Йарахонг. Город тысячи храмов

* * *

Яблоко было круглым, большим, зеленовато-желтым. Юржин с хрустом прокусил кожуру, и рот наполнился сочной кисловато-сладкой мякотью. Он шёл, почти не глядя по сторонам. Обратный путь показался ему гораздо короче и закончился одновременно с яблоком.

Девушки из храма Искр на прежнем месте не было. На краю мостовой ярким пятном желтела брошенная накидка.

Юржин завертел головой. Поблизости тоже оказалось пусто. Что ж, возможно, она почувствовала себя лучше и не стала дожидаться его, а накидку уронила и забыла. Или ей помог кто-то другой. Вряд ли здесь, в благословенном Йарахонге, с ней могло произойти что-то дурное.

Юржин пожал плечами. Стоило все-таки поторопиться и найти постоялый двор, где его ждет дядя. Ох, и влетит ему за такую долгую прогулку! Юржин поежился и развернулся. Как там она говорила? Сразу за большой оливой налево, а потом… Он резко остановился. Навстречу ему из-за поворота выбежали четверо в бирюзовом с вышитыми каплями. Роса? Что им нужно?

– Это он! – выкрикнула Мальда, – Недалеко ушел, гад!

– Да не ори ты! – рявкнул ее спутник с перекошенным от гнева лицом.

Кто-то из прохожих обернулся. Юржину бы бежать, но он остолбенел и не мог сдвинуться с места. Его обступили со всех сторон, крепко ухватили за руки и повели. Он дернулся было, но впустую.

* * *

В обеденном зале «Сурового кувшина» было просторно. Свет лился сквозь широкие окна. Тщательно выскобленные деревянные столы радовали чистотой. На беленых стенах красовались натюрморты с фруктами и дичью. Линкей давно переоделся из дорожного костюма в городской, поел и теперь ждал, сцепив пальцы в замок. Спутники Линкея сидели тут же, неподалеку, на широкой скамье.

Вскоре стало смеркаться, свет из окон окрасился красным. Работники постоялого двора зажгли десятки толстых свечей, укрепленных на огромном, в полтора человеческих роста, кованом колесе, и подняли его к потолку на четырех цепях. Служанка принесла мелко колотые полешки и разожгла камин. Поднялись язычки рыжего пламени.

Линкей нервно барабанил пальцами по столу. Мальчика все не было. Юржин, бестолковый племянник, исчез. Сначала Линкей был даже рад, что тот потерялся. Юржин уже давно не ребёнок. Побродит, может, немного испугается, да отыщет дорогу – только на пользу пойдет. Глядишь, внимательней станет, меньше будет зевать по сторонам. Йарахонг, город тысячи храмов, всегда слыл безопасным и гостеприимным к чужакам.

Линкей не раз упоминал при мальчике, на каком постоялом дворе планирует остановиться, поэтому был уверен, что Юржин вспомнит название. Но время шло, а ребёнок всё не появлялся. Линкей снова сцепил пальцы, усилием воли прекратив стучать. Что ж, воспитательный момент откладывался. Решено.

Линкей встал из-за стола и хлопнул в ладоши, подзывая спутников.

– Арам, ты пойдёшь со мной, а ты, Герх, останешься здесь, на случай, если мальчик вернется сам.

Молчаливый, великанского роста, Арам, кивнул и пошёл к выходу. Ему пришлось склонить голову снова, проходя через слишком низкий для него дверной проём.

В небе над Благословенным Йарахонгом солнце клонилось к горизонту, окрашивая стены, купола и мостовые в тревожный багряный цвет. Пахло пряностями, спелыми фруктами и жареным мясом. Внезапно налетел ветер, бросив Линкею в лицо горсть пыли и запах далекого дыма.

Легенда о суровом кувшине

Однажды бог яблок по имени Аннау осерчал на своего служителя и превратил его в глиняный кувшин. День стоял кувшин на полке в храме, два стоял. На третий в него налили превосходный яблочный сидр, заткнули пробкой и отнесли на кухню ближайшего постоялого двора. Что ему болтаться без дела – пусть работает!

Там жреца-кувшин отправили в погреб к остальным горшкам, бутылкам и бочонкам, а через несколько дней вынесли в обеденный зал. В тот час, как назло, было очень шумно. Двое повздорили из-за ерунды. Один выплеснул на другого суп. Второй двинул ему по морде. Первый схватил кувшин с сидром и занёс руку, готовый расколотить посудину о башку соперника.

И тут кувшин, который на самом деле был зачарованным жрецом, очнулся и заговорил чрезвычайно суровым голосом:

– Поставь на место! Да-да, ты. Я тебе говорю. Хочешь драться – дерись. А бить посуду не смей!

– Но… это…

– Поставь, я сказал!

– А-а-а! Говорящий кувшин!

Тем временем Аннау, бог яблок, наконец-то вспомнил про своего служителя и решил, что пора бы превратить его обратно. Решено – и сделано! В эту же секунду очертания глиняной посуды подернулись туманом, кувшин резко потяжелел. Драчун выпустил его из рук. Пуф! – и прямо посредине стола возник очень сердитый человек с огромными садовыми ножницами – в момент превращения он подстригал ветки в прихрамовом саду.

Драчун рухнул на колени, опрокинув стул, и поклялся, что никогда – вы слышите? Никогда! – больше не станет нарочно бить посуду. Только, пожалуйста, не надо резать его ножницами на куски. Жрец-кувшин сменил гнев на милость и, покинув обеденный зал, отправился к себе домой.

А хозяин постоялого двора на следующий же день заказал новую вывеску. На ней красовался крутобокий глиняный кувшин с глазами и гневно сведенными бровями и надпись «Суровый кувшин».

Глава 4. Ветер и пламя

У Утары ярко-синие глаза и совершенно седая к двадцати шести годам голова. Бог истины, Всебесцветный Яэ, часто метит служителей белым. А вот поверх положенных светлых одежд она любила надевать бурый плащ. Мало что может быть практичней бурого плаща. Сегодня, жарким летним днём, Утара обошлась без него. Но даже в развевающемся белом она сейчас напоминала дикого зверя-единорога, которые, говорят, водятся в южных степях. Так напористы и решительны были её шаги.

Игнасий с тоской посмотрел в сторону центральной площади. До библиотеки было еще далеко.

– Вот ты где. Ты мне нужен.

Утара редко здоровалась. И еще реже интересовалась чужими планами.

Игнасий слегка поморщился. Ее непрошибаемая уверенность раздражала. Она заметила. Она всегда замечала подобные вещи, хотя и пренебрегала ими.

– Ты занят, да? Слушай, мне ужасно жаль. Тут рядом, по пути расскажу.

Игнасий пожал плечами. Спорить с Утарой бесполезно, это он усвоил с детства. Но, похоже, тут действительно было что-то срочное.

– Там ужас и натуральный кошмар. Помнишь, весной на шествии сгорела реликвия Ветра? Так вот, похоже, она цела. Кто-то подкинул ветрам записку, что их висюлька валяется у Огней. Они вспыхнули, примчались вихрем, кулаками машут, а к нам посыльного пригнали. Требуют свидетелей, и непременно двоих.

– Тогда давай быстрее.

Игнасий нахмурился. Дело становилось запутанней. От него всё ощутимее тянуло бедой. События точно были взаимосвязаны, но ему никак не удавалось ухватить кончик этой нити. Может, теперь получится.

Открытая каменная площадка перед храмом Фаршаха, бога огня, была заполнена красным и бело-голубым. Жрецы пламени сгрудились у кованых узорчатых дверей, служители Инаша-ветра обступили их с трех сторон. Голоса сливались в единый возмущенный гул. Утара, решительно действуя локтями, стала проталкиваться в середину. Игнасий не отставал.

– А я говорю, это поклёп, – теряя терпение, гудел плечистый бородатый огневик, – если пламя Фаршаха что-то жжет, то жжет наверняка. Нет его у нас. И не было никогда.

– Так почему не даете войти? – сдерживая гнев, повторил Джассан, ближайший помощник главы Ветра. Его длинные черные волосы с вплетенными перьями развевались облаком вокруг головы.

– Инаш-ветер – хранитель города. Вы обязаны нас пустить! Или боитесь, увидим что-то не то?

– Попросил бы с уважением – зашел бы. Больно мне нужна внутри ваша орава.

– Желаешь поссориться с Инашем-ветром? Пропусти.

Разговор явно шёл по кругу, и каждый виток был сердитее и громче. Воздух потрескивал от напряжения.

– Что они рассчитывают увидеть? – шепнул Игнасий Утаре. – Им все равно никто не даст осмотреть внутренние помещения, пустят только в алтарный зал. Кто станет у алтаря хранить тайное?

– Огневик говорит правду, – громким шепотом подтвердила Утара, – во всяком случае, верит в свои слова.

– Истинники здесь, – кудрявая жрица ветра почтительно коснулась плеча Джассана. Тот обернулся.

– А вы не спешили, – скривился он, – что вам говорит божественный дар?

Игнасий прикрыл глаза и мысленно воззвал к Всебесцветному Яэ. Его разум затопила волна божественной силы и схлынула, оставив за собой стеклянную ясность.

– Слова предводителя Пламени правдивы! – громко и четко произнес Игнасий. – Он не лжет.

Бородач зыркнул в их сторону и расправил плечи. Джассан гневно сощурился, сжав челюсти.

– Зря я поверила в чудо, – горько пробормотала женщина за спиной.

– Приношу извинения. И благодарю Пламя за проявленную добрую волю, – выдавил официальные слова Джассан. Они сочились ядом.

– Заходите, чего уж, – великодушно повёл рукой бородач, – но только вдвоём. И храмовников Истины пущу.

Створки дверей с узорами в виде языков пламени бесшумно отворились. На улице стоял зной, но изнутри пахнуло сухим горячим воздухом.

Двое жрецов воздуха переступили порог,, за ними – Игнасий и Утара. Они миновали небольшую прихожую, отделанную красным и оранжевым камнем, и вошли в алтарный зал. Прямо под ноги входящим спланировало что-то белое и невесомое, подхваченное порывом ветра из полуоткрытого окна. Переплетение шелковых нитей и белых перьев в три ладони шириной.

– Дыхание Инаша, – благоговейно выдохнула кудрявая жрица.

Игнасий быстро огляделся. Просторный сводчатый зал помимо высоких проемов озаряли ровные оранжевые огни, размещенные на выступах стен. Пламя горело само по себе, ничем не поддерживаемое. Выше человеческого роста по кругу тянулась узкая галерея, некоторые из окон на ней были приоткрыты, а одно распахнуто настежь.

– Что думаешь? – шепнул он Утаре.

– Реликвию подкинули, ясно дело, – нахмурилась она.

– И именно в тот момент, когда мы вошли. Подгадали время.

– Да как ты посмел! – рявкнул Джассан. – Лгал мне в лицо! И эти с тобой заодно!

Кудрявая жрица подхватила реликвию, спрятала на груди, под одеждой, и попятилась за спину Джассана. Бородач побагровел, хватая ртом воздух. Рыжая девчонка-послушница с длинными косами, раскладывавшая фрукты на алтаре, села на пол, зажав ладонями уши. Полы одежд Джассана заметались, поднимая ветер. Пальцы мелькали. Воздух в зале потяжелел, наливаясь жаром.

– Ты угрожаешь мне, главному жрецу Фаршаха, в его собственном храме? – пророкотал бородач.

Его лицо осветилось красным, руки до локтей окутало пламя. Огни у стен зала затрещали и взвились столбами. Жар стал почти нестерпимым. В вышине, под сводом, закружились, свиваясь, языки огня. Взвизгнула кудрявая жрица.

– Стойте! – выкрикнула Утара, вскинув вверх руки. – Реликвию подкинули. Как вы не видите!

– Остановитесь! Вас стравливают, – Игнасий встал рядом с ней, между огненными и ветреными.

Им в лицо ударила волна жара, они невольно зажмурились, но устояли. Лоб и щеки жгло. Бородатый жрец огня с усилием опустил руки, пламя втянулось в ладони. Гневный лик, соткавшийся под сводом, сдвинул брови.

– Реликвию ветра подкинули через окно прямо перед тем, как мы вошли, – повторила Утара. Одежда на ней тлела.

– Кто-то хотел драки, тут, в священном храме, – хрипло добавил Игнасий, – кто мог этого желать?

Хлопнули створки окон. Жар слегка отступил. Все молчали. Ждали? Были готовы слушать и слышать?

– Как ты узнал, что реликвию надо искать здесь? – Игнасий повернулся к Джассану.

Тот нахмурился.

– Записка была среди писем и прошений. Наш бог, как покровитель города, получает такие десятками каждый день.

– Она у тебя с собой?

– Да, вот.

Джассан выудил из складок одеяния аккуратно сложенный листок.

– Смотри.

«Считаю необходимым довести до вашего сведения, что утерянная весной святыня хоть и похищена, но цела. Вы отыщете ее в храме Фаршаха. Доброжелатель»

– Это возможно – ощутить ложь через бумагу?

– Иногда.

Игнасий сощурился, вглядываясь в записку. Буквы на бумаге стелились ровно, одна к другой. За ними, четкими и округлыми, не виделось ни тревоги, не спешки. Игнасий потянулся к средоточию, и Всебесцветный Яэ даровал ему возможность прочитать чувства писавшего. Этот человек был уверен в своей правоте, он не использовал ни одного лживого слова. Но…

– Здесь всё правда, – медленно проговорил он, – но это сообщение можно прочитать по-разному. Реликвия совершенно точно была украдена, где-то лежала в сохранности, и мы действительно нашли ее в этом храме. Но нигде не сказано, что к похищению причастны жрецы Огня. Я думаю, было наоборот. Весной кто-то воспользовался неразберихой, чтобы её забрать, а теперь подкинул сюда. Отправитель не лгал, но сделал так, чтобы слова поняли так, как ему нужно.

Игнасий сделал паузу и обвел глазами людей. Жрецы огня столпились в центре зала, закрывая собой алтарь. Предводитель Пламени нахмурился, сложил руки на груди. Джассан опешил, задумался. Из-за его плеча выглядывала кудрявая жрица. Утара светло улыбалась.

– Он специально выбрал время, когда храм закрыт для посетителей, чтобы вас не пустили сразу. Чтобы вы спорили у дверей и дали ему возможность, не привлекая внимания Фаршаха, оставить реликвию на самом видном месте. Но тут он, кажется, ошибся.

Игнасий прошел сквозь группу служителей огня, неохотно расступившихся перед ним, и приблизился к девочке-послушнице, всё еще сидевшей у алтаря. Робкое дитя уже не выглядело напуганным, но продолжало застенчиво поглядывать снизу вверх. Игнасий опустился на корточки.

– Скажи, ты была здесь все это время?

Девочка кивнула.

– Ты что-то видела? Постарайся вспомнить всё, это может быть важно, – попросил он.

Она быстро зыркнула исподлобья и замотала головой.

– Я стояла к окнам спиной. Но… это, наверное, ерунда.

– Расскажи.

– К нам никогда не залетают птицы, боятся жара. Но мне показалось, я слышала хлопанье крыльев.

Снова крылья. Галка? Та же самая?

– Ты не видела птицу?

– Нет. Когда я обернулась, её уже не было, только вспыхнуло за окном, а здесь летело вниз что-то белое. И сразу вошли вы.

– Спасибо, что рассказала.

Игнасий поднялся на ноги. Все смотрели на него.

– Вы слышали. Нет причин обвинять друг друга.

Ответом ему было задумчивое молчание.

Солнце садилось. Прогретый за день воздух после сухого жара храма Огня показался зябким. В пропотевшую спину ударил ветер.

– Тот, кто писал, делал это с расчётом, что записку прочтем мы, а не только храмовники Ветра. Это послание: «я вижу вас, знаю, что вы идёте за мной, но я впереди».

– Руки бы оборвать этому расчетливому, он же их нарочно стравил, – буркнула Утара, – ты знаешь, кто это мог быть?

– Я думаю про храм Ахиррата.

Утара резко остановилась.

– Но зачем им? Они ни с кем не враждуют.

– По крайней мере, открыто, – кивнул Игнасий, – но они очень обособлены. Ни союзов, ни альянсов. Ничего на виду. А их дар дает возможность знать события наперёд.

– Ты что-то сегодня выяснил. Новое, – удовлетворенно заметила Утара, – давай, раскалывайся.

И он рассказал всё. Кратко, конечно: время поджимало и, чудилось, что оно отстукивало минуты всё быстрей. Утара кусала губы, размышляя.

– Отец знает?

– Только про хрустальный клинок. Я собирался завернуть в библиотеку, а потом к нему. Он дал мне срок до заката.

– А что с птицей? Ты думаешь, Дыхание Инаша подкинула она?

– Я уверен. Но так и не понял, что она такое. В библиотеку я уже не успеваю. Хотя бы вернусь в храм искажений и поговорю с их Старшей. И поскорее.

Утара закусила губу.

– Тогда я к отцу. У него сегодня хороший день, он свяжет все нити. Бывай, Огонёк.

Она резко развернулась, так что полы одежд взлетели. Подошвы простучали по мостовой.

Игнасий криво усмехнулся. Надо же, детское прозвище вспомнила. Утара с Феггом вычитали в одной из старых книг, что «Игни» переводится как «пламя». И как раз в это же время Игнасия угораздило опрокинуть масляную лампу. В библиотеке. На стол, заваленный бумагой. В тот раз всё обошлось, пострадали только разложенные на столе тетради, да немного обуглилась дубовая столешница. А вот имечко прилипло. Как он его стыдился! А отец Далассин и другие старшие только усмехались: прозвище как прозвище, не хуже других. Вот если б задницей назвали или крысой, было бы куда неприятнее! А так… Ну и что, что огонь – принадлежность другого бога. Не страшно.

Главу Далассина они, младшие, привыкли называть отцом, хотя его кровной дочерью была одна Утара. Он и относился к ним как к родным детям, строго, но справедливо. Поровну делил уроки, наказания и похвалу. Свои его любили, чужие – уважали и опасались. Как не опасаться человека, чей дар и разум позволяют ему видеть ложь, интриги и причины всех поступков.

Божественная сила Истины и теперь оставалась с Далассином, а вот рассудок медленно угасал. В хорошие дни он мыслил по-прежнему ясно и быстро. В дурные осторожно цедил слова, с трудом подбирая смыслы и значения.

Игнасий коротко вздохнул. Нет, рассчитывать на отца нельзя. Надо разбираться самому. Надо все обдумать, перебрать еще раз факты и намеки, и тогда сложится картина. Не может не сложиться.

Священный город Йарахонг, обычно благоухающий специями, цветами и хлебом, сейчас пах болезненным тревожным ожиданием. Улицы были почти пусты. Встречные прохожие беспокойно оглядывались и ускоряли шаги. Откуда-то несло дымом. Не тем, какой бывает, когда жарят вымоченное в маринаде мясо, жгут свечи и благовонные дары. Тем, когда обугливается покрытая слоем лака или краски ценная древесина. Или это лишь померещилось, отозвавшись детским воспоминаниям?

Храмы по сторонам улицы смотрели высокомерно и строго. Резные барельефы растеряли благостные улыбки. Позолота и яркие краски слились с сумерками. Прилетевший из проулка не по-летнему холодный порыв ветра принес пыль в лицо, гул сердитых голосов и звон бьющегося стекла. Потом, все потом. Сначала дойти до храма Искажений и поговорить с их Старшей.

На соседней крыше Игнасию почудилось движение. Он замер, вгляделся. Нет, ничего. Вздохнул ветер, флюгер на куполе с тихим скрипом дрогнул и повернулся.

Неправдоподобный, искривленный силуэт башни Искажений вырос впереди еще внезапнее, чем днем. Как будто каменная громадина сидела в засаде и подхихикивала в ладошку: как выскочу, как напугаю! Тьфу! Ну и придет же в голову такое. Игнасий потер переносицу, выкидывая непрошенные мысли. Еще несколько шагов, и перед ним встала неровная стена, днём розово-зеленая, а сейчас серая, сливающаяся с сумраком. Сквозь цветное стекло над дверью храма сочился свет. Он подчеркивал ступени мертвенно-бледной синевой, оставляя крыльцо в глухой тени.

Игнасий перешагнул через две ступени и чуть не споткнулся обо что-то большое и тёмное у самой двери. Мешок с барахлом? Нет. Лежащее ничком тело. В животе похолодело от догадки: это Старшая храма Искажений.

Он коснулся пальцами щеки. Тёплая.

– Что с вами, вы живы?

Ответом была тишина.

Уже поняв, что случилось, Игнасий рывком перевернул тело на спину. Лицо заливало темное и густое. Из глазницы торчал блистающий и искрящийся даже в сумерках короткий хрустальный клинок.

Игнасий поднял голову, уже привычно выискивая птичий силуэт. Впустую. Галки по ночам не летают. Да и швырнуть оружие могла лишь человеческая рука. Ещё божественная, конечно, но тут, в отличие от утра, похоже, обошлось без вышнего вмешательства. Но каково! – прямо перед дверью храма, за шаг до спасения.

Это означало одно из двух. Либо Старшая Искажений смертельно помешала кому-то, либо она должна была рассказать Игнасию что-то действительно важное. Теперь не оставалось сомнений. Все нити сходились к Ахиррату, богу пророчеств, и его храму.

Вдалеке что-то грохотнуло. И еще раз, с другой стороны. Взрогнула земля под ногами, задребезжали стекла в соседних храмах. Небо полыхнуло багровым. Игнасий выпрямился. Ничего не видать. Он бросил все и выбежал на широкую улицу.

На севере в темнеющее звёздное небо поднимался столб черного дыма. Оттуда, где стоял храм Истины.

Интерлюдия 2

Занимается утро. Здесь, на юго-восточной оконечности городского плато, почти никогда не лежат дождевые облака: их сносит ветер. Поэтому вид на рассвет отсюда особенно хорош. Но ты не любуешься им, нет. Ты жмешься в комок, дрожа в своей остывшей щели, пытаясь добыть хоть немного тепла, а потом вскакиваешь, бьешь себя ладонями по груди и плечам, прыгаешь и дергаешься, разгоняя захолодевшую за ночь кровь. Переплавляешь кошмар в решимость. Другой бы еще вдобавок визжал, вбивая босые пятки в камни, или встретил бы солнце торжествующим воплем. Твой же рот сжат в тонкую линию, глаза пылают. «Я выживу и отомщу. Я не могу не отомстить».

Скоро, немного согревшись, ты несешься в проулок. Цель твоя совсем рядом.

Если бы этот домишко родился человеком, он был бы плюгавым худосочным стариком с пожелтевшими от табака зубами. Все-таки будучи постройкой, он опасно кренится вбок, грозясь упасть с самого края обрыва. Снизу в трухлявое дерево стены, как костыли, втыкаются подпорки, сверху драной шляпой свисает угол крыши. Именно тут сходятся твои сиюминутные надежды и чаяния. Хозяин дома, похожий на свое жилище как близнец, часто дает таким, как ты, мелкие поручения. Сбегать туда, принести то, кому-то что-то передать. Все это за миску жидкой похлебки или – редкое сокровище! – тусклую медную монету. Ты слыхал, что он один из тех, кто торгует контрабандой, что в его свертках бывает незаконная дрянь. Но это последнее, что сейчас тебя волнует. Ты робко просачиваешься в проём двери и замираешь возле грязной и пустой по раннему времени барной стойки.

Сегодня утром тебе везет. Ты явился раньше всех, и никто не оттиснул тебя в дальний угол, за спины. Тебе достаётся небольшой сверток из плотной промасленной бумаги. На нём ни букв, ни пометок, и ты заучиваешь адрес наизусть, беззвучно шевеля губами. Тебе бросают кусок зачерствелого хлеба. Ты его радостно ловишь: это ещё не плата. Тебе обещана монетка за доставку и ещё одна – за скорость. «Беги, дитя, беги». Ты уже у дверей, но голос подталкивает тебя в спину, и ты мчишься по просыпающимся трущобам.

– Ха! Да это же Сопля!

– Эй, Плакса! Куда бежишь!

– Хорошие мальчики должны делиться!

Гогочут. Они такие же, как и ты, только чуть старше, чуть крупнее. Наглее. Оборванные бродяжки, тебе они кажутся монстрами, непобедимыми людоедами из страшной сказки, только наяву. Щерятся щербатыми ртами.

Ты отталкиваешься от их гогота и бежишь. За угол. Под воротами. А там можно срезать и выскочить с другой стороны.

Ты не успеваешь. Тычок в спину бросает тебя на землю, в глазах темнеет. Тебя потрошат, как весеннюю икряную рыбу: тщедушное тельце на мостовую, а жирное, нутряное – сберегаемый за пазухой свёрток и хлебную горбушку – отдельно. Засаленная соломенная лошадка остается при тебе – они делают вид, что трогать ее брезгливо. Твои чудовища разочарованно кривятся. Надписей и подсказок на свертке, вопреки обыкновению, нет, а заученный адрес ты не выдаешь, как ни бей по лицу. Рвать бумагу звереныши не решаются. О том, что делает старик с теми, кто портит его товар, наслышаны все. Скоро они сбегают, напоследок попинав тебя по ребрам. Сверток остается рядом.

Ты смотришь им вслед. Как их не опаляет ненависть твоего взгляда?

Глава 5. Кусочек мозаики

Лучи угасающего солнца падали на мозаичный пол так основательно и весомо, как будто более важного занятия у них сроду не было. Только вот это: проникнуть сквозь цветное витражное стекло и подсветить изумрудным пятном листья, пунцовым – полураспустившийся пионовый бутон, розово-лиловым – серебряное око в самом центре зала. Тщательно вычищенные руками послушников стыки камней не ломали великолепие. Наоборот, подчеркивали остротой линий.

От торжественности у Эрны захватывало дух, живот сводило тревожно-радостное предвкушение. До главных событий оставалось совсем чуть-чуть. Сегодня всё получится, всё удастся. Глава пророков Онгхус Ар не может ошибаться. Смотрящий вперёд Ахиррат с ним. И значит – уже к утру мир станет совершенней.

Эрна не тревожилась, вовсе нет. Свой посильный кусочек работы она выполнила, и выполнила хорошо. Маленькое дело – как цветной камешек в мозаике, их надо выложить бессчетно, один к одному, чтобы проявилась целая картина. Многие, как и Эрна, уже вернулись с успехом, остальных ещё ждали. До назначенного срока было достаточно времени.

Скрипнула рама. Через подоконник перевалился взъерошенный комок черных перьев. Колупнул что-то клювом на груди и шагнул-свалился внутрь, не падая, а вырастая в долговязую фигуру.

О, Всевидящий Ахиррат, в каком виде был Лландер! Рукава лилового одеяния опалены, длинные, обычно гладко зачесанные, волосы спутанными прядями спадали на лицо. Он поднес ладонь ко рту и взял зажатую в зубах фибулу – дуга бронзовой пластинки, застежка-иголка и крохотная подвеска в виде одного витка спирали. Обнажилась обожженная, сплошь в волдырях, кожа на тыльной стороне кисти. Красивое лицо скривились гримасой боли и почти сразу оскалилось в торжествующей усмешке. Не шутка – подкинуть в храм Огня чужую реликвию и умудриться ускользнуть. Даже на птичьих крыльях не так-то просто!