенно пожал плечами. Вчера вечером, по примерным подсчетам Дорианы, – около двух часов, он едва ли мог разговаривать, опустошенный неожиданной находкой, а после, все то время, что Дориана потратила на путешествие до таксофона и обратно, пребывал в прострации. Отказался от ужина, заперся в мастерской и маниакально – Дориана, где твоя совесть – наводил порядок, разгребая завалы. На все попытки предложить помощь отвечал неизменным «я сам» и выбрался из своей берлоги лишь пару часов назад. Осуждать его Дориана не могла.

Какое-то время они сидели в тишине. Дориана перетасовывала карты, Джон планомерно завтракал, усталый и мрачный. На стол снова выпали Врата. Дориана прошипела проклятие.

– Не идет? – проформы ради поинтересовался Джон, отвлекшись от намазывания масла на тост.

– Да, – кисло ответила Дориана. – Четвертый раз.

Джон понимающе хмыкнул. Опять же, исключительно из вежливости. Сам он в этом разбирался крайне посредственно и верхом своих эзотерических способностей считал предсказывание погоды по ноющей пояснице. Дориана же зло запихнула карту в колоду и решительно отложила ее к прочей атрибутике на столе.

– Я вот о чем подумал, – понаблюдав за этой пантомимой, заговорил Джон. Дориана участливо обратилась к нему. – По поводу документов. Девис едва ли ответит нам раньше, чем через несколько дней, верно?

– Верно, – согласилась Дориана.

– У нее наверняка куча дел в Академии, да и почта – дело не быстрое, – продолжил Джон. – Так почему бы нам, ну, не попытаться ускорить процесс.

Дориана откинулась в кресле, сложила руки на груди.

– Кажется, еще вчера ты был против самостоятельного расследования, – скептически произнесла она.

– Я и сейчас против, – твердо ответил Джон, указав на нее ложкой. – Просто предлагаю кое-что проверить.

– И какой план?

– Съездим в Хортем, – сказал Джон. Дориана удивленно вскинула брови. – В записке сказано: «жду там, где все закончится». Дело Штерна закончилось в Хортеме. На этом шаге обрывается даже официальное расследование. На пожаре, где наш дом и…

Джон осекся. Его голос почти не дрогнул, едва он опустил глаза в тарелку с надкушенным тостом.

– Можешь не говорить, – мягко произнесла Дориана.

Джон благодарно кивнул, потускневший.

– Когда сгорел дом моих родителей, – Джон продолжил механически намазывать масло. – К тому же, почему «сожги и закопай»? Почему не просто «сожги»? Что именно нужно было закопать из всего его барахла? Короче, я просто хочу убедиться, что от его прошлого больше ничего не осталось, – устало пояснил он. – В этом ведь нет ничего странного?

Дориана покачала головой.

– Совсем нет. Это нормально.

– Я хочу проверить. На всякий случай, – как будто больше для себя, чем для Дорианы, проговорил он. – Может быть, там тоже что-то спрятано. Как было спрятано здесь.

– Это вполне логично, – согласилась Дориана, подавшись вперед и стащив кусочек сыра с чужой тарелки. Джон метнул в нее недовольный взгляд. – Я поддерживаю эту идею. Да и, думаю, мама будет рада тебя видеть.

Джон, в начале утвердительно кивнувший, неожиданно поинтересовался:

– Мама? Она знает о твоих проблемах с законом?

– Это у закона проблемы со мной, – без энтузиазма отшутилась Дориана, но, кажется, Джон был предельно серьезен. – Конечно, нет, что вообще за вопрос такой. И, предвосхищая дальнейшее, да, она знает, что я у тебя. Поэтому предлагаю остановиться у них. В моем змеином логове ловить нечего.

Дориана демонстративно запихнула в рот кусок сыра и принялась жевать, глядя в окно. На последней фразе Джон, немного развеселенный, улыбнулся.

– Хорошо. Тогда навестим твоих. Я, кажется, сто лет их не видел.

– Как и я, – поддакнула Дориана, принявшись за чай. – Им будет полезно время от времени смотреть на порядочного человека. Я все еще часть «подполья», – Дориана весьма выпукло изобразила пальцами кавычки. – А ты – честный человек без проблем с законом.

Джон фыркнул в чашку, едва не расплескав чай. Рядом забарахлило радио. Дориана перегнулась через стол, выкрутила тумблер, настраивая волну, стукнула кулаком по крышке. Радио прошкворчало помехами, и сквозь них пробились первые аккорды государственного гимна.

– Сделай-ка погромче, – попросил Джон, заинтересованно подобравшись на стуле.

Дориана подкрутила еще немного. Зазвучали фанфары, веселые, раскатистые, не такие, как были до восхождения Триумвирата. Она вернулась на свое место. В груди появилась слабая тревога напополам с надеждой – звук гимна всегда предвещал официальные заявления правительства.

«Граждане Юниона, – раздался глубокий, воодушевляющий голос Эрмеона Иллена, – Друзья. В это непростое время каждое маленькое доброе знамение становится большой радостью. Согласно данным Афсъихтского Государственного Университета, энергетичекая активность Ядра снизилась до нормальных значений. Плотные облака Энергии над Юнионом рассеиваются. День, наконец, близко. Сейчас как никогда важно не терять надежду и держаться друг друга. Мы всегда рядом с вами. Ваш Триумвират».

Вновь раздались фанфары, спокойные и уверенные. Объявление закончилось гулким звуком трубы, призывающей воспрянуть духом. Дориана коротко обменялась с Джоном серьезным взглядом.

– Ты в это веришь? – первая нарушила тишину она и получила в ответ отрицательное покачивание головы.

– Я верю только в то, что видел сам. И поверю, что день близко, только когда увижу рассвет своими глазами, – он хмыкнул, отставил чашку в сторону. – А до тех пор говорить можно все что угодно.

Дориана понимающе поджала губы. За окном стояла все такая же грубая, непреклонная ночь. Поверить в то, что когда-нибудь на ее место придет светлый, солнечный день было почти невозможно.

***

За несколько часов, что Мэри провела в подпольном баре, она усвоила две вещи. Первая: Амалиэль принципиально отказывается сидеть на тех предметах мебели, что для этого напрямую были предназначены. Вторая: она заражает этим своим детским «нонконформизмом» саму Мэри, и делает это неумышленно.

Поэтому Мэри, по указке Амалиэль, заняла место на продольной, от одного конца уборной до самого выхода, стойке для раковин, примостившись ровно между раковиной номер три и четыре. Левую поделила пополам идеальная, тонкая, как волос, трещина.

Уборная походила на стойло. Деревянные тревожно скрипящие дверцы, пятна непонятной природы на всех поверхностях, в одной из приоткрытых кабинок стыдливо скрывалась переполненная мусорная корзина. Сомнения наводил даже запах: по-больничному несло хлоркой и средствами для очистки стекол. Диссонанс с убранством. Как оборванец, который, надушившись, полагает, что тем самым решил свои проблемы с внешностью.

Мэри обернулась и поймала в зеркале свое отражение, потом вновь послушно позволила Амалиэль взять себя за подбородок.

– Мне не идет, – сказала Мэри. От щекочущей косметической кисточки хотелось почесать веки.

– Черная подводка создана для рыжих, – еле шевеля губами, протянула неудобно вытянувшая шею Амалиэль. – Ты не знала, что ли? Ее вообще изобрела одна вшивая танцовщица. Ну знаешь, из тех заведений с бархатными бордовыми портьерами и золотыми кисточками, там еще накурено постоянно. Так вот, она как-то взяла и подвела глаза чем-то черным типа гуаши или копоти. Но сама она была рыжей, и ее так и называли тогда, «Морковная голова». – Амалиэль оторвалась на мгновение от макияжа, только чтобы сделать выразительный жест рукой. – Глаза у нее стали такими жуткими, четкими, тигриными, и с тех пор «Морковная голова» превратилась в «Тигриный глаз». Она сразу примой стала. А раньше об нее у гримерки фактически ноги вытирали.

– Знаю ее, только имя не вспомнить. – Мэри закатила глаза. – Я видела ее на круизном лайнере однажды. Она три часа развлекала нас с отцом игрой в вист, пока капитан пытался войти в порт. – После Мэри как-бы извинительно добавила: – Какие-то бюрократические проволочки произошли, ничего серьезного.