Понятно, почему она не стала приглашать своего клиента сюда. Стены были отделаны чёрной тканью, окна закрыты чёрными плотными занавесками, не пропускавшими свет. Обстановка производила тягостное впечатление, но кроме этого было ещё что-то крайне мерзкое, словно помещение это было до невозможности загаженным отхожим местом. На полках стояли непонятные сосуды, статуэтки, стаканчики с благовониями. Кажется, я стала догадываться, чем занимается эта женщина…

Беспокойно закудахтала чёрная курица. Затемнённое помещение, языческие статуэтки божков со страшными оскалами, чёрная курица, странные вопросы про имя человека и его матери… Да она же колдунья! Зверь не просто рычал – он прямо-таки захлёбывался от злости, желая вцепиться ей в горло.

Ведьма зажгла свечу, поставила жестяной тазик на стол, покрытый чёрной бархатной скатертью. Курица застонала от ужаса, когда она вытащила её из клетки и приставила к её горлу нож. Раздался пронзительный крик, кровь крупными каплями закапала в тазик. Не закончив ритуал, колдунья гортанным голосом стала читать заклинания, призывая демона…

Я рывком села в кровати. Зверь ещё не успокоился, я видела, как вихри на поле выстроились в правильном порядке, многократно усиливая его. Так же было, когда я чуть не убила ту старушку. Теперь я поняла причину её ненависти ко мне. Она тоже была колдуньей, соответственно, я была её смертельным врагом.

Среди моих любимых книг были такие, в которых главными героями были маги. Но теперь, когда я перечитывала их, в моём уме возникал образ колдуньи, закалывающей курицу и на останках трепещущего тела призывающей джинна. Действительность рассказа представала в другом, самом нелицеприятном образе, особенно когда я прочла описания магических ритуалов. Теперь мне стали не понятны сказки, в которых добрые волшебники помогают героям. Как может быть благим то, ради чего нужно резать чёрного петуха и поклоняться бесам?

Потом мне несколько раз снилось, как я прихожу в дом этой ведьмы и вступаю с ней в схватку, но каждый раз сон прерывался. Сны – одна сороковая часть пророчества, и, получается, я должна поехать в Казань и убить колдунью. Мне было страшно и очень не хотелось этого делать. Скажите на милость, кто мне сказал, что это вещий сон? Может быть, это наваждение, толкающее меня на гибель?

Я стояла посреди ледяной пустыни. Дул ветер и снежинки кружились в ритме вальса, придавая этому месту сказочность. Только это была не новогодняя сказка, а что-то страшное, будто из сочинений Андерсена. Рядом находился Зверь. Мой Зверь был полярным волком, вернее, волчицей. Белой волчицей с голубыми глазами.

– Ну, привет.

Она удивлённо на меня посмотрела. Ах, да вожак не должен лебезить. Не больно-то и хотелось. Зверь заворчал, предупреждая, что ко мне идёт кто-то незнакомый. Им оказалась взрослая девушка в чёрной одежде. Она казалась мне смутно знакомой, но таких людей я ещё никогда не встречала. Необыкновенно суровое лицо, рентгеновский взгляд глаз-льдинок, в которые было невозможно смотреть.

Это я???

Приглядевшись, я увидела, что её лицо – моё лицо, её глаза – мои глаза. Честно говоря, я не хотела становиться такой.

И мой Зверь, не привыкший ползать перед кем-то на брюхе, склонил перед ней голову в знак покорности. Я невольно позавидовала ей – меня он, скажем так, терпел и крайне неохотно признал меня вожаком. А тут – ни единым жестом, даже мускулом лица не дёрнула – и сразу её признали за эмира.[4 - Начальник, повелитель] Она скорее бы удивилась, вздумай бы он не подчиниться ей.

Я решила приступить к делу без раскачки:

– Я должна ехать в Казань?

– Должна.

– Откуда мне знать, истинный ли это сон? Может быть, это наущение шайтана?

– Ты сама знаешь, что это – вещий сон. Ты просто ищешь отговорки, чтобы это не делать.

– А вот возьму и не поеду. Горю желанием оказаться у чёрта на рогах!

– Тебе же хуже. Намного хуже.

– Почему?

– Представь себе, что ты получила фрукт. Но ты не стала его есть и оставила на столе. Что с ним произойдёт?

– Испортится.

– Правильно, он сгниёт и будет вонять.

– К чему это?

– У тебя есть способность видеть поля и влиять на них. И ты ею пользуешься не по назначению. Вот ты не использовала фрукт для того, ради чего он предназначен – и он испортился.

– Конечно, я приеду к колдунье, и она мне расскажет, как правильно её убить.

– Есть ли другая возможность узнать своё призвание? А это шанс, пусть не самый лучший.

– Я не поеду.

– Хорошо, твой выбор.

– Почему я должна идти на верную смерть? —разозлилась я, – у меня родители есть! Брат, сестра! Я ещё жить собираюсь, мне всего шестнадцать лет!

– Скажи это Аллаху в Судный день, когда Он тебя спросит, почему ты не выполнила Его приказ. И прежде, чем ослушаться Аллаха – ни больше, ни меньше – ты собираешься сделать это, – задай себе вопросы. Ты собираешься согрешить из-за семьи? Возьмёт ли твоя семья на себя твой грех? Ты собираешься жить, у тебя есть планы? Покажи мне гарантию, что проживёшь хотя бы до пятидесяти лет. Может быть, твои планы имели бы смысл, и твоё нежелание рисковать жизнью тоже. Ты собираешься поступить в университет? Просто прекрасно, но от Аллаха красным дипломом не откупишься.

Любой поступок имеет последствия, и они будут таковы. Первое – твой дар станет для тебя проклятием. Разве ты счастлива от того, что обладаешь им? Второе – это сожаление, что упустила шанс, пусть и не самый лучший. И если ты хорошенько поразмыслишь, придёшь к тем же выводам.

Замечательный сон, ничего не скажешь. Попал как кур в ощип. С одной стороны – колдунья: при мысли о том, что придётся её отыскать и убить, – мурашки по коже. С другой стороны – так будет весело, что пожалеешь, что тебя та самая колдунья не убила. Сразу вспомнилась та сумасшедшая старуха у подъезда, аж передёрнуло.

Бесполезно слать проклятия, и вообще – Аллаха не спрашивают о Его делах. Придётся со скрежетом в зубах каким-то образом уехать в Казань. При мысли, что надо расстаться со своей семьёй, и, возможно, навсегда, руки сжимались в кулаки, и хотелось возопить во весь голос – ну почему именно я, за какие грехи мне подобное?

Учитывая, что на мои немые протесты не было ответа, пришлось начинать действовать. Было жутко думать о своей возможной смерти, но я научилась создавать морок и под видом своей матери забрала документы из школы и поликлиники. Затем меня ждало самое тяжёлое и неприятное – стереть моим близким память обо мне. Потом, собрав в сумку вещи, необходимые в пути, я поехала на вокзал и купила билет на поезд в Казань.

Как только я сошла с поезда, мой Зверь, доселе смирно сидевший в подсознании, зарычал от нетерпения – охота началась. Его чувства заполонили моё сознание, но я не стала этому препятствовать – наоборот, я решила стать Зверем, забыть о страхе и предаться охоте. Я ощущала нетерпение хищника, почуявшего своего противника, азарт от предстоящей схватки. Накинув на себя морок, я побежала по улице в известном мне направлении. В этот момент я настолько слилась со своим Зверем, что я мыслила не словами – инстинктами – и вряд ли смогла бы заговорить по-человечески, если бы кому-нибудь в голову взбрело поговорить со мной. Мне даже казалось, что в отражениях витрин, автомобильных зеркал, случайных луж я вижу не только себя, но и бегущую рядом со мной белую волчицу…

Когда я добралась до дома, у входа в подъезд я увидела поля оранжевого цвета. Это были сигнальные поля, которые ни в коем случае нельзя было задевать. Я села на скамейку – Зверь был терпелив и умел сидеть в засаде.

Но вот я увидела, что колдунья идёт к себе в дом. Она заметила меня и напала первой. Я увернулась и, почуяв своего врага, кажется, даже зарычала по-звериному. Схватка началась. У колдуньи был опыт, для меня же это была первая охота, но на моей стороне были нечеловеческая реакция и обострённые инстинкты моего Зверя. От удивления женщина даже оторопела – она не ожидала от неопытного охотника такой прыти. Впрочем, не настолько надолго.

Возвращался домой случайный прохожий. Я не обратила на него внимания, но колдунья нанесла прямой удар по его полю. Он умер сразу же. Для меня это было дико – убить человека только за то, что он оказался не в то время и не в том месте. Поэтому я пропустила удар, направленный мне в сердце, лишь Зверь в последний момент заставил меня увернуться, поэтому удар пришёлся наискось, оставив на поле довольно крупную вмятину. Моё сердцебиение замедлялось, сердце собиралось уже окончательно остановиться. Я видела искажённое злорадством лицо колдуньи, которая подняла руку, чтобы добить меня, как вдруг злорадство сменило крайнее удивление. Когда я, наконец, сообразила, что сделала, я увидела, что в груди у неё торчал охотничий нож, который я сжимала правой рукой. Я немедленно выдернула его, и по ткани кофты стремительно расплылось кровавое пятно.

Колдунья была мертва, но я думала, что и сама скоро прикажу долго жить. Но если состояние поля влияет на сердце, то, возможно, через него можно и исцелиться? Но как заставить его биться быстрее? Мне в голову пришла безумная мысль – это боль. И не просто боль, а очень сильная боль. Мне было очень плохо и не хотелось лишних страданий. Я хотела, чтобы всё просто закончилось, пусть даже умереть, лишь бы не делать себе больно, но Зверь зарычал: «Соберись, тряпка, если не хочешь сдохнуть!». Воля к жизни всё же оказалась сильнее – я проткнула себе ножом левую руку. Я орала от боли, но своего добилась – сердце бешено забилось, и дефект поля выправился.

На той стороне двора я увидела человека, который был способен видеть поля. Он не был колдуном, но в то же время его поле не имело ничего общего с моим – оно было очень мощным. С ним я бы не справилась и в здоровом состоянии, а сейчас, когда и с места не могла сдвинуться от слабости, тем более. Но я, прижимая окровавленную левую руку, трясущейся правой подняла нож: не подходи ко мне.

Он подошёл ко мне и сделал то, что было нелогично для колдуна: вытащил из моих ослабевших пальцев нож, завёл одну руку под колени, вторую – под лопатки. Секунда – и я лежала у него на руках. Видимо, я была в шоковом состоянии, потому даже такую попытку помощи я восприняла как угрозу и предприняла попытку вырываться. Хотя, какое вырваться – так, потрепыхалась слегка.

– Не бойся, ты в безопасности. Я тоже охотник на колдунов.

Перед врагом я не стала бы плакать – не могу сразиться, хоть покажу, как умирают истинные муджахиды. Но даже намёк на то, что этот кошмар скоро закончится, что я получу помощь, заставил, так сказать, разжать кулак своей воли. Продолжительное нервное напряжение дало о себе знать – я разревелась, как девчонка, которая ушибла коленку. Тот стал укачивать меня, словно маленького ребёнка.

– Спи.

Я лежала, уткнувшись лицом в спинку дивана. Пока я не думала ни о чём, просто находилась у кого-то дома и только что проснулась. Когда я собралась поправить плед, левая рука отозвалась болью. Я подняла её к глазам и увидела на ней повязку.

Тут я вспомнила события вчерашнего дня. Тогда мне было некогда думать – выбраться бы живой из этой переделки. Но сейчас, когда перед глазами встал нож, торчавший в четвёртом межреберье, я поняла, что случилось нечто непоправимое, словно я отрезала от своей души кровоточащий кусок, который не приставишь обратно. В природе человека заложена ненависть к убийству себе подобного, я же переступила через это табу.

Меня затрясло.

– Ассаляму алейкум ва рахматуллахи ва баракатух, – сказал вошедший.

– Валейкум ассалям, – голос мой звучал крайне неласково, словно у меня был ларингит. Честно говоря, как и при нём, мне так же не хотелось говорить. Зверь не рычал – уже хорошо, но до конца, конечно, не доверял, – на то он и Зверь.