Я не позвонил вам в среду вечером потому что мы приехали только утром в четверг. Когда я хотел позвонить в четверг оператор сказал что связи с Южной колонией нет и что я смогу соединиться с вами через Деймос только дня через три а письмо дойдет быстрее и я сэкономлю вам четыре с половиной кредитки за переговоры. Потом я спохватился что не отправил вам письмо сразу и вы получите его не раньше чем если бы я позвонил но вы может быть не знаете какая в школе нагрузка и сколько времени у тебя отнимают а мать Фрэнка наверно сказала вам что мы нормально добрались и я все-таки сэкономил вам четыре с половиной кредитки потому что не позвонил.

Я прямо слышу как Филлис говорит что это я намекаю чтобы сэкономленные деньги потратили на меня но я ничего такого потому что никогда ничего такого не делал и потом у меня еще осталось немного денег которые вы мне дали когда уезжал и часть подарочных на день рождения и если расходовать осмотрительно то мне их хватит до вашей миграции хотя здесь все дороже чем дома. Фрэнк говорит что это потому что они всегда подымают цены для туристов но пока никаких туристов здесь нет и не будет пока не придет „Альберт Эйнштейн“ на той неделе. В общем если вы со мной просто поделили бы сэкономленное то все равно остались бы с прибылью две с четвертью кредитки.

А в среду вечером мы сюда не попали потому что водитель решил что лед не выдержит и мы остались на станции Киния и мы с Фрэнком болтались вокруг и убивали время до заката.

Нам с Фрэнком разрешили жить вместе и у нас шикарная комната. Она рассчитана только на одного и у нас только один стол но мы в основном проходим те же самые предметы и можем вместе пользоваться проектором. Я диктую это письмо на наш учебный магнитофон потому что сегодня очередь Фрэнка дежурить на кухне а мне осталось выучить только немного по истории и я лучше подожду Фрэнка и буду учить вместе с ним. Профессор Штойбен говорит что не знает куда денут еще школьников если их примут на крючки повесят что ли но это он просто шутит. Он все время шутит и все его любят и всем будет жалко когда он улетит на „Альберте Эйнштейне“ а у нас будет новый директор.

Ну вот и все только что пришел Фрэнк и нам надо работать потому что у нас завтра контрольный опрос по истории системы.

Ваш любящий сын

Джеймс Мэдисон[19] Марло-младший

P. S. Фрэнк мне сказал что он тоже не писал своим и просит может быть вы позвоните его маме и скажете ей что у него все хорошо и пусть она пожалуйста сразу вышлет ему камеру он ее забыл.

Р. Р. S. Виллис шлет всем привет. Я только что с ним говорил.

P. P. P. S. Скажите Филлис что девчонки здесь красят волосы полосками. По-моему выглядит очень глупо.

Джим»

Если бы профессор Отто Штойбен, магистр гуманитарных наук и доктор права, не ушел на пенсию, жизнь Джима в академии Лоуэлла сложилась бы совсем по-другому. Но профессор ушел-таки на пенсию и вернулся в долину Сан-Фернандо на вполне заслуженный отдых. Вся школа отправилась в Марсопорт провожать его. Он пожал всем руки, всплакнул и поручил их заботам Маркиза Хоу, недавно прибывшего с Земли и теперь занявшего директорский пост.

Джим и Фрэнк, вернувшись из космопорта, увидели, что пришедшие раньше их толпятся у доски объявлений. Они влились в толпу и прочли бумагу, из-за которой собрался народ:

СПЕЦИАЛЬНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ

Всем учащимся предписывается постоянно содержать себя и свое жилище в чистоте и порядке. Практика проверки чистоты старостами себя не оправдала, поэтому директор лично займется проверкой, которая будет проводиться еженедельно. Первая проверка назначается на 7 цереры, субботу, на 10 часов 00 минут.

М. Хоу, директор

– Прямо слов нет! – взорвался Фрэнк. – Что скажешь, Джим?

– Скажу, что сегодня шестое цереры, – мрачно ответил Джим.

– Да, но сама идея! Он что, думает, у нас исправительная колония? – Фрэнк обратился к старшекласснику, который был старостой их коридора: – А ты что скажешь, Андерсон? Он имеет право такое вытворять?

– Прямо не знаю. По правде, не знаю. Мне кажется, наши комнаты и все прочее – это наше личное дело.

– Ну и что ты собираешься делать?

– Я-то? – Молодой человек немного подумал, прежде чем ответил: – Мне остался всего один семестр до аттестата, а потом я отсюда ухожу. Так что я буду сидеть тихо, молчать в тряпочку и как-нибудь дотерплю до конца.

– Да, тебе хорошо, а у меня еще целых двенадцать семестров впереди. Что я, преступник какой?

– Это твоя проблема, парень. – И старшеклассник отошел.

Одного мальчика объявление, похоже, не волновало, – это был Герберт Бичер, сын генерального представителя Компании, новичок и на Марсе, и в школе. Кто-то заметил его ухмылку и спросил:

– А ты, турист, чего такой довольный? Ты об этом заранее знал?

– Конечно знал.

– Небось сам и придумал.

– Нет. Но мой старик говорит, что вы, ребята, давно без этого скучали. Мой старик говорит, что Штуби был слишком мягкотелым, чтобы держать в школе хоть какую-то дисциплину. Мой старик говорит…

– Да кому какое дело, что там говорит твой старик? Вали отсюда!

– Тебе лучше не говорить так о моем старике. Я…

– А я говорю, вали, пока не навешали!

Молодой Бичер посмотрел на своего оппонента – рыжего паренька по фамилии Келли, понял, что тот не шутит, и быстро испарился.

– Хорошо ему ухмыляться, – с горечью сказал Келли, – он живет в резиденции своего старика. Пострадают только те, кому приходится жить при школе. Это форменная дискриминация, вот это что!

Около трети учеников были приходящими – в основном сыновья служащих Компании, живущих в Малом Сырте. Еще одну треть составляли дети мигрирующих колонистов, а прослойкой между двумя группами были дети служащих с отдаленных постов, особенно тех, кто работал над атмосферным проектом. Большинство из них были боливийцы и тибетцы, было и немного эскимосов.

Келли обратился к одному из них:

– Ну что, Чен? Неужели мы это проглотим?

Широкое азиатское лицо Чена ничего не выражало.

– Не стоит из-за этого волноваться. – Он повернулся и хотел уйти.

– Ты, значит, не будешь бороться за свои права?

– Это пройдет.

Джим и Фрэнк вернулись к себе, не прекращая обсуждать новости.

– Фрэнк, – спросил Джим, – что за этим кроется? Как ты думаешь, у девочек в школе то же самое творится?

– Могу позвонить Долорес Монтес и узнать.

– Мм… ладно, не беспокойся. Это, в конце концов, не важно. Вопрос в том, что нам с этим делать?

– А что мы можем с этим поделать?

– Не знаю. Жаль, что нельзя спросить у отца. Он мне всегда говорил, что надо бороться за свои права, – но в этом случае он бы, возможно, посчитал, что ничего особенного тут нет. Не знаю.

– Слушай, – предложил Фрэнк, – а почему бы в самом деле не посоветоваться с отцами?

– Ты предлагаешь позвонить им прямо сегодня? А связь есть?

– Нет, звонить не будем, это слишком дорого. Подождем миграции, когда они заедут к нам, теперь уж недолго осталось. Если мы собираемся поднимать бучу, то надо, чтобы нас поддержали родители, одни мы ничего не добьемся. А пока будем помалкивать и делать, что нам говорят. Может, ничего страшного и не случится.

– Вот теперь ты здраво рассуждаешь. – Джим встал. – Может, приберем все же этот свинарник?

– Давай. Слушай, Джим, я кое-что вспомнил. Как фамилия председателя Компании? Не Хоу?

– Джон У. Хоу, – подтвердил Джим. – А что?

– Директор тоже Хоу.

– A-а! Ну, это ничего не значит. Хоу – очень распространенная фамилия.

– А я тебе говорю, очень даже значит. Доктор Макрей говорит, что без влиятельных родственников теплое местечко в Компании не получишь. Док говорит, что Компания – это одна большая дружная семья, где все играют в игру «ты мне, я тебе», а слова о том, что это некоммерческая корпорация, – самая смешная шутка с тех пор, как изобрели женщин.

– Хм… Н-ну, не знаю. Куда девать этот хлам?

* * *

Наутро за завтраком всем раздали листки с перечнем требований, которым должны соответствовать комнаты, и всю вчерашнюю работу пришлось переделывать заново. Поскольку инструкцией директора Хоу не предусматривалось, что в комнате на одного будут жить двое, это было нелегким делом, и они не успели к десяти утра. Впрочем, до их комнаты директор дошел только через два часа.

Он просунул голову в дверь и уже хотел было уйти, но передумал и вошел. Он указал на скафандры, висевшие на крючках рядом с гардеробом:

– Почему вы не убрали эту варварскую роспись со своих масок?

Мальчики не могли понять, о чем речь, и Хоу спросил:

– Вы не читали утром объявления на доске?

– Э-э-э… Нет, сэр.

– Так прочтите. Вы обязаны знать все, что вывешивается на доске. Дневальный! – крикнул он в дверь.

На пороге появился старшеклассник:

– Да, сэр.

– Эти двое лишаются воскресных привилегий, пока не будут соответствовать требованиям. Пять штрафных баллов каждому. – Хоу посмотрел вокруг. – Комната невероятно захламлена и неопрятна. Почему вы не придерживаетесь предписанной схемы?

Джим не мог выдавить из себя ни слова, потрясенный явной несправедливостью вопроса, и наконец пробормотал:

– Эта комната рассчитана на одного человека. Мы сделали все, что могли.

– Меня не интересуют оправдания. Если у вас нет места, чтобы держать вещи в порядке, избавьтесь от лишних вещей. – Тут его взгляд упал на Виллиса, который при виде посторонних убрался в уголок и спрятал все свои надстройки. Хоу указал на него. – Спортивное снаряжение следует хранить на шкафах или оставлять в спортзале. Недопустимо бросать его по углам.

Джим открыл было рот, но Фрэнк лягнул его в голень. Хоу, следуя к двери, продолжал читать нотации:

– Я понимаю, молодые люди, что вы воспитывались вдали от цивилизации и не имели случая приобрести приличные манеры, но я сделаю все, чтобы исправить это. Я хочу, чтобы эта школа выпускала, помимо всего прочего, цивилизованных молодых джентльменов. – Хоу остановился на пороге и добавил: – Когда очистите маски, зайдите ко мне в кабинет.

Когда Хоу отошел на достаточное расстояние, Джим спросил:

– Ты зачем меня пнул?

– Ты, тупица, он же подумал, что Виллис – это мяч.

– Я знаю, потому и хотел его поправить.

– Тебе что, еще мало? – скривился Фрэнк. – Ты же хочешь оставить Виллиса при себе, верно? Можешь не сомневаться, Хоу тут же состряпает правило, которое это запрещает.

– Он не сможет этого сделать!

– Черта с два не сможет! Я начинаю понимать, что Штуби не давал нашему другу Хоу проявлять свои таланты в полной мере. Слушай, а что он имел в виду под «штрафными баллами»?

– Не знаю, но думаю, ничего хорошего. – Джим снял с крючка маску и посмотрел на веселые тигровые полоски. – Знаешь, Фрэнк, мне что-то не хочется становиться «цивилизованным юным джентльменом».

– Присоединяюсь.

Прежде чем браться за маски, друзья решили взглянуть на объявление, нет ли там еще какого подвоха. Они пошли в вестибюль и прочли на доске:

ОБЪЯВЛЕНИЕ ДЛЯ УЧАЩИХСЯ

1. Практика окраски респираторных масок так называемыми опознавательными узорами должна быть прекращена. Маски должны быть очищены, а все ученики обязаны промаркировать свои скафандры на груди и плечах фамилией, нанесенной шрифтом высотой в один дюйм.

2. Ученикам предписывается носить рубашки и обувь (ботинки или тапочки) повсюду, кроме своей комнаты.

3. Содержание домашних животных в общежитии воспрещается. В отдельных случаях, если животные представляют научный интерес, может быть рассмотрен вопрос о содержании их в биологической лаборатории.

4. Воспрещается хранить в комнатах продукты питания. Учащиеся, получающие продуктовые посылки от родителей, должны сдавать их сестре-хозяйке и брать продукты в разумных количествах после каждого приема пищи, кроме субботнего завтрака. На чаепития в свободное время по случаю дня рождения и т. п. следует получить особое разрешение.

5. Ученики, лишенные воскресных привилегий за нарушения дисциплины, могут читать, заниматься, писать письма, играть на музыкальных инструментах или слушать музыку. Им не разрешается играть в карты, заходить в комнаты других учеников, а также покидать здание школы по любой причине.

6. Ученики, желающие воспользоваться телефоном, подают письменное заявление установленной формы, после чего получают ключ от телефонной будки в канцелярии.

7. Ученический совет распускается. Ученическое самоуправление будет восстановлено только в том случае, если вся школа заслужит это своим поведением.

М. Хоу, директор

Джим присвистнул. Фрэнк сказал:

– Нет, Джим, ты видел такое? Распустить ученический совет – это надо же! А на то, чтобы почесаться, тоже надо испрашивать разрешение? За кого он нас принимает?

– Понятия не имею. Фрэнк, а у меня рубашки нет.

– Я тебе одолжу футболку, пока не купишь свою. А ты посмотри на третий пункт и сделай выводы.

– Да? А что такое? – Джим перечел объявление.

– Ты бы пошел и подлизался к биологу, – может, он возьмет Виллиса.

– Что? – Джим просто не связал параграф о домашних животных с Виллисом, он не думал о Виллисе как о домашнем животном. – Нет, Фрэнк, я не могу. Он будет ужасно несчастен.

– Тогда лучше отправь его домой, и пусть твои о нем позаботятся.

Джим упрямо нахмурил брови:

– Не стану я этого делать. Не стану!

– Что ж ты тогда будешь делать?

– Не знаю. – Джим призадумался. – А ничего. Просто буду его прятать. Хоу не знает даже, что он у меня есть.

– Ну… может, и прокатит, если тебя никто не заложит.

– По-моему, наши парни на это не способны.

Они вернулись к себе и попытались смыть узоры с масок – нельзя сказать, чтобы с большим успехом: краска въелась в пластик, и друзьям удалось только размазать ее. Вскоре в дверь к ним заглянул ученик по фамилии Смайт:

– Почистить вам маски?

– Ничего не выйдет, краска впиталась.

– Я слышу это уже в энный раз. Но по доброте душевной, из желания послужить людям я покрашу ваши маски в естественный цвет – четверть кредитки за маску.

– Я так и знал, что тут подвох, – сказал Джим.

– Не хотите, как хотите. Давайте решайте быстрее, меня клиенты ждут.

– Смитти, ты способен продать билеты на похороны собственной бабушки. – И Джим достал четверть кредитки.

– Это идея. Как думаешь, по сколько брать за билет? – Смайт достал жестянку, кисточку и быстро закрасил смелый орнамент Джима коричневато-оливковым лаком, точно под цвет маски. – Ну вот! Через пару минут высохнет. А ты как, Саттон?

– Ладно, кровопийца, – согласился Фрэнк.

– Так-то ты отзываешься о своем благодетеле? У меня в женской школе важное свидание, а я тут трачу драгоценное субботнее время, выручая вас. – И Смайт столь же быстро обработал маску Фрэнка.

– Вернее сказать, сшибаешь денежки для свидания, – заметил Джим. – Смитти, что ты скажешь насчет хитрых правил, которые придумал новый шеф? Нагнемся или поднимем вой?

– А зачем поднимать вой? – Смайт собрал свои инструменты. – Каждое из них открывает совершенно новые возможности для бизнеса, если, конечно, у вас есть мозги, чтобы увидеть это. Если будут затруднения, обращайтесь к Смайту – обслуживаем в любое время.

Он задержался на пороге:

– А про билеты на похороны моей бабушки никому не говорите, а то она захочет урвать свою долю, пока не померла. У старушки на это хороший нюх.

– Фрэнк, – сказал Джим, когда Смайт ушел, – что-то не нравится мне этот парень.

– Зато он нас выручил, – пожал плечами Фрэнк. – Давай отметимся, пусть нас вычеркнут из черного списка.

– Давай. Он мне напомнил слова дока: какой закон ни прими, он всегда открывает новую лазейку для мошенников.

– Совсем не обязательно. Мой старик говорит, что у дока не все дома. Пошли.

У кабинета директора они увидели длинную очередь желающих войти. Когда наконец в кабинет запустили их десятку, Хоу быстро осмотрел их маски и перешел к нотации:

– Надеюсь, юные джентльмены, это послужит вам не только уроком аккуратности, но и уроком внимания. Если бы вы обратили внимание на то, что вывешено на доске объявлений, то все вы, каждый из вас, лучше подготовились бы к инспекции. Что же касается самого нарушения, я хочу, чтобы вы поняли: дело здесь не только в детских, дикарских рисунках на ваших средствах защиты. – Он помолчал, чтобы убедиться, что его слушают. – Нравы в колониях вовсе не обязательно должны быть грубыми и вульгарными. Как глава этого учебного заведения, я намерен проследить за тем, чтобы все дефекты, заложенные домашним воспитанием, были устранены. Главная цель воспитания, если не единственная его цель, – это формирование характера, а характер создает только дисциплина. Считаю, что я как нельзя лучше подготовлен к выполнению этой задачи. Перед тем как прибыть сюда, я двенадцать лет преподавал в военной академии в Скалистых горах. Это превосходнейшая школа – школа, которая выпускает мужчин.

Он снова остановился – то ли перевести дыхание, то ли дать слушателям проникнуться своей речью. Джим, который пришел сюда только затем, чтобы с него сняли взыскание, больше не мог слушать. Высокомерное отношение директора, особенно его высказывание о том, что в домах колонистов царит нездоровая обстановка, вывели его из себя.

– Мистер Хоу, – сказал он.

– Да? Что такое?

– Здесь не Скалистые горы, а Марс. И это не военная академия.

Изумление и гнев мистера Хоу были столь велики, что в какой-то момент казалось, что он сейчас бросится на мальчика с кулаками или его хватит удар. Затем он овладел собой и процедил сквозь зубы:

– Ваша фамилия?

– Марло, сэр. Джеймс Марло.

– Было бы намного лучше для вас же, Марло, если бы здесь была военная академия. – Он повернулся к остальным ученикам. – Остальные могут идти. Воскресные привилегии восстановлены. Марло, останьтесь.

Когда все вышли, Хоу сказал:

– Марло, нет на свете ничего отвратительнее наглого, неблагодарного, не знающего своего места юнца. Вы получаете прекрасное образование исключительно благодаря Компании. И вряд ли вам пристало дерзить людям, которых Компания поставила наблюдать за вашим обучением и содержанием. Вы сознаете это?

Джим молчал. Хоу сказал резко:

– Ну же! Говорите, юноша, признайте свою вину и извинитесь. Будьте мужчиной!

Джим продолжал молчать. Хоу побарабанил пальцами по столу и наконец сказал:

– Очень хорошо, ступайте к себе и обдумайте свое поведение. До понедельника у вас будет достаточно времени.

Когда Джим вернулся к себе, Фрэнк взглянул на него и восхищенно покачал головой.

– Ох, Джим, – сказал он. – Ну и отчаянный же ты парень.

– Надо же было кому-то сказать ему.

– Да уж, надо. Что планируешь дальше делать? Перережешь себе горло или просто уйдешь в монастырь? С этой минуты старина Хоу будет постоянно держать тебя на мушке. Жить с таким соседом в одной комнате будет небезопасно.

– Какого черта, Фрэнк! Если ты так на это смотришь, поищи себе другого соседа.

– Тихо, тихо! Я тебя не брошу, буду с тобой до конца. «И с улыбкою мальчик мертвым упал».[20] Я рад, что ты ему все высказал. У меня на такое не хватило бы смелости.

Джим рухнул поперек койки.

– Не думаю, что смогу долго здесь выдержать. Я не привык, чтобы меня шпыняли и издевались надо мной ни за что ни про что. А теперь я буду получать двойную дозу. Что мне с этим делать?

– А пес его знает.

– Здесь было так хорошо при старом Штуби. Я думал, мне здесь будет просто здорово.

– Штуби был молодец. А Хоу – тот еще говнюк. Но что же остается, Джим, кроме как заткнуться, проглотить пилюлю и надеяться, что он забудет?

– Слушай, никому ведь это не нравится. Может, если мы объединимся, он сбавит ход?

– Вряд ли. Ты единственный, у кого хватило духу высказаться. Черт, даже я тебя не поддержал, хотя согласен с тобой на все сто.

– А если мы все напишем родителям?

– Всех не заставишь, – покачал головой Фрэнк, – а какой-нибудь козел еще и настучит. Тогда на тебя повесят подстрекательство к бунту или еще какую-нибудь ерунду. И потом, что ты такого напишешь в письме? Чем ты докажешь, что мистер Хоу делает то, что он не вправе делать? Я знаю, что скажет мой старик.

– Ну и что он скажет?

– Он мне много раз рассказывал про школу, в которой учился на Земле, и как ему там несладко приходилось. По-моему, он даже гордится этим. Если я ему скажу, что Хоу не велел нам держать в комнате пирожные, он посмеется надо мной и скажет…

– Черт, Фрэнк, ведь дело не в запрете держать продукты в комнате, а в общей картине.

– Ясно, ясно. Я-то понимаю. Но попробуй объясни моему старику. Все, что мы можем рассказать, – это такие мелочи. Нужны вещи посерьезнее, чтобы наши родители вмешались.

К вечеру рассуждения Фрэнка подтвердились. По мере того как новость распространялась, у них перебывала чуть ли не вся школа. Кто-то приходил пожать руку Джиму за то, что он бросил вызов директору, а кто-то просто поглядеть на чудака, у которого хватило безрассудства выступить против официальных властей. При этом выяснились два обстоятельства: никому не нравилось новое руководство и предпринятые им «дисциплинарные» меры и никто не желал присоединиться к тому, что считал безнадежным делом.

Один из старшекурсников подытожил:

– Прикинь, малыш. Человек не пойдет работать в школу, если ему не нравится пользоваться дешевой властью. Это естественная профессия разных маленьких наполеончиков.

– Штуби был не такой!

– Штуби был исключением. Большинство из них любят правила исключительно ради самих правил. Это такой же естественный факт, как мороз на закате. Тебе придется с ним смириться.

В воскресенье Фрэнк пошел в Малый Сырт – в поселение землян, а не в марсианский город по соседству. Джим, будучи под домашним арестом, остался в комнате, делал вид, что занимается, и беседовал с Виллисом. Фрэнк вернулся к ужину и сказал:

– Я тебе принес подарок. – И кинул Джиму маленький пакетик.

– Спасибо, друг! А что там?

– Разверни – увидишь.

Это оказалась кассета с записью нового танго, сделанной в Рио, доставленная прямо с Земли на «Альберте Эйнштейне». Называлось танго «¿Quién es la señorita?».[21] Джим был без ума от латиноамериканской музыки, и Фрэнк вспомнил об этом.

– Ух ты! – Джим подошел к столу, вставил кассету в магнитофон и приготовился наслаждаться, но Фрэнк остановил его:

– Звонок на ужин. Давай лучше потом.

Джим неохотно согласился, зато, вернувшись, прокрутил музыку несколько раз, пока Фрэнк не уговорил его позаниматься. Перед отбоем Джим еще раз поставил кассету.

В коридоре общежития стало темно и тихо, все отошли ко сну, но минут через пятнадцать «Сеньорита» зазвучала вновь. Фрэнк рывком сел в постели:

– Что за черт? Джим, да выключи ты ее!

– Я не включал, – возразил Джим. – Это, наверное, Виллис, кто же еще?

– Ну так заткни его! Придуши его. Сунь его под подушку.

Джим включил свет:

– Виллис, а, Виллис! Ну-ка, кончай шуметь!

Виллис, похоже, даже не слышал его. Он стоял посреди комнаты, отбивал глазами такт и покачивался. Его исполнение было прекрасным: в нем звучали и маримба, и хор.

Джим взял его на руки:

– Виллис! Да заткнись же ты наконец!

Виллис продолжал концерт.

Дверь распахнулась, и на пороге возник директор Хоу.

– Так я и думал, – торжествующе сказал он. – Совершенно не считаемся с правами и удобством остальных. Выключите магнитофон. И имейте в виду, вы не выйдете из своей комнаты весь следующий месяц.

Виллис продолжал музицировать. Джим попытался прикрыть его своим телом.

– Вы что, не слышали мой приказ? – спросил Хоу. – Я сказал: выключить эту музыку.

Он прошел к рабочему столу и рванул выключатель. Поскольку магнитофон и так был выключен, Хоу только сломал себе ноготь. Он проглотил непедагогичное выражение и сунул палец в рот. Виллис приступил к третьему куплету. Хоу стал оглядываться.

– Куда он у вас подключен? – гаркнул он. Не получив ответа, Хоу шагнул к Джиму и спросил: – Что вы прячете? – Оттолкнув Джима в сторону, он устремил недоверчивый и брезгливый взгляд на Виллиса. – Это еще что такое?

– Э-э-э… это Виллис, – несчастным голосом воскликнул Джим, пытаясь перекричать музыку.

Хоу был не так уж глуп, до него мало-помалу дошло, что музыка исходит из этого странного мехового шара.

– А что такое «Виллис», хотелось бы узнать?

– Ну, это… попрыгунчик. Такой вид марсиан.

Виллис выбрал этот момент, чтобы закончить выступление, пропев бархатным контральто «buenas noches»,[22] и заткнулся.

– Попрыгунчик? Никогда о них не слышал.

– Их мало кто видел, даже среди колонистов. Они редко встречаются.

– Видимо, недостаточно редко. Это разновидность марсианского попугая?

<1 2 3 4 5 6...10 >

На страницу:

Перейти

4 из 10