Предупредить все страны, включая те, что за железным занавесом, попросить их о помощи, но не очень-то церемониться с международными законами, потому что речь идет о выживании человечества в борьбе против инопланетных захватчиков. И не важно, откуда они пришли – с Марса, с Венеры, со спутников Юпитера или вообще из другой звездной системы. Главное – отразить вторжение.

Старик расколол это дело, проанализировав его, и выработал правильное решение всего за сутки с небольшим. У него была уникальный дар: факты удивительные и невероятные он подчинял логике с такой же легкостью, как и самые обыденные. Вы скажете, не бог весть какой дар? Я лично не встречал никого, кто мог бы вот так запросто это проделать. Большинство людей, столкнувшись с фактами, которые противоречат их убеждениям, вообще перестают соображать. Интеллектуалы и недоумки в такой ситуации говорят одно: «Я просто не могу в это поверить».

Только не наш Старик. А к его мнению прислушивается сам президент.

* * *

Охрана из секретной службы работает серьезно. Рентгеноскоп сделал «бип», и мне пришлось сдать лучемет. Мэри оказалась просто ходячим арсеналом: машина подала сигнал четыре раза, потом еще коротко булькнула, хотя я готов был поклясться, что ей даже корешок от налоговой квитанции негде спрятать. Старик отдал свою трость сразу, не дожидаясь вопросов. Видимо, не хотел, чтобы ее просвечивали рентгеном.

Наши аудиокапсулы выявил и рентгеноскоп, и металлоискатель, но у охранников не было оборудования для хирургических операций. Торопливо посовещавшись с секретарем президента, начальник охраны решил, что предметы, имплантированные под кожей, оружием можно не считать. У нас взяли отпечатки пальцев, сфотографировали сетчатку и тогда только провели в приемную. Старик тут же вошел в кабинет, чтобы встретиться с президентом наедине.

– Интересно, зачем он нас сюда притащил? – спросил я у Мэри. – Старик сам знает все, что знаем мы.

Она не ответила, так что я стал убивать время, мысленно перебирая лазейки в системе президентской безопасности. За железным занавесом это дело налажено куда лучше а тут любой мало-мальски толковый убийца легко вырубил бы всех наших охранников. Меня это даже немного возмутило.

Спустя какое-то время нас пригласили войти. Внезапно на меня накатил такой страх перед сценой, что я шел, не чувствуя ног. Старик нас представил, я что-то, запинаясь, ответил, а Мэри молча поклонилась.

Президент сказал, что рад с нами познакомиться, и «включил» свою знаменитую улыбку – ту самую, что вы часто видели на экране телевизора, – отчего мне сразу поверилось, что он действительно рад встрече. У меня внутри потеплело, и я перестал смущаться. И уже ни о чем больше не беспокоился. Сейчас президент с помощью Старика начнет действовать и вычистит весь тот грязный ужас, который мы видели.

Первым делом Старик приказал мне доложить обо всем, что я делал, видел и слышал, выполняя последнее задание. Я доложил – максимально коротко, но ничего не опуская. Добравшись до того места в рассказе, где мне пришлось убить Барнса, я попытался поймать взгляд Старика, но он смотрел куда-то в пространство, и я не стал упоминать о его приказе стрелять. Сказал просто, что выстрелил, защищая второго агента, Мэри, когда Барнс выхватил пистолет. Старик тут же меня прервал:

– Полный отчет!

Пришлось добавить про его приказ стрелять. Президент бросил на Старика один короткий взгляд и больше никак не отреагировал. Я рассказал о паразите и, поскольку никто меня не останавливал, обо всем, что случилось после, до настоящего момента.

Затем настала очередь Мэри. Она довольно сбивчиво попыталась объяснить президенту, почему рассчитывает на какую-то реакцию со стороны нормальных мужчин – реакцию, которой не было у молодых Маклейнов, полицейского и Барнса, – но тут он сам пришел ей на помощь. Президент улыбнулся и сказал:

– Милая девушка, я вам охотно верю.

Мэри покраснела, президент дослушал ее до конца уже с серьезным выражением лица. Он задал несколько вопросов и на несколько минут задумался. Затем обратился к Старику:

– Эндрю, твой Отдел всегда оказывал мне неоценимую помощь. Как минимум дважды ваши отчеты влияли на решения в переломные исторические моменты.

Старик фыркнул.

– Значит, «нет», так?

– Я этого не говорил.

– Но собирался.

Президент пожал плечами:

– Я хотел предложить, чтобы твои молодые люди нас на время оставили, но сейчас это не важно. Ты, конечно, гений, Эндрю, но и гении ошибаются. Они переутомляются и теряют ясность суждений. Я не гений, но лет сорок назад я научился периодически отдыхать. Как давно ты не был в отпуске?

– К черту твой отпуск! Послушай, Том, я предвидел подобную реакцию. И поэтому привел с собой свидетелей. Они не под наркотиками и не получили никаких инструкций. Можешь вызвать своих психологов – пусть попробуют поймать их на лжи.

Президент замотал головой:

– Ты бы не привел свидетелей, которых можно было расколоть. Я не сомневаюсь, что в подобных вещах ты разбираешься лучше любого специалиста, которого я могу пригласить. Взять, например, вот этого молодого человека, – чтобы выгородить тебя, он готов пойти на риск быть обвиненным в убийстве. Ты буквально вдохновляешь на преданность, Эндрю. А что касается молодой леди – право же, Эндрю, я не могу начать военные действия, опираясь только на женскую интуицию.

Мэри шагнула вперед.

– Господин президент, – сказала она очень серьезно, – я абсолютно уверена в том, что говорю. Я всегда это чувствую. Не могу объяснить, как именно, но те люди не имели ничего общего с нормальными мужчинами.

Он поколебался, потом ответил:

– Да, но вы упускаете из виду вполне очевидное объяснение, – возможно, это и в самом деле, извиняюсь, «евнухи». Такие несчастные, увы, встречаются. И по законам вероятности вам запросто могли встретиться четверо за один день.

Мэри умолкла. Зато заговорил Старик:

– Черт побери, Том! – (Я даже вздрогнул: ну разве можно так разговаривать с президентом?) – Я ведь знал тебя еще в те дни, когда ты работал в сенатской комиссии, а сам я был у тебя главной ищейкой. И ты прекрасно понимаешь, что я не пришел бы к тебе с подобной сказкой, если бы мог найти какое-то другое объяснение. Как насчет космического корабля? Что там внутри? Почему я не мог попасть на место посадки? – Старик вытащил снимок, сделанный с космической станции «Бета», и сунул его под нос президенту.

Это, однако, не произвело на того никакого впечатления.

– Ах да, факты. Эндрю, мы оба с тобой неравнодушны к фактам. Но, кроме твоего Отдела, у меня есть и другие источники информации. Вот этот снимок, например. Ты, когда звонил, особо подчеркивал важность фотоснимка. Я проверил эти факты. И местоположение фермы Маклейнов, указанное в земельных книгах округа, полностью совпадает с координатами объекта на этой фотографии. – Президент поднял взгляд и посмотрел на Старика в упор. – Однажды я по рассеянности свернул не в тот квартал и заблудился в своем родном районе. А ведь там, Эндрю, был даже не твой район.

– Том…

– Что, Эндрю?

– Ты, случайно, не сам ездил проверять карты округа?

– Нет, разумеется.

– Слава богу, а то бы сейчас у тебя на плечах уже висело фунта три пульсирующего желе – и тогда храни Господь Соединенные Штаты! Можешь не сомневаться: и клерк в столице округа, и агент, которого ты послал, уже таскают на плечах таких паразитов. – Старик задумчиво посмотрел на потолок. – Да, и шеф полиции Де-Мойна, и редакторы местных газет, и авиадиспетчеры, и полицейские – короче, все люди на всех ключевых постах. Том, я не знаю, с чем мы столкнулись, но они-то наверняка понимают, что собой представляем мы, и планомерно отсекают нервные клетки социального организма, прежде чем эти клетки смогут послать сигналы. Или же взамен истинной выдают ложную информацию, как в случае с Барнсом. Так что, господин президент, вы должны немедленно отдать приказ о жесточайших карантинных мерах в этом регионе. Другого пути нет!

– Да, Барнс… – тихо проговорил президент. – Эндрю, я надеялся, что мне не придется прибегать к этому… – Он щелкнул тумблером на селекторе. – Дайте мне станцию стереовещания в Де-Мойне, кабинет директора.

Экран на его столе засветился почти сразу. Президент нажал еще одну кнопку, и включился большой настенный экран. Мы увидели кабинет, в котором побывали всего несколько часов назад.

Почти весь экран заслоняла фигура человека – и это был Барнс.

Или его двойник. Если мне случается кого-то убить, эти люди никогда не восстают из мертвых. Увиденное меня потрясло, но все же я верю в себя. И в свой лучемет.

– Вы меня вызывали, господин президент? – спросил человек на экране. Судя по голосу, он был несколько ошарашен оказанной ему честью.

– Да, благодарю вас. Мистер Барнс, вы узнаете кого-нибудь из этих людей?

На лице Барнса появилось удивленное выражение.

– Боюсь, что нет. А должен?

Тут вмешался Старик:

– Скажите ему, чтобы пригласил в кабинет своих сотрудников.

Президент удивился, но просьбу выполнил. «Барнс» выглядел озадаченным, но подчинился. В кабинете появилось еще несколько человек, в основном девушки, я узнал секретаршу, что сидела в приемной Барнса. «Ой, да это же президент»! – пискнула вдруг одна из девушек, и они все разом загалдели.

Никто из них нас не узнал. В отношении меня и Старика это неудивительно, но Мэри выглядела так же, как и тогда, а я готов спорить, что у любой женщины, которая ее видела, образ Мэри врезался в память навсегда.

И еще я заметил: все они сутулились.

* * *

После этого президент нас просто выпроводил. Прощаясь, он положил руку Старику на плечо и сказал:

– Серьезно, Эндрю, возьми отпуск. – Он опять сверкнул своей знаменитой улыбкой. – Страна без тебя не рухнет в одночасье – я подопру ее своим плечом, пока ты не вернешься.

Спустя десять минут мы уже стояли на холодном ветру на платформе Рок-Крик. Старик словно стал меньше ростом, он впервые показался мне настоящим стариком.

– Что теперь, босс?

– А? Для вас – ничего. Вы оба в отпуске до дальнейших распоряжений.

– Я бы хотел еще раз заглянуть к Барнсу.

– В Айову не суйся. Это приказ.

– Мм… А что ты собираешься делать, если не секрет?

– Ты же слышал президента? Собираюсь махнуть во Флориду. Лягу на горячий песок и буду ждать, пока весь мир не полетит к чертям. Если у тебя хватит ума, ты поступишь так же. Времени осталось совсем немного.

Он расправил плечи и двинулся прочь. Я обернулся, чтобы переговорить с Мэри, но она уже ушла. Его совет прозвучал чертовски хорошо, и мне внезапно пришло в голову, что дожидаться конца света в ее компании будет не так уж плохо. Я быстро огляделся по сторонам, но на платформе ее не было. Тогда я побежал и догнал Старика.

– Прошу прощения, босс, – спросил я, – а куда ушла Мэри?

– А? Конечно отдыхать, куда же еще? Все. Меня не беспокоить.

Я хотел разыскать Мэри по собственной системе связи Отдела, но вспомнил, что не знаю ни ее настоящего имени, ни позывного, ни идентификационного номера. Я подумал было искать ее по описанию, но решил, что это будет просто глупо. Только в «Косметике» знают, как на самом деле выглядит агент, а они ничего не скажут. Я знал только, что она дважды ходила на задание рыжеволосой, по крайней мере один раз – по собственному выбору, и что выглядела она – на мой вкус – как объяснение, «почему мужчины дерутся». Попробуйте-ка пробейте это по телефону!

Короче, я просто снял номер в гостинице. А когда снял, задумался, почему не уехал из столицы и не вернулся в свою квартиру. Потом я задумался – а там ли еще моя блондинка. Потом задумался, кто она вообще такая, эта блондинка. Потом я уснул.

Проснулся я уже в сумерках. В номере имелось настоящее окно – в Отделе хорошо платят, и я могу себе позволить немного роскоши. И теперь я смотрел в окно, наблюдая, как оживает с приходом ночи столица. Огибая мемориальный комплекс, уходила вдаль река. Было лето, и выше по течению, за границей округа, в воду добавляли флуоресцин, отчего река светилась в ночи переливами розового, янтарного и алого цвета. По ярким полосам сновали туда-сюда маленькие прогулочные катера с парочками, у которых, без сомнения, «одно на уме».

На суше, то здесь, то там, посреди старых зданий зажигались прозрачные купола, превращая город в какую-то сияющую сказочную страну. К востоку, где в свое время упала бомба, старых домов не было вообще, и весь район казался огромной корзиной с подсвеченными изнутри пасхальными яйцами.

Из-за своей работы мне приходилось видеть столицу ночью чаще, чем большинству людей, и мне здесь нравилось, хотя я никогда раньше об этом не задумывался. А сегодня у меня возникло такое чувство, будто это в последний раз. Город был так красив! Но не от красоты сдавливало горло – от понимания, что там, внизу, под покровом мягкого света, – люди, живые люди, личности, и все заняты обычными своими делами, любят, ссорятся, как кому нравится, – короче, каждый делает, черт побери, что ему хочется, «под своей виноградною лозою и под своей смоковницей», и, как там сказано, «никто их не устрашает».[6]

Я думал обо всех этих милых добрых людях (за исключением парочки случайных подонков) и представил себе, что на каждом сидит присосавшийся за плечами серый слизняк, который двигает их ногами и руками, заставляет говорить, что ему нужно, и идти, куда ему хочется.

Черт бы все побрал, даже под комиссарами жизнь не настолько скверная! Я знаю, о чем говорю, – я был за железным занавесом. Подумав об этом, я дал себе клятву: если победят паразиты, я лучше погибну, но не позволю такой твари ездить у меня на спине, как одна из них каталась на Барнсе. Агенту Отдела это несложно, достаточно откусить ноготь, а если руки связаны или еще что, есть множество других способов. Старик планирует на все случаи жизни.

Но он планировал подобные штуки совсем для иных целей, и я это знал. Наше с ним дело – охранять безопасность тех людей внизу, а вовсе не сбегать, когда приходится слишком туго.

Но сделать сейчас я все равно ни черта не мог. Я отвернулся от окна и подумал, что мне, пожалуй, не хватает компании. В комнате оказался стандартный каталог «эскорт-бюро» и «модельных агентств», какой можно найти почти в каждом большом отеле, за исключением, быть может, «Марты Вашингтон»;[7] я полистал его, поглазел на девочек и захлопнул. Мне не нужны были бедовые девчонки, мне нужна была одна, конкретная, острая на язык девчонка, которая стреляет так же легко, как пожимает руку. Но я не знал, где ее искать.

У меня всегда при себе пузырек с пилюлями «темпус фугит»,[8] большинство агентов носит их в кармане, потому что никто не знает, когда потребуется встряхнуть рефлексы, чтобы справиться с трудными ситуациями. И что бы там ни писали всякие паникеры, «темпус» вовсе не вызывает зависимости, как его ближайший аналог гашиш.

Хотя, конечно, какой-нибудь пурист мог бы сказать, что я на него подсел, потому что у меня вошло в привычку принимать «темпус» – время от времени, чтобы свободные сутки показались неделей отпуска. Признаю, что мне нравится легкая эйфория, которую вызывает таблетка в виде побочного эффекта. Но главное – это свойство растягивать субъективное время в десять и более раз, дробить его на мельчайшие отрезки, за счет чего в те же календарные сроки можно прожить гораздо дольше.

Что в этом плохого? Да, разумеется, я знаю ту жуткую историю о человеке, который состарился и умер за месяц, потому что принимал пилюли одну за другой, но я пользуюсь ими лишь изредка.

А может быть, этот человек знал, что делал. Он прожил долгую счастливую жизнь – не сомневайтесь, счастливую – и в конце концов умер тоже счастливым. Какая разница, что солнце вставало для него только тридцать раз? Кто ведет счет счастью и устанавливает правила?

Я сидел, глядя на пузырек с таблетками, и думал, что там достаточно – по моему личному времени – года на два. Если захочу, я могу забраться в норку и закрыть вход…

Я вытряхнул на ладонь две штуки, налил стакан воды. Потом сунул их обратно в пузырек, нацепил пистолет и аппарат связи, вышел из отеля и направился в Библиотеку конгресса.

По дороге остановился в баре, по-быстрому пропустил рюмочку и посмотрел выпуск новостей. Из Айовы ничего не было, но, с другой стороны, когда в Айове вообще что-нибудь случается?

В библиотеке я сразу прошел в общий каталог, уткнулся глазами в бленду и начал просматривать ссылки: от «летающих тарелок» к «летающим дискам», потом к «проекту „Блюдце“»,[9] затем пошли «огни в небе», «болиды», «диффузионная теория космического происхождения жизни», а также две дюжины тупиковых маршрутов и всякая околонаучная мура для чокнутых. Где руда, а где пустая порода? Только со счетчиком Гейгера и определишь. Тем более что самая нужная информация прячется, возможно, где-нибудь между баснями Эзопа и мифами об Атлантиде.

Тем не менее через час у меня уже скопилось две горсточки селекторных карточек. Я вручил их весталке за стойкой, и та принялась скармливать их машине. Наконец она закончила и произнесла:

– Большинство пленок, что вы заказали, уже выданы. Остальные документы доставят в зал девять-а. Воспользуйтесь южным эскалатором, пожалуйста.

В зале 9-а работал только один человек. Когда я вошел, этот человек поднял голову и сказал:

– Ну и ну! Волчара собственной персоной. Как ты меня вычислил? Я была уверена, что ушла чисто.

– Привет, Мэри, – сказал я.

– Привет, – ответила она, – и давай до свидания. Я все еще не стала ласковой, и мне нужно работать.

Я разозлился:

– Знаешь что, грубиянка, тебе это может показаться странным, но я пришел сюда отнюдь не ради твоих, без сомнения, прекрасных глаз. Время от времени я тоже, случается, работаю. Но можешь успокоиться: как только мои пленки прибудут, я смоюсь отсюда к чертовой матери и найду себе другой зал. Только для мальчиков.

Она тут же смягчилась и, вместо того чтобы открыть ответный огонь, сказала:

– Извини, Сэм. Когда женщине приходится выслушивать одно и то же по тысяче раз на дню, ей начинает казаться, что никаких других тем и не бывает. Садись.

– Да нет, спасибо, – ответил я. – Лучше поищу свободную комнату. Мне на самом деле нужно поработать.

– Останься, – попросила она. – Видишь, что там написано? Если ты вынесешь пленки из того зала, куда они были доставлены, у сортировочной машин все лампы перегорят от натуги, а у главного библиотекаря будет нервный срыв.

– Я их верну обратно, когда закончу.

Она взяла меня за руку, и я почувствовал, как у меня по коже побежали приятные теплые мурашки.

– Ну пожалуйста, Сэм. Извини меня.

Я сел и ухмыльнулся:

– Теперь меня никто не заставит уйти. Я не ожидал тебя здесь встретить, но теперь, когда мы оба здесь, я не выпущу тебя из виду, пока не узнаю твой номер телефона, адрес и настоящий цвет волос.

– Волчара, – тихо сказала Мэри, наморщив носик. – Ты никогда не узнаешь ни того, ни другого, ни третьего.

Она демонстративно уткнулась в визор проекционной машины, словно меня рядом и не было. Но я видел, что она не сердится.

Труба пневмодоставки глухо икнула, и мои пленки повалились в приемный лоток. Я сложил их стопкой рядом с соседним проектором, но одна покатилась, ударилась о стопку кассет, что просматривала Мэри, и они рассыпались по столу. Я взял, как мне показалось, свою пленку, взглянул сначала на одну сторону, где стоял серийный номер и точечный код для селекторной машины, перевернул, прочел название и положил в свою стопку.

– Эй! – сказала Мэри. – Это моя!

– Черта с два! – вежливо возразил я.

– Нет, моя! Я заметила этикетку, когда ты ее переворачивал. Я собиралась смотреть ее следующей.

Рано или поздно, но до меня всегда доходит очевидное. Мэри пришла сюда не для того, чтобы изучать историю обуви начиная со Средневековья. Я взял несколько ее пленок и прочел названия на этикетках.

– Так вот почему нужные мне пленки оказались на руках, – сказал я. – Но ты не довела работу до конца. Я нашел кое-что, что ты пропустила. – И я придвинул ей свою стопку.

Мэри просмотрела названия и сгребла все пленки в одну кучу.

– Разделим на двоих или каждый просмотрит все?

– Давай пополам, чтобы отсеять мусор, а потом вместе пробежимся по оставшимся, – решил я. – Поехали.

Даже после того, как я своими глазами увидел паразита на спине бедняги Барнса, после заверений Старика о том, что тарелка действительно приземлилась, я оказался не готовым к тем горам фактов, что можно обнаружить в информационных завалах обычной публичной библиотеки. Черт бы побрал Дигби с его оценочной формулой! Этот Дигби был в душе просто флоксиносинигилипилификатор,[10] который не верил ничему, что нельзя пощупать руками и попробовать на зуб.

Факты неопровержимо свидетельствовали, что Землю посещали инопланетные корабли, причем неоднократно.

Множество сообщений было зарегистрировано еще до выхода человечества в космос – начиная с семнадцатого века и даже раньше, хотя вряд ли можно считать достоверными сообщения тех времен, когда «наука» означала ссылки на Аристотеля. Первые систематизированные данные появились в США в 40-е и 50-е годы двадцатого века. Следующий всплеск пришелся на 80-е, в основном из Русской Сибири. Достоверность этих сообщений трудно было оценивать, поскольку не было никаких прямых подтверждений от наших разведчиков, а ко всему, что появляется из-за железного занавеса, по определению следовало относиться как к фальшивке.

Я заметил некую закономерность и начал выписывать даты. Выходило, что странные объекты в небе появлялись в большом количестве примерно с тридцатилетней периодичностью. Я сделал себе пометку: пусть с этим поработает аналитик, разбирающийся в статистической обработке данных, или, еще лучше, можно скормить эти данные Старику, и он сразу увидит правильный ответ в хрустальном шаре, который служит ему мозгом.

Тема летающих тарелок была напрямую связана с «таинственными исчезновениями», и не только потому, что они обе проходили по одной категории, вместе с морскими змеями, кровавыми дождями и прочими необъяснимыми явлениями, но и потому, что по крайней мере в трех хорошо задокументированных случаях пилоты, преследовавшие тарелки, не возвращались на базу и не садились где-либо еще. Официальные инстанции в таких случаях сообщали: «Разбился и не найден» – самая простая отмазка в подобных ситуациях.

Мне в голову пришла новая мысль, и я решил проверить, подчиняются ли таинственные исчезновения тридцатилетнему циклу, и если да, не соответствует ли он циклу движения какого-нибудь из объектов звездного неба. Это походило на правду, но я не был уверен: слишком много было данных и очень малы отклонения от среднего. Ведь каждый год множество людей исчезает по иным причинам – от потери памяти до невыносимой тещи.

Но записи актов гражданского состояния велись в течение длительного времени, и не все они были утрачены во время бомбежек. Я пометил это себе, чтобы потом отдать в работу профессиональным аналитикам.

Тот факт, что сообщения вроде бы группировались компактно географически или даже политически, я даже не особо пытался трактовать. Интуитивная гипотеза у меня была только одна. Поставьте себя на место захватчиков; если вы изучаете чужую планету, станете ли вы равномерно обследовать ее всю целиком или выделите области, которые вам показались интересными (какими бы критериями отбора вы ни пользовались), а затем сосредоточитесь на них?

Это было всего лишь предположение, и я готов был отказаться от него ради завтрака, если что.

За ночь работы мы с Мэри не обменялись и тремя словами. Затем, потягиваясь, встали. Я одолжил ей мелочь, чтобы опустить в машину и сделать микрокопии тех записей, которые она отметила (и почему женщины никогда не носят с собой мелочь?), и выкупил свои кассеты.

– Ну и каков приговор? – спросил я.

– Я чувствую себя как воробей, который построил симпатичное гнездышко в водосточном желобе.

Я процитировал стишок[11] и сказал:

– Видимо, с нами будет то же самое: ничему не научившись, мы опять построим гнездо в желобе.

– О нет! Сэм, надо срочно что-то делать! Нужно убедить президента. Тут прослеживается четкая закономерность: на этот раз они пришли, чтобы остаться.

– Может быть. Думаю, все так и есть.

– Но что же нам делать?

– Лапушка, пришло время тебе понять, что в стране слепых даже одноглазому приходится несладко.

– Не будь циником. Времени нет.

– Верно, нет. Пошли.

Когда мы уходили, рассвет уже занимался и библиотека был почти пуста.

– Вот что, – сказал я. – Давай возьмем бочонок пива, отвезем ко мне в гостиницу и все это хорошенько обговорим.