bannerbannerbanner
Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун (сборник)
Небесный фермер. Среди планет. Космическое семейство Стоун (сборник)

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 12

– Держитесь за что-нибудь, чтобы не парить вокруг. И ничего не трогайте, или я вам уши оборву. Так кто вы такие?

Мы ответили.

– Рад познакомиться, Хэнк. И с тобой тоже, Билл. Добро пожаловать на борт, – поприветствовал он нас и дотронулся до вновь вылезшего рукава моей формы. – Сынок, у тебя исподнее наружу торчит.

Покраснев, я объяснил, как на мне оказалась эта форма. Он рассмеялся.

– Так ты смошенничал, чтобы ее протащить? Забавно – да, Сэм? Хотите кофе?

Они ели сэндвичи и пили кофе – естественно, не из чашек, а из маленьких пластиковых мешочков вроде тех, из которых поят младенцев. На мешочках даже имелись соски. Я ответил – нет, спасибо. Хотя после укола мисс Эндрюс я и почувствовал себя лучше, но все же не настолько. Хэнк Джонс тоже отказался.

В рубке управления не было никаких иллюминаторов, только большой телевизионный экран на переборке со стороны носа, но он был выключен. Интересно, что бы подумала миссис Тарбаттон, если бы знала, что капитан не видит, куда мы летим, и его это, похоже, нисколько не волнует?

Я спросил его про иллюминаторы. Он ответил, что это чисто для туристов.

– Что бы ты стал делать с иллюминатором, даже если бы он у тебя был? – спросил он. – Высунул бы голову в окно и смотрел на дорожные указатели? Мы и так можем видеть все, что требуется. Сэм, включи видео и покажи ребятам.

– Есть, шкипер.

Молодой подплыл к койке и начал щелкать переключателями, оставив свой сэндвич висеть в воздухе.

Я огляделся. Рубка имела круглую форму, и тот ее конец, с которого мы вошли, был больше другого – она находилась практически в носу корабля, и борта сходились вместе. В рубке стояли две койки, одна для пилота, а другая для второго пилота, у самой стены, отделявшей рубку от пассажирских отсеков. Большую часть пространства между койками занимал компьютер.

Койки были куда удобнее, чем пассажирские, – они имели форму тела и позволяли приподнимать колени, голову и спину подобно больничной кровати, а также были снабжены подлокотниками, поддерживавшими руки над приборами. Посередине над каждой койкой изгибалась дугой приборная панель. Лежащий на койке мог наблюдать за циферблатами и прочим, даже когда перегрузка вдавливала его голову в подушки.

Засветился телевизионный экран, и мы увидели заполнявшую бо́льшую его часть Землю.

– Это вид с кормы, – сказал второй пилот, – с телекамеры в хвосте. Мы направляем их во все стороны. Теперь попробуем вид спереди.

Он что-то нажал, но ничего не появилось, кроме нескольких крошечных точек – вероятно, звезд. Хэнк сказал, что в иллюминатор их видно намного больше.

– Никто не смотрит на звезды на экране, – ответил второй пилот. – Когда нужно увидеть звезды, мы используем целостат. Вот так…

Он лег на койку и, протянув руку за голову, придвинул к лицу какое-то устройство с окуляром, резиновый кожух которого полностью закрывал один глаз. «Целостат» – всего лишь научное название телескопа с встроенным в него перископом. Пилот не стал предлагать нам в него посмотреть, и я взглянул на приборную панель. На ней виднелось несколько радаров, какие можно найти на любом атмосферном летательном аппарате, даже на вертолете, и множество других приборов. О большинстве из них я не имел ни малейшего понятия, хотя некоторые выглядели достаточно очевидно, вроде датчика скорости приближения, температуры сопла, коэффициента массы, скорости истечения и прочего.

– Смотрите, – сказал второй пилот.

Он что-то сделал на своем пульте, и одна из маленьких точек на телеэкране ярко вспыхнула, несколько раз моргнула и погасла.

– Это Супра-Нью-Йорк – я заставил сработать ее радарный маяк. Вы видите его вовсе не по телевидению – это сигнал радара, вызванный на тот же самый экран…

Он снова повозился с кнопками, и мигнул еще один огонек – две продолжительные вспышки и одна короткая.

– …а вон там строят «Звездный скиталец».

– А где «Мэйфлауэр»? – спросил Хэнк.

– Хочешь увидеть, куда летишь?

Пилот снова коснулся кнопок, и в стороне от нас появился еще один огонек, вспыхивавший группами по три.

Я сказал, что не очень похоже, будто мы летим именно туда. На этот раз ответил капитан:

– Мы летим стороной, мимо всего этого увеселительного парка. Хватит, Сэм. Заблокируй свою панель.

Мы вернулись туда, где капитан продолжал есть свой сэндвич.

– Ты скаут-орел?[2] – спросил он меня.

Я ответил утвердительно, и Хэнк тоже.

– Сколько вам было лет, когда вы получили это звание? – поинтересовался капитан.

Я сказал, что мне было тринадцать, а Хэнк – что двенадцать. Капитан заявил, что сам получил звание скаута-орла в одиннадцать лет. Что касается меня, то я не поверил ни тому ни другому.

Капитан сказал, что завидует нам обоим, поскольку мы летим на Ганимед. Второй пилот поинтересовался, чему тут, собственно, завидовать.

– Сэм, – заметил капитан, – ты не романтик в душе. Ты до самой смерти будешь гонять челнок туда-обратно.

– Может, и так, – возразил второй пилот, – зато у меня есть возможность часто ночевать дома.

– Пилотам не следует жениться, – сказал капитан. – Взять, к примеру, меня. Мне всегда хотелось стать покорителем глубокого космоса. И я уже был к этому полностью готов, когда меня захватили в плен пираты, и я упустил свой шанс. А к тому времени, когда шанс появился снова, я уже был женат.

– Ты все уши прожужжал своими пиратами, – усмехнулся второй пилот.

На моем лице не дрогнул ни один мускул. Взрослые почему-то считают, будто любой, кто моложе их, проглотит любую чушь, и я стараюсь их не разочаровывать.

– Что ж, все это хорошо, – сказал капитан, – но, пожалуй, на этом мы с вами распрощаемся, юные джентльмены. Нам с мистером Мэйсом нужно проделать кое-какие расчеты – иначе мы можем посадить эту колымагу в Южном Бруклине.

Мы поблагодарили их и ушли.

Я нашел отца, Молли и малявку на палубе дальше к корме.

– Где ты был, Билл? – спросил отец. – Я тебя по всему кораблю ищу.

– В рубке с капитаном, – ответил я.

Отец удивленно взглянул на меня, а малявка скорчила рожу и заявила:

– Тоже мне выдумщик. Туда никого не пускают.

На мой взгляд, девчонок следует растить на дне глубокого темного мешка, пока они не станут старше и не поумнеют. А потом можно либо их выпустить, либо завязать мешок и зашвырнуть подальше – не знаю, что лучше.

– Тихо, Пегги, – сказала Молли.

– Можете спросить Хэнка, – ответил я. – Он был со мной. Мы…

Я огляделся, но Хэнк исчез. Так что я сам рассказал им обо всем, кроме истории с пиратами.

– Я тоже хочу в рубку, – заявила малявка, когда я закончил.

Отец возразил, что вряд ли это удастся устроить.

– Почему? – возмутилась она. – Билл же там был.

Молли вновь велела ей замолчать.

– Билл – мальчик, и он старше тебя.

Малявка ответила, что это нечестно. Возможно, она была и права – но такова жизнь.

– Ты должен быть польщен, Билл, – продолжал отец, – что удостоился встречи со знаменитым капитаном Делонгпре.

– Ха!

– Возможно, ты слишком юн, чтобы помнить. Он дал себя запереть в автоматическом грузовике, доставлявшем ториевую руду с лунных рудников, и разоблачил банду похитителей, которую журналисты назвали «Рудными пиратами».

Я промолчал.


Мне хотелось увидеть «Мэйфлауэр» из космоса, но нас заставили пристегнуться еще до того, как я сумел его отыскать. Однако мне удалось как следует разглядеть станцию Супра-Нью-Йорк, а «Мэйфлауэр» находился на той же двадцатичетырехчасовой орбите, что и она. Мы приближались почти прямо к ней, когда поступила команда пристегнуться.

Капитан Делонгпре оказался классным пилотом. Он не стал осторожничать, прокладывая для корабля новую борозду, – лишь один раз включил двигатель, выбросив в нужное время нужное количество реактивной массы в нужном направлении. Как говорится в учебнике физики, «любая проблема корректировки орбиты в одной плоскости, если она вообще имеет решение, может быть решена однократным приложением ускорения» – при условии, что пилот достаточно опытен.

И он оказался достаточно опытен. Когда снова наступила невесомость, я взглянул через плечо в иллюминатор и увидел «Мэйфлауэр», сверкавший в лучах солнца. Он был невероятно огромен, и до него было совсем недалеко. Последовал мягкий толчок, и громкоговоритель пропел:

– Контакт завершен. Можете отстегнуть ремни.

Отстегнувшись, я подплыл к иллюминатору, в котором виднелся «Мэйфлауэр». Легко было понять, почему он никогда не сможет приземлиться. У него отсутствовали крылья и даже стабилизаторы и форма была совершенно неподходящей – почти шарообразная, не считая сходившегося с одной стороны конуса.

Корабль казался чересчур маленьким, пока я не сообразил, что крошечная выпуклость, торчавшая за его краем, – на самом деле нос «Икара», разгружавшегося с дальней стороны. Внезапно корабль обрел гигантские размеры, а маленькие мошки на его поверхности превратились в людей в скафандрах.

Один из них чем-то в нас выстрелил, и к нам, извиваясь, устремился трос. Когда шишка на его конце оказалась рядом с нами, из нее вырвался яркий пурпурный разряд, и волосы у меня встали дыбом, а по коже побежали мурашки. Несколько женщин в нашем отсеке взвизгнули, и я услышал, как мисс Эндрюс успокаивает их, говоря, что это всего лишь корректировка разницы потенциалов между двумя кораблями. Если бы она сказала, что это была молния, она оказалась бы столь же права, но вряд ли это бы их успокоило.

Я нисколько не испугался – подобного мог ожидать любой мальчишка, когда-либо возившийся с радио или любой другой электроникой.

Шишка на тросе с лязгом ударилась о борт корабля, и вскоре за тонким тросом последовал трос потолще, а затем корабли начали медленно сближаться, пока «Мэйфлауэр» не заполнил целиком иллюминатор.

Вскоре в ушах у меня щелкнуло и громкоговоритель произнес:

– Экипажу приготовиться к высадке.

Мисс Эндрюс велела нам ждать. Наконец подошла наша очередь, и мы двинулись в сторону палубы, через которую до этого сюда вошли. Миссис Тарбаттон задержалась – они с мужем о чем-то спорили с мисс Эндрюс.

Покинув корабль, мы прошли через суставчатый стальной барабан длиной футов в десять и ступили на борт «Мэйфлауэра».

5. Капитан Харкнесс

Знаете, что самое худшее в космических кораблях? От них воняет.

Воняло даже на «Мэйфлауэре», хотя он был новеньким, с иголочки. От него пахло маслом, сваркой, растворителями и по́том рабочих, которые долго жили внутри него. Потом явились мы с трех кораблей, и от большинства несло той вонью, которая обычно исходит от людей, когда они напуганы или чересчур нервничают. Мой желудок все еще протестовал, и ему почти удалось одержать надо мной победу.

Хуже всего, что на корабле не может быть приличных душевых, так что ванна становится роскошью. После того как всех распределили по своим местам, нам выдали билеты на две помывки в неделю, но много ли это значит, особенно если помывка означает два галлона воды, чтобы обтереться губкой?

Тот, кто испытывал неодолимую потребность помыться, мог поспрашивать других и, возможно, купить билет у кого-нибудь, кто был готов пропустить очередное купание. В моем кубрике был один парень, который продавал все свои билеты в течение четырех недель, пока всех нас не начало тошнить и мы не устроили ему незапланированную баню, обработав его очень жесткой щеткой. Но я забегаю вперед.

Сжечь грязную одежду тоже было нельзя – ее приходилось стирать.

Когда мы впервые оказались на «Мэйфлауэре», потребовалось около получаса, чтобы рассортировать всех нас по противоперегрузочным койкам. Предполагалось, что людей с «Дедала» и «Икара» разместят раньше, но сделать этого не успели, и в коридорах возникли пробки. А когда все парят в воздухе и ты не знаешь, где какая сторона, пробка становится в восемь раз хуже обычной.

Никаких стюардесс, которые могли бы нас направлять, тоже не было – их роль играли эмигранты со значками с надписью «корабельный помощник» на груди. Многие из них, однако, сами нуждались в помощи, пребывая в не меньшей растерянности, чем остальные. Все это напоминало любительский театр, в котором служители не знают, как найти зарезервированные места.

К тому времени, когда я оказался в назначенном мне кубрике и пристегнулся, по всему кораблю уже звенели звонки и орали громкоговорители:

– Приготовиться к ускорению! Десять минут!

Мы стали ждать.

Казалось, будто прошло больше получаса. Наконец начался обратный отсчет.

«Вильям, – сказал я себе, – если уж старт с Земли столь тяжел, то тут тебе точно все зубы вышибет».

Я знал, что нам предстоит разогнаться до девяноста трех с лишним миль в секунду – трети миллиона миль в час! Если честно, мне было страшновато.

Шли секунды; затем последовал мягкий толчок, вдавивший меня в подушки, – и все. Я просто лежал, глядя в потолок, который опять стал потолком. Пол снова находился подо мной, но никакой чрезмерной тяжести я не ощущал. Я прекрасно себя чувствовал.

Я решил, что это только первый этап, а потом начнется настоящий ужас.

Экран под потолком кубрика засветился, и я увидел лицо мужчины с четырьмя полосками на воротнике; он был моложе капитана Делонгпре.

– Приветствую вас, друзья, – улыбнувшись, сказал он. – Говорит капитан Харкнесс. Корабль продолжит движение с ускорением в один «же» в течение четырех с небольшим часов. Пожалуй, пора подавать обед?

Он снова улыбнулся, и я понял, что желудок нисколько меня не беспокоит, если не считать чувства зверского голода. Видимо, он знал, что все мы, сухопутные крысы, страшно проголодаемся в ту же минуту, как только к нам вернется нормальный вес.

– Постараемся обслужить вас как можно быстрее, – продолжал капитан. – Можете отстегнуть ремни, сесть и расслабиться, но вынужден вас попросить соблюдать осторожность в одном: корабль правильно сбалансирован, так что тяга двигателя проходит в точности через наш центр масс. Иначе мы начали бы вращаться, вместо того чтобы двигаться по прямой, и могли бы закончить свой путь в ядре Солнца, а не на Ганимеде. Вряд ли кому-то хочется превратиться в импровизированное жаркое, так что прошу каждого из вас не покидать без необходимости окрестностей своей койки. Корабль снабжен автоматическим компенсатором импульса, но его не следует перегружать. Прежде чем отдалиться более чем на шесть дюймов от вашего нынешнего местонахождения, получите разрешение у своего корабельного помощника. – Он снова улыбнулся, и улыбка его вдруг стала крайне неприятной. – Любой нарушивший данное правило будет пристегнут силой, а когда мы перейдем в свободный полет, капитан назначит подобающее его проступку наказание.

В нашем отсеке никаких корабельных помощников не было, и нам ничего не оставалось, как только ждать. Я познакомился с другими мальчишками в кубрике – кто-то был старше меня, кто-то младше. Одному из них, рослому рыжеватому парню лет семнадцати по фамилии Эдвардс, которого тут же прозвали Горлопаном Эдвардсом, ждать быстро надоело.

Вряд ли стоило его винить, – казалось, будто прошли часы, но поесть нам так и не дали. Мне показалось, будто о нас забыли.

Эдвардс маячил возле двери, выглядывая наружу.

– Смешно! – наконец бросил он. – Не можем же мы тут торчать весь день. Я намерен выяснить, в чем дело. Кто со мной?

– Капитан велел сидеть на месте, – возразил кто-то из ребят.

– И что с того? Что он может нам сделать? Мы не члены команды.

Я заметил, что капитан обладает властью на всем корабле, но Эдвардс лишь отмахнулся:

– Ерунда! У нас есть право знать, что происходит, и право получить еду. Кто пойдет со мной?

– Нарываешься на неприятности, Горлопан, – сказал другой мальчик.

Эдвардс остановился. Думаю, замечание его обеспокоило, но пойти на попятный он уже не мог.

– Слушайте, – наконец заявил он, – нам полагается корабельный помощник, а нам его не выделили. Вы выбираете меня корабельным помощником, парни, и я приношу вам пожрать. Как насчет такого?

Возражать вслух никто не стал.

– Ладно, я погнал, – сказал Горлопан.

Не прошло и нескольких секунд после его ухода, как появился корабельный помощник с большой коробкой упакованных пайков. Он раздал их все, и остался один лишний. Затем он пересчитал койки.

– Разве тут не двадцать мальчиков? – спросил он.

Мы переглянулись, но все промолчали. Достав список, он начал вызывать каждого по имени. Эдвардс, естественно, не ответил, и помощник вышел, забрав с собой его паек.

Потом появился Горлопан и, увидев нас за едой, поинтересовался, где его обед. Мы объяснили, и он сказал:

– Черт побери, что же вы мне не оставили? Хорошая же вы компания.

Он снова вышел, но вскоре вернулся вне себя от злости. За ним вошел корабельный помощник, который пристегнул его к койке.

Мы как раз доедали свои пайки, когда снова засветился экран на потолке и на нем появилась Луна. Казалось, будто мы летим прямо к ней, причем на большой скорости. У меня начали возникать подозрения, что капитан Харкнесс где-то пропустил десятичную точку.

Лежа на койке, я смотрел, как растет лунный диск. Когда он заполнил собой весь экран и уже казалось, что мы обязательно в него врежемся, я заметил, что лунные горы смещаются по экрану справа налево. Я облегченно вздохнул, – возможно, капитан все-таки знал, что делает.

– В данный момент мы пролетаем мимо Луны и в связи с этим слегка меняем курс, – послышалось в громкоговорителе. – Наша относительная скорость в точке максимального сближения составляет свыше пятидесяти миль в секунду, что приводит к достаточно впечатляющему эффекту.

Впечатляющему – не то слово! Мы пронеслись вдоль лунного диска примерно за полминуты, после чего он скрылся позади. Вероятно, на него просто была постоянно направлена телекамера, но ощущение возникло такое, будто мы спикировали, резко свернули и помчались прочь. Вот только на таких скоростях круто не свернешь.

Часа через два двигатель отключился. К тому времени я успел заснуть, и мне снилось, будто я прыгаю с парашютом и он не раскрылся. Вскрикнув, я проснулся, ощутив невесомость и подкативший к горлу комок. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, где я.

– Разгон завершен, – сообщил громкоговоритель. – Сейчас корабль будет приведен во вращение.

Но это произошло не сразу, а очень медленно. Мы подплыли к одной из переборок и соскользнули вдоль нее к внешней стене корабля. Внешняя стена превратилась в пол, на котором мы стояли; бывший пол с койками на нем стал стеной, а бывший потолок с телеэкраном на нем – другой, противоположной. Мы почувствовали, как постепенно становимся все тяжелее.

Горлопан оставался пристегнутым к койке: корабельный помощник передвинул замки так, чтобы он не мог сам до них добраться, и теперь болтался на ремнях, словно младенец за спиной индианки. Он начал орать, чтобы мы помогли ему спуститься.

Никакая опасность ему не угрожала, и вряд ли он испытывал особые неудобства – восстановившаяся сила тяжести была намного меньше земной. Позже выяснилось, что капитан раскрутил корабль до одной трети «же» и так и оставил, поскольку именно такова была сила тяжести на Ганимеде. Так что срочная необходимость освобождать Горлопана отсутствовала.

Никто, впрочем, особо с этим не торопился. Мы все еще обсуждали случившееся, а некоторые ребята отпускали шуточки, которые Горлопану явно не нравились, когда вошел все тот же корабельный помощник, отстегнул Горлопана и велел нам всем идти за ним.

Вот так мне довелось присутствовать на капитанской аудиенции.

Чем-то это похоже на древние времена, когда местный повелитель сидел на троне и по справедливости судил своих подданных. Мы направились следом за помощником, которого звали доктор Арчибальд, к каюте капитана Харкнесса. В коридоре возле каюты уже собралось немало народа. Наконец вышел капитан Харкнесс, и дело Горлопана стало первым.

Свидетелями были мы все, но капитан допросил лишь нескольких – я в их число не вошел. Доктор Арчибальд рассказал, что обнаружил Горлопана бродящим по кораблю во время разгона, и капитан спросил Горлопана, слышал ли тот приказ оставаться в своей койке.

Горлопан пытался увиливать и возлагать вину на всех нас, но, когда капитан припер его к стене, он вынужден был признаться, что слышал приказ.

– Сынок, – сказал капитан Харкнесс, – ты недисциплинированный болван. Не знаю, на какие неприятности ты нарвешься, будучи колонистом, но на моем корабле ты уже ими обзавелся.

Немного подумав, он добавил:

– Говоришь, все из-за того, что ты проголодался?

Горлопан ответил, что да, он ничего не ел после завтрака и до сих пор так и не пообедал.

– Десять дней на хлебе и воде, – сказал капитан. – Следующее дело.

Следующее дело касалось такого же проступка, но совершенного женщиной – одной из тех крупных впечатляющих дам, которые считают, будто могут всеми командовать. Она поскандалила со своим корабельным помощником и отправилась к капитану, чтобы пожаловаться ему лично – во время разгона.

– Мадам, – ледяным тоном проговорил капитан Харкнесс, – из-за вашей непробиваемой глупости подверглись опасности мы все. Есть что сказать в свое оправдание?

Она разразилась тирадой о том, насколько груб был с ней помощник и что ей никогда в жизни не доводилось слышать о столь абсурдных судилищах, и так далее, и тому подобное. Наконец ее прервал капитан.

– Вам когда-нибудь приходилось мыть посуду? – спросил он.

– Нет, конечно!

– Так вот, теперь придется – на протяжении последующих четырехсот миллионов миль.

6. Е = МС2

Когда нас отпустили, я отправился на поиски отца. Казалось, будто я ищу иголку в стоге сена, но, расспросив окружающих, я все-таки его нашел. У них с Молли была своя каюта. С ними находилась и Пегги, и я подумал, что она тоже занимает эту каюту, что вызвало у меня легкую досаду. Но потом я увидел, что коек всего две, и понял, что у Пегги место в общем кубрике. Как оказалось, в кубриках разместили всех детей старше восьми лет.

Отец был занят тем, что снимал койки со стены и перемещал их на нынешний пол. Когда я вошел, он прервал свое занятие, после чего мы сели и поговорили.

Я рассказал ему про капитанскую аудиенцию, и он кивнул:

– Мы видели на экране. Хотя твою сияющую физиономию я не заметил.

– Почему? – тут же поинтересовалась Пегги.

– Откуда я знаю? – Немного подумав, я добавил: – Слушай, Джордж, шкипер на космическом корабле примерно равен абсолютному монарху?

– Гм… – после некоторого размышления ответил отец. – Нет, он скорее конституционный монарх. Но он в самом деле монарх.

– Хочешь сказать, мы должны перед ним кланяться и называть его «ваше величество»? – поинтересовалась Пегги.

– Вряд ли это было бы разумно, Пег, – ответила Молли.

– Почему? Было бы даже весело.

– Что ж, – улыбнулась Молли, – потом расскажешь, как у тебя это получится. Подозреваю, он просто перекинет тебя через колено и отшлепает.

– Не посмеет! Я кричать буду!

Я вовсе не был в том уверен. Помня про четыреста миллионов миль грязной посуды, я решил, что, если капитан прикажет мне изображать лягушку, я радостно начну перед ним скакать.


Если капитан Харкнесс и был монархом, он не слишком держался за собственную власть. Первым делом он приказал нам провести выборы и организовать совет корабля, после чего мы его почти не видели.

Голосовать могли все старше восемнадцати. Но голосовать пришлось и остальным – нам велели создать младший совет, хотя непонятно, какой с него был толк.

Но кораблем с тех пор правил совет взрослых – настоящий совет. Он даже выступал в роли суда, и капитан больше не выносил наказаний. Отец рассказал, что капитан визирует все решения совета – ему приходилось это делать, чтобы они имели законную силу, – но я ни разу не слышал, чтобы он отклонил хотя бы одно.

И знаете, что первым делом постановил тот совет – после того как расписал часы приема пищи и прочее? Они решили, что мы должны учиться!

Срочно собравшийся младший совет принял резолюцию против подобного решения, но она ничего не значила. Учебы нам было не избежать.

В состав младшего совета входила и Пегги. Я спросил ее, почему она не отказалась, если не собирается ничем заниматься. На самом деле я просто ее поддразнивал, – собственно, она устроила за нас приличную битву.

Впрочем, учеба оказалась не столь уж плоха. В космосе почти нечего делать, и если ты видел одну звезду, можешь считать, что видел их все. А первым, с чего началась наша учеба, стала экскурсия по кораблю, против чего никто не возражал.

Мы разбились на группы по двадцать человек, и экскурсия заняла целый день – в смысле, «день» по времени корабля. «Мэйфлауэр» имел форму шара с конусом сбоку – вроде юлы. В вершине конуса находился выхлоп двигателя – хотя главный инженер Ортега, водивший нас по кораблю, называл его «соплом».

Если считать сопло кормой, то в круглом конце, на носу, находилась рубка управления, а в ее окрестностях – каюты капитана и офицеров. Сопло и все пространство, занимаемое реактором, отделял от остальной части корабля радиационный щит, проходивший прямо через корабль. От щита до самой рубки управления простирался большой трюм – цилиндр диаметром в сто с лишним футов, разделенный на отсеки. Мы везли с собой в колонию множество груза – землеройную технику, концентрированные удобрения, приборы и не знаю что еще.

На страницу:
4 из 12