Полная версия
Душа врага
Глава 5
Сентябрь 2018По ритму шагов легко считывалось состояние. Она старалась идти уверенно, отбивала набойками грув2. Но внутренний метроном барахлил. Торопилась нанести следующий удар набережной и в итоге ускорялась на сотые доли секунды. Нервничала. Ему не нужно было догонять. Один уверенный шаг – три бита её изящных шпилек. В диалоге он не играл главную роль, поэтому мог расслабиться, идти, не напрягаясь.
– Тебе бы книги писать. С чего вдруг именно сейчас столько подробностей? – резко остановившись, Макс развернулся и заглянул маме в глаза. Солнце в них не отражалось, яркую зелень начала застилать серая пелена. Дурной знак, он точно это знал.
– Я рассказываю, что помню. Мне важно объяснить тебе, почему не могу спокойно жить.
– Да мало ли проблем было и есть, сколько ещё грянет. Ты, конечно, извини, но я вообще не врубаюсь, как твои детские заморочки связаны с моей ситуацией, – Максим резко выдернул из карманов руки, поднял их к волосам, навёл в шальной причёске ещё больший беспорядок и тяжело опустил ладони на бетонное ограждение. Пальцы отбивали дробь.
– Беременность твоей Улитки неожиданно вышла на первый план истории, к финалу которой я иду долгих тридцать семь лет.
– А можно не разговаривать загадками?
– Нет никаких загадок! Рассказываю как есть, просто не перебивай, выслушай.
– Тогда давай без лирических отступлений, ближе к делу. Попробуй быть более сдержанной, чем Лев Николаевич. Нет у меня времени на четырёхтомник.
Ольга закрыла глаза и медленно вдохнула влажный портовый воздух. Обычно букет прибрежных ароматов напоминал море, успокаивал, наполнял. Но не в этот раз. Сейчас едкая смесь запахов, доносящихся от судов, реки и мегаполиса, раздражала рецепторы, заставляя нервные клетки вибрировать.
– Хорошо, постараюсь не увлекаться.
– Нет! – рявкнул Макс, резко взмахнув руками. Чайки, прежде надеявшиеся урвать лакомый кусочек из рук случайных прохожих, в панике разлетелись по сторонам. – Ответь на один вопрос: как всё, о чём ты рассказала, связано со мной?
– Ты мой сын и первый человек за последние двадцать лет, которому я признаюсь, что произошло, – продолжить Ольга не смогла. Губы задрожали, голос сорвался.
– А как же отец?
Оля отрицательно помотала головой. Влад появился в её жизни, когда казалось, что тьма поглотила и разум, и душу. Он стал спасительным маяком посреди чёрного моря отчаяния и боли. Боясь спугнуть счастье, Ольга молчала о том, что терзало. Жила мужем и сыном, погрузилась в работу, быстро поднялась на карьерный пьедестал. Увлечённо занималась любым делом, которое помогало забыть о снах, не дающих покоя душе.
– Твой папа удивительный человек. Чуткий, заботливый. Но он бы не поверил в то, что произошло со мной. Многое в этой истории не поддаётся логике.
– Издеваешься?
– Нет.
– Объяснишь?
– Да.
– Как?
– Макс, послушай. Часть моей жизни связана с мистикой.
– Ма-а-ам… Гороскопы, предсказания и прочая ересь?! Хочешь сказать, несколько десятков лет страдаешь от того, что какая-нибудь шарлатанка наговорила?
Ольга поджала губы. Плакать нельзя. Он не останется, не выслушает, уйдёт. Подняла глаза к бирюзовой долине неба. Удивительно, ни облачка. Часто заморгала, чтобы смахнуть капли обиды, получилось плохо. Нервно начала искать солнечные очки в клатче. Тёмная ширма из стекла на время скроет следы боли. Снова глубоко вдохнула, чтобы голос не дрожал.
– Я родилась в семьдесят четвертом и семнадцать лет прожила в стране, в которой не было места личным переживаниями и мнению. Мне бы никто не поверил. Подумаешь, видела себя во сне нацистским офицером. Ерунда, что любила немецкий язык, а на уроках ГТО поражала мишени с первой попытки. Мне было тогда двенадцать, а из пневматической винтовки стреляла, как Белая смерть3.
– Бред какой-то, честное слово. Лучше бы не приходил, сами бы разобрались и врача нашли.
– Что бы ты сделал на моём месте? – игнорируя вопрос, продолжала Ольга. – Как бы жил, погибая во сне? Что чувствовал бы, видя в отражении фашиста?
Макс молчал. Не таким он представлял этот разговор. Готовился к нравоучениям, порицаниям, не исключал скандала. Воображал, как охает и ахает мама, когда он скажет про аборт. Но такого развития событий не ожидал даже в самой дерзкой версии. Всё зашло слишком далеко, и как теперь выбраться из пучины маминых бед, он не знал. Чем больше эмоций она проявляла, тем яснее он ощущал масштаб внутреннего конфликта.
– Ты мнишь себя взрослым и опытным. Думаешь, достаточно повидал и пережил. Считаешь, твой нерождённый ребёнок помешает. Готов убить! – Ольга замолчала. Подошла вплотную к сыну и сняла очки. Глаза блестели на солнце от пролившейся боли.
– Ты готов убить? – схватила сына за плечи. – Готов?!
Сорвалась на крик. Зря. Понимала, что скандал ничего не решит. Макс не услышит. Он медленно взял её руки в свои и шагнул назад.
– Я не первый и не последний. Да, ошиблись. Это случайно вышло, со всеми же бывает.
– Ты прав. Бывает, – шепнула в пустоту. Нащупала в кармане брюк салфетку, вытерла тушь под глазами и надела очки. Броня снова в деле. – Я найду вам хорошего врача. Дай мне сутки.
Глава 6
Чем больше город, тем легче оставаться собой. В толпе никому нет дела, о чём плачет идущая мимо женщина. Толерантные прохожие позволяют проявлять эмоции без ретуши. Можно размазывать тушь по лицу, не боясь осуждающих взглядов.
«Души договорились. Она вернётся, чтобы ты искупила вину».
«Вернётся ли, тёть Шура, – едва слышно прошептала Оля. – Макс совершит ту же ошибку. Как же его остановить?»
Солнце медленно подкрадывалось к горизонту, щедро разливая бургундское по безоблачной глади неба. Каблуки продолжали стучать по набережной.
– Добрый вечер, что желаете заказать?
Ольга вздрогнула и посмотрела на молодого человека. Официант.
– О, господи, – она даже не заметила, как свернула в кафе.
– Простите?
– И-извините, я… задумалась, в общем. Не готова ответить. Даже не знаю, что… заказать, – слова блуждали, терялись и никак не выстраивались в смысловой ряд. Элементарный вопрос заставил Ольгу краснеть, заикаться и озираться по сторонам, словно пытаясь найти помощь.
– Вот меню, – понимающе улыбнулся официант. Совсем молодой, наверное, ровесник Макса. – Может, для начала кофе или бокал вина?
Чем больше город, тем сложнее оставаться собой. Сотни глаз таращатся, оценивают, критикуют. Толерантные прохожие? Чепуха. Им хочется знать секреты, пробираться за кулисы скандала, выведать природу слёз и криков.
«Просто не перебивай, выслушай!»
Мама просила немного, Макс понимал. Но её мемуары сейчас так некстати.
Солнце готовилось к завершению рабочей смены. А охотники за контентом только заступали на службу. Ленты соцсетей, переполненные разными ракурсами заката, трещали по швам. Раздражали, напрягали. Одним движением Макс свернул приложение.
«Да со мной непросто, а кому сейчас легко… – The Hatters громко требовали ответить на звонок. – Блин, не вовремя».
– Алло.
– Привет, Мась! Есть минута?
– Хоть две.
– Всё в порядке?
– Терпимо. Ты просто поболтать или по делу?
– От этого зависит твоё желание разговаривать?
– Уль, что-то срочное?
– Нет… Пока.
Гудки. «Блин, блин, блиииин!» – яростно лупил пальцами по смартфону.
Бургундское вино с задачей не справлялось. Ягодный джем Pinot Noir4 дарил богатое послевкусие и наслаждение, но не избавлял от напряжения.
Найти врача и позволить убить Душу? Бред. Поговорить с Улиткой или её родителями? В целом, рабочая идея, жаль, времени мало и нет номеров телефонов. Вернуться к Максу и начать историю с главного, чтобы выслушал? А может, оставить эту проблему следующей телесной оболочке?
Одиночество напрягало. Уля позвонила зря. А он напрасно сорвался. Обидел. Голова разрывалась от мыслей. Зачерпнул горсть гравия. Взмах правой. Камешки улетели в реку.
А если Улитка передумает и не захочет прерывать беременность? Бред, они всё обсудили. Ещё бросок.
Найти врача, и дело с концом? Рабочая идея, только время поджимает. Ещё взмах.
Вернуться к маме и выслушать? А может плюнуть на всё? Без меня разберутся.
Оля сидела неподвижно. Дышала медленно и глубоко. Музыка, разговоры посетителей, ветер с реки разбивались о невидимый купол над ней. Сердце успешно подстраивалось под ритмы Enigma в голове. Замерла. Взгляд устремлялся прочь к противоположному берегу. Зрачки постепенно расширялись. Транс. Состояние, в которое Ольга легко входила без психологов и экстрасенсов. Минуты, когда мозг работал на полную мощь при абсолютной внешней безмятежности. Она вспоминала разговор, который состоялся двадцать восемь лет назад.
– Я, милая, и сама грешна, – тётя Шура поспешила отвернуться и занялась чайником. – Был у меня ухажёр, женатый. Уже после того, как Олесин отец нас бросил.
Старушка пыталась сдерживать эмоции, но дребезжание посуды в трясущихся руках выдавало не утихшую боль.
– Знала же, из семьи не уйдёт, да вот… Не устояла. Только ни я, ни дети ему не нужны были.
– Дети? Я думала, у вас одна дочь была. Есть. Ну то есть… в общем, только Олеся, – ляпнула сдуру, разговор не обещал быть лёгким, а тут ещё подлила масла в огонь, что дочери больше нет. – Простите, тёть Шур, я это… не подумав.
– Всё в порядке, Оленька. Время – лекарь никудышный, зато вы с Рексом у меня есть. И Душа сыночка второго здесь. Живёт, – взгляд женщины заблудился в тёмных закоулках памяти.
Она вспоминала.
– Я встретила его однажды. Пришла к давним знакомым в гости, а там мальчуган был, лет пяти. Прямо на пороге бросился ко мне, закричал: «Мама, мама моя пришла!» Хорошенький такой, глаза словно пропасть. Чёрные, бездонные…
Чайник на плите сварливо забухтел и начал подёргиваться, но тётя Шура не замечала. Оля застыла.
– Мне неловко стало, замялась, не нашлась даже, что сказать-то ему. Бабушки да тётки подшучивать принялись, мол, это кто ж тогда, указывая на мать-то. А он одно твердил: «Вот мама моя! Не ты!» И отмахивался от родительницы.
Пузатый уже закипал. Вываливал наружу клубы недовольства, что так нагло его игнорируют.
– Он это был, Оленька. Сынок мой. Оба мы почувствовали. Биологически я ему никто, но Душу моё сердце из миллионов узнает. Прогнала невинную. Боялась, что не вытяну двоих одна.
Оглушающий свист и лавина боли накрыли собеседниц. Оля сидела, зажав ладонью рот, чтобы не разрыдаться. Старушка напротив беззвучно оплакивала нерождённого сына. Чайник готов был броситься с плиты.
– Как такое возможно? – нахмурилась шестнадцатилетняя девчонка. – Может, мальчик играл так? Или маму позлить хотел? Ну должно же быть логичное объяснение. Тёть Шур?
Женщина молчала. Оля поспешила выключить суетливого свистуна.
– Мне сложно поверить. Просто… – замешкалась, опустила глаза. – Это так странно и непонятно.
– Бывали у тебя моменты, милая, когда видела человека впервые, а казалось, будто он такой родной? Будто тепло растекается по каждой клеточке от одного взгляда на него? – тётя Шура смотрела в глаза, пристально, не моргая, словно пыталась заставить Олю вспомнить. И она вспомнила.
Глава 7
Историчка была тяжёлой во всех отношениях. Обладала скверным характером, который стал то ли причиной, то ли следствием профдеформации. Предмет, казалось, ненавидела, потому вещала максимально скучно. Разрядить или накалить обстановку было под силу только классу. Выученный и дословно пересказанный урок позволял расслабиться, а невнятное бурчание у доски всегда сопровождалось колкими предсказаниями Нины Васильевны о будущем отдельных личностей. За первые месяцы 4 «В» чётко усвоил, что кроме ГПТУ («Господи, помоги тупому устроиться» в расшифровке исторички) им ничего не светит.
И этот урок не обещал стать особенным.
– Записываем тему «Сталинградская битва». После поражения под Москвой Гитлер приказал своим генералам за лето 1942 года захватить Сталинград. Город на Волге был одной из главных целей. Двадцать третьего августа Сталинград накрыл сплошной ковёр из бомб. Армия Гитлера устроила беспощадную расправу над мирными жителями. Город превратился в руины, река горела.
О гибели людей и города Нина Васильевна вела повествование так же спокойно, как об оценках за четверть, или о том, что ела вчера на обед. Ни капли эмоций, ни намёка на отклик сердца. Она считывала текст, который был напечатан на пожелтевших листах, совершенно не заботясь, слышал ли её класс.
Олькин сосед по парте давно погрузился в творчество – последняя страница тетради по истории превратилась в иллюстрацию сражений в карандаше. Мишка был странным. Характер под стать фамилии.
– Лихачёва, тебя Адлер больше занимает, чем Сталинградская битва, я смотрю, – в голосе исторички появились нотки интереса к происходящему. – Повтори, кто руководил немецкий армией.
Оля оцепенела. Настолько увлеклась рисунками Мишки, что рассказы Нины Васильевны превратились в белый шум.
– Паулюс, – отчаянно шептал Адлер. – Фрид-рих Па-у-люс.
– П-п-паулюс, – не дыша, выдала Оля.
– Хватит ворон считать, – отрезала историчка.
– Вон он, на доске висит, – чуть слышно добавил Мишка и носом указал в сторону учительницы.
Оля быстро сориентировалась в пространстве и впилась взглядом в чёрно-белое изображение. «Дядя Серёжа». Сознание странно отреагировало на образ врага. Но школьница видела на доске лишь доброго и светлого человека, фантастически похожего на любимого родственника.
– Бабушка мне про него рассказывала. Мол, пришёл врагом на нашу землю, а ушёл чуть ли не другом. Странный был, – Мишка отложил в сторону карандаш и, не отводя взгляд от исторички, продолжил шептаться с соседкой по парте.
– Он не похож на злого, на фашиста, – Лихачёва всё ещё всматривалась в черты лица, пытаясь понять, что же её так влечёт.
– Ну не знаю, похож или нет. Нацист он, и всё тут, – Адлер резко прервал беседу и вернулся к наброскам.
Звонок известил о долгожданной свободе. Но Оля не спешила покинуть кабинет.
– Миш, – крикнула вслед убегающему соседу. – Спасибо!
– Не за что, – улыбнулся тот.
Дома Лёля принялась штудировать учебник истории СССР в поисках информации о загадочном Паулюсе. Битве на Волге посвящалась всего одна страница. Ни слова о командующем немецкими войсками. Лишь безликое повествование: «Огромная трёхсоттысячная армия противника была окружена и разгромлена. Её остатки сдались в плен». Этого скудного рассказа хватало, чтобы получить пятёрку на уроке истории, но катастрофически мало, чтобы утолить жажду знаний.
«Мишка Адлер точно знает больше. Завтра попрошу его рассказать», – Оля захлопнула учебник и, удовлетворённая найденным решением, отправилась обедать.
Но образ чужака не выходил из головы. Девочка вспоминала детали портрета, пыталась даже нарисовать. У одноклассника это явно получилось бы лучше. Нашла в книжном шкафу фотоальбом и пожелтевший конверт с чёрно-белыми карточками. Перебирала по одной, бережно перелистывала страницы в поисках кадра с любимым дядей. Тщетно. Жаль, что они так редко видятся. До города К. не доедешь за полчаса на рейсовом автобусе.
«Надо обязательно попросить его фотографию», – твёрдо решила Лёля. Собрала снимки, попыталась аккуратно сложить их в конверт, не удалось. Бумажки, хранившие память, рассыпались на пёстром паласе. Всё с начала. Карточки будто нарочно выскальзывали из рук, сопротивлялись, когда девочка старалась уложить их в ровную стопку, сминались. Олины движения становились резче, пальцы не слушались.
«Ну даваааай», – подбадривала то ли себя, то ли кипу бумажек. Получилось. Осталась одна, перевёрнутая лежала поодаль. Девчушка схватила карточку и застыла.
«Паулюс! Ой,– испугалась собственной мысли. – Дядя Серёжа». Не такой худой, как немецкий командующий, но тот же усталый взгляд, те же беспощадные временные борозды на лице, та же смешная шапка-ушанка.
Лёля не видела в Паулюсе врага. Она видела в нём родную душу.
А той же ночью во сне снова была убита.
Она шла по длинному коридору. Взгляд зацепился за окна, заляпанные грязью. Солнце пыталось пробиться внутрь и создавало причудливые тени. Пол отзывался эхом ритмичных шагов. Какой он был? Не разглядела.
Потрескавшиеся зелёные стены давили. Ускорила шаг, трюмо близко. Отражение в нём не удивило – всё тот же военный. Статный, молодой. Она уже знала, что произойдёт дальше, но продолжала разглядывать детали. Орёл. Что же он означает? Буквы. Какой язык? Выстрел. Всё неважно.
Утро не принесло облегчения. Лопатка ныла. Долго, настойчиво. В этот раз как-то иначе.
– Миш, а бабушка тебе много про войну рассказывала? – издалека начала Лихачёва. Прямая атака вопросами о Паулюсе могла вызвать подозрения.
– Ну, да, она в тридцатом родилась, на своей шкуре всё испытала. А чего?
– Да так, любопытно просто. Историчка скучная, живые воспоминания интереснее слушать.
– Из меня рассказчик так себе. Лучше вон в библиотеку сходи.
План провалился. Может, рассказчик из Адлера так себе, а может Лёлька – неопытная разведчица.
– Эй, о чём воркуете? – Настя подлетела к парте. Она неустанно бдила за общением подружки с очаровательным соседом. Полтора года назад Оля так и не призналась, выдал ли Мишка тайну своего происхождения. Значит, эти двое точно уже знают больше неё. Допустить укрепление связи Настя не могла.
– Пургу не гони! – отрезал Адлер.
– Историю повторяем, – честно призналась Лихачёва.
– Пф-ф-ф, чё серьёзно? Ну, вы ботаны! Сегодня ж нет истории.
– Вчера была, а я прослушала пол-урока. Вот и попросила рассказать.
– Ну-ну, а я вот… – Настя не успела закончить, потому что раздался крик: «Шухер! Классуха!» Школота бросилась врассыпную по кабинету, чтобы занять исходную позицию.
«Не сдала», – Адлер благодарно посмотрел на соседку. Та поправляла галстук и выбившуюся из косы прядь.
Глава 8
«Попробуем зайти с другого фронта», – Оля быстро пролистала список контактов до нужного и нажала кнопку вызова. Гудок, два, три.
– Ба-а-а, Лёля Михална, айфону своему не верю, – в трубке бархатный альт эмоционально выражал удивление. – Звезда моя, скажи хоть слово, хочу услышать твой голос.
Интонациям и выразительности позавидовали бы актёры МХАТа.
– Привет, Марьяш. Я тебе тоже очень рада.
– Опа-а, а что с голосом? Проблемы?
– Ну, как сказать, – Ольга замялась. – Назревают. Ищу варианты предотвращения катастрофы.
– Помощь нужна?
– Как никогда. На этот раз профессиональная.
– Оль?
– Ай.
– Плохо всё что ли? Какая стадия?
«Всё плохо» у врача высшей категории с опытом в четверть века означало априори онкологию. Остальное Марьяна Валентиновна рассматривала как неприятность, которую можно пережить в лучших традициях кота Леопольда.
– Нет, нет, не-е-ет! Тьфу на тебя. За случай попроще возьмёшься?
– Вся внимание.
– Надо убедить девочку не делать аборт.
– Да ё-моё, прости, господи. Ну, гони завтра к нам. Проведут воспитательную беседу спецы.
– Марьяш?
– Ай.
– Это девушка Макса.
– Повиси-ка минутку, Лёль.
Пока завотделением онкогинекологии популярно объясняла медсёстрам, в каком случае включать режим паники и звать её, а когда достаточно дать успокоительное пациентке, Оля задумалась. «Может, суюсь не в своё дело? Настою на родах, а Макс с Улей разойдутся. Три жизни поломаю».
– Порхал, значит, крестничек подле мамкиного гнезда недолго. Уже нашёл, где яйца припарковать, – ухмыльнулась Марьяна. – Ну, а тебе чего приспичило отговаривать? Сколько лет подружке?
– Ровесница Макса. Я знаю, как ей трудно сейчас принять себя и положение. Но шанса исправить эту ошибку больше может не представится. Ты же знаешь.
– Ясно. Посмотрим, в курсе ли твоя недосноха, какие последствия всплывают. А Макс упирается небось? Труханул?
– Ещё как, Марьяш. Рано, говорит, для себя пожить хотят. Ну и прочая муть в стиле прогрессивных и амбициозных.
– Ожидаемо. Сама бы в девятнадцать решилась?
Оля глубоко вздохнула. Больно.
«Если бы решилась, вся жизнь сложилась бы иначе».
– Не знаю. Время другое было. Мы другие.
– Ой не свисти, подруга. Под стать своему времени мы были. В девятнадцать тоже тусить хотелось, а не пелёнки стирать.
– Возможно, ты права. А вдруг больше не получится?
– Это другой разговор. Смотреть надо, потом выводы делать. Ладно, я услышала. Приводи завтра, я с восьми до пятнадцати на месте. Смской имя, фамилию и дату рождения скинь, пропуск закажу. Тебя с Максом не пустят, стационар, все дела.
– Хорошо, Марьян. Спасибо. На связи.
– Пока, дорогая. Целую!
Оля отложила смартфон. Вино больше не манило, бокал так и продолжал поблёскивать недопитым красным. Оказывается, заказывала салат. Даже не притронулась.
«Напиши фамилию и дату рождения Ули. Завтра едем на консультацию к врачу». Отправить. «Только бы прочитал». Минута, две, три.
«Орлова, 19.10.1999. Сразу всё сделают?»
«Давай дома обсудим».
Оля перенаправила данные подруге. Равнодушно окинула взглядом столик, положила пару купюр под тарелку и вышла. До встречи с Ульяной и врачом время есть. Важно распорядиться им правильно. Нет смысла возвращаться в офис, голова забита личными проблемами. Ни дела, ни авто никуда не убегут.
Нехитрые манёвры пальчиком на экране смартфона, и такси уже мчалось к клиенту.
Двадцать три года назад об этом даже не мечтали. В первый приезд сюда Оля освоила маршрут скоростного трамвая. Благо он проходил почти через весь город. В остальное время передвигалась пешком. О попутке в середине девяностых не могло быть и речи. Загнанная против своей воли в чужую действительность, она сторонилась людей, опасалась внимания и вопросов.
Двадцать три года назад она, как и сейчас, стояла на этой набережной, не зная, какой болью обернётся встреча с дорогим сердцу человеком.
Двадцать три года назад она не предполагала, что город, где погибла её Душа в прошлом воплощении, станет местом силы в новой жизни.
Белый Хёндэ резко притормозил, щедро одарив тротуар брызгами.
«Разве был дождь?» – не обратив внимания на грязевую паутинку на светлых брюках, шагнула к машине. В салоне царили покой и аромат лаванды. В колонках тихо мурлыкала Буланова. Ещё один изящный узор, вышитый на вуали памяти.
«А завтра я
одна останусь без тебя,
но ты не плачь».
Но Оля всегда плакала: и когда впервые услышала эти страдания, и когда двадцать три года назад судьба решила подбросить дровишек в её тлеющие будни.
Автомобиль мчал задумчивую пассажирку по опустевшим после рабочего дня улицам и автострадам воспоминаний. Все дороги, поезда и мысли вели её сюда, в город, где Душа погибла и возродилась.
«Орлы меня преследуют», – явное сходство фамилий Мишки и Улитки уже не удивляло. Случайности не случайны. Ей страсть как хотелось поделиться этим наблюдением и ещё десятком историй с сыном. Но что-то пошло не так.
Она видела, как водитель подглядывал за ней в зеркало. Очевидно, сквозь маску обычной уставшей женщины просвечивала боль. Фильтры для сториз сейчас пригодились бы.
«До конца маршрута осталось двести метров», – вечно бодрая Алиса известила о приближении к пункту назначения.
Дом. Новый, стильный. Квартира. Просторная и светлая. Только воспоминания и боль старые. Они переезжали за Олей из дома в дом, из города в город. Обживались, заполняли собой пространство и время. Как полноправные члены семьи, имели свой уголок. Прятались от лишних глаз в старенькой обувной коробке родом с чехословацкой фабрики «Небо». Серый картон хранил вырезки из газет, переписанные от руки факты из учебников истории, фотографии. Десятилетняя Лёля начала заполнять коробочку в надежде найти ответ на единственный вопрос: кем она была во сне?
Сегодня, спустя тридцать четыре года, она вновь достала пыльный архивчик. Макс ещё не вернулся домой, наверное, злится. Влад, истинный трудоголик, за редким исключением не возвращался с работы раньше десяти. Есть время побыть наедине с прошлым.
Оля сидела на полу в спальне. Коробка, которую она выловила в недрах гардеробной, стояла рядом.
«Доказательство одержимости. Кто увидит, скажет, что я чокнутая».
Глава 9
Ни одна живая душа не знала о том, как методично сходила с ума тихая Лёля Лихачёва. В десять лет записалась в библиотеку около дома. Наведывалась туда не часто. Суровая хранительница тишины в читальном зале не разделяла интереса малолетки к книгам о войне. Фрагменты о Сталинградской битве и Паулюсе попадались редко. Она читала, но ничего не понимала. Не знала, что ищет, но продолжала копаться в потрёпанных страницах учебников и газет.
В одиннадцать со скандалом начала изучать немецкий.
