Щенки

– Печенье будете? Есть огурцы, помидоры. Хлеб с колбасой. Я для вас успела кое-что собрать. Николай Иванович, конечно, неожиданно позвонил, благо дома было что на стол поставить.

– Мы будем всё! – заявил Картошин и сунул в рот печеньку.

– Наверно, у вас не принято спрашивать, за что посадили? – поглядывая на жующих пацанов, поинтересовалась Людмила Александровна.

– Конечно, рассказывать об этом стыдно, – отозвался Илья. – Но ничего страшного мы не сделали.

– Сейчас уже всё в прошлом, – прожевав, поддержал раскрасневшийся от горячего чая Стёпа. – Лично я больше никогда ничего незаконного в жизни не совершу. С меня хватит.

– И я тоже, – подтвердил Картошин. – Воспитатели очень доходчиво объясняют. Да и поблажки больше никто не даст, а на общем режиме всё совсем не так, как у нас. Там настоящая зона. А кто хочет на зоне сидеть?

– Я – нет, – покачал головой Стёпа.

– Вот.

– А с местными ребятами как у вас сложилось? – сменила тему завхоз.

– Чёткие пацаны, – показал кулак Стёпа. – Есть о чём поговорить. И вообще…

– А можно вопрос, Людмила Александровна? – вдруг решился Илья и задохнулся от подскочившего к горлу сердца.

– Конечно.

– Мне Люда, девчонка, которая… ну вы поняли. Она мне телефон оставила, номер телефона то есть…

– Оп-па! – грохнул кружкой об стол Стёпа. – Это интересно!

– Подожди, – остановила его Людмила Александровна. – Продолжай, Илья.

– Можно я позвоню с вашего телефона, скажу ей? Просто она обещала корм для щенка привезти. Мы же щенка на воспитание забрали. Она обещала, что привезёт. Я только скажу, что можно в любой день, что я её встречу.

– А вам разрешено это?

– Я ничего лишнего не буду говорить. А так нам разрешают звонить. Я же по делу.

– Ну, позвони. – Людмила Александровна протянула телефон.

– Вы наберите номер, пожалуйста. Я продиктую.

Картошин продиктовал номер. Стёпа с любопытством смотрел на Илюху, порывался что-то сказать, но сдерживался.

– Алло. – Люда сняла трубку.

– Люда, привет, это Илья. – Картошин покраснел до корней волос, отвернулся ото всех и затараторил. – Из воспитательной колонии. Мы ещё за дровяником встречались, потом мы щенка забрали, потом папа твой приезжал…

– Я узнала, – засмеялась девчонка. – Столько фактов вывалил сразу!

– Вот. Мне дали позвонить на одну минуту. Я что хотел сказать. Ты приезжай к нам, когда хочешь. То есть когда можешь. Я всегда там. Дорогу я показывал. Вы как приедете, ты сразу в центр иди, там у любого спросишь, и меня позовут.

Илюха сделал паузу, перевёл дыхание.

– Когда ты сможешь?

Повисло молчание. Люда задумалась. Капелька пота со лба упала Картошину на колено, он растёр её ладонью.

– Я точно не знаю, – отозвалась наконец девчонка. – Может быть, даже завтра. Или послезавтра. Мне папу надо спросить. Если он согласится, то завтра приедем. А в какое время можно?

– Лучше всего после двух часов. Тогда у нас есть свободное время.

– Хорошо. А как мне дать тебе знать?

– Никак. Я просто буду ждать.

– Хорошо. Тогда я постараюсь, чтобы завтра. Молодец, что позвонил! Значит, всё-таки нашёл записку. Я боялась, что ты не догадаешься. Мишка говорил, что не догадаешься, а я надеялась.

– Я догадался, – захотел улыбнуться Илюха и вдруг понял, что улыбается в течение всего разговора. – Тогда до завтра, мне много нельзя говорить.

– До завтра.

Люда первой положила трубку. Картошин развернулся к столу и протянул телефон Людмиле Александровне.

– Спасибо, – выдохнул он.

– Тили-тесто, – ехидно улыбаясь, начал дразниться Стёпа.

– Степан, – строго оборвала его завхоз. – Завидуй молча.

Стёпа поправил очки и насупился.

– Ладно, – благодушно махнул рукой счастливый Картошин. – Каждый думает в меру своей испорченности. Тем более он только что рассказывал, что исправился и перевоспитался.

– А это тут ни при чём! – заспорил Стёпа. – Ты тут любови крутишь, а мне молчать?

– Молчи. Тебя не касается. И никакие это не любови. Любови – это когда сидят и целуются где-нибудь в уголке.

– Вот как? – засмеялась Людмила Александровна.

– К примеру, – стушевался Илья. – Чтоб отстал.

– Ладно, братцы-кролики, я звоню вашему начальнику, пусть вас забирает.

– Вы же ещё работу не проверили!

– Зачем? Я видела, как вы работали. К тому же вечного ничего нет. С возрастом вы это поймёте. Покрасили и покрасили. Всё равно через год забор полиняет и покосится. А за труды ваши спасибо.

– Пожалуйста! – хором отозвались пацаны.

– Ещё успеем по кружке чая выпить. Будете?

– Конечно!

* * *

На следующий день Картошин возился на грядках за реабилитационным центром, когда его позвал Толик.

– Слышь, Картофель! Иди, там твоя приехала. Стоит с батей в беседке, ждёт женишка своего.

– Пошёл ты! – радостно крикнул Илья.

– Руки хоть помой! И костюм не забудь надеть. Галстук-то погладил?

– Пошёл ты! – повторил Картошин и отправился мыть руки и переодеваться. Не идти же к Люде в грязной футболке.

– Здравствуйте! – подбежав к беседке, поздоровался он.

– Привет, – кивнул отец. Люда протянула руку и крепко пожала Илюхину. Ему захотелось поцеловать маленькую ладошку, но он прогнал эту мысль.

– Вот, – Люда указала на здоровенный мешок, – это корм! Папа, мы сходим, Илья обещал показать, как он живёт.

– Десять минут у вас. Посмотри, как хулиганы живут. Ты, я надеюсь, не местный? – спросил он Картошина.

– Я с области. – пожал плечами Илья.

– Это хорошо. – Людин отец посмотрел на часы. – Осталось девять минут.

– Побежали! – Люда схватила Илюху за руку, и они побежали к центру. Картошин провёл девчонку по первому этажу. Они заглянули в кабинет к воспитателям и психологам, поздоровались с Николаем Ивановичем, подозрительно посмотревшим на Картошина.

Люда осмотрела чайную, поругала за грязную посуду в раковине, зато удивилась чистоте в спальном помещении. Взяла с тумбочки и долго рассматривала фотографию маленького Ильи с мамой и отцом.

– Вы с папой одно лицо! – заявила она.

– Зато вы не очень похожи, – признался Илюха.

– Это потому что я девочка и потому что папа толстый. А если на его детские фотографии посмотреть, то похожи, – всерьёз объяснила Люда. – Ого! У вас аквариум есть! Черепахи! И музыкальный центр с телевизором!

– Это помещение для воспитательной работы у нас. Мы тут с учителями занимаемся и в свободное время фильмы смотрим.

– Неплохо у вас.

– Получше, чем в зоне, – кивнул Илья. – Пойдём, я тебе Чёрного покажу. Он в будке за центром сидит. Мы его там поселили.

Илья провёл Люду через пожарный выход – чтобы её отец не заметил, как они покинули здание.

– Ничего себе, вымахал! – поразилась Люда, глядя на длинноногого пса, который тёрся об её ноги и скулил. – Неужели помнит меня?

– Конечно, он помнит свою спасительницу!

– Это ты его спаситель. Сразу видно, что ухаживают за собакой.

– Мы его вычёсываем! И вообще, следим, обучаем по-всякому. Воспитываем. Чёрный, сидеть!

Пес даже не глядел в сторону Илюхи. Люда скормила ему заранее заготовленную печеньку, и они медленно пошли обратно.

– Вот так мы и живём. Скучать некогда. Всё время чем-нибудь заняты. Всё время работаем. И срок идёт быстро. – Картошин шёл рядом, боясь взглянуть на Люду.

– А долго тебе ещё?

– Нет. До августа. В сентябре хочу уже в школу пойти. На воле я не учился совсем, оставался на второй год. Придётся навёрстывать.

– А сколько ты тут?

– В августе будет полтора года. А дали два. Год и месяц в колонии был, потом сюда выбрался. Считай, старожил.

– Остальные меньше тут находятся?

– Многие меньше. Некоторые больше. Но я уже тут прилично сижу… Нахожусь.

Они помолчали.

– Мне кажется, отец больше тебе не разрешит приехать, – вздохнул Илья.

Люда не ответила.

– Он очень строгий у тебя, – продолжил выпытывать Картошин.

– Наоборот, – возразила девчонка. – Знаешь, он какой хороший! Самый лучший! Просто он за меня переживает. Он же тебя не знает так, как я.

– Он и не хочет узнать.

– Это правда, – вздохнула Люда.

– Потому что я зэк! – махнул кулаком Илюха. – А с зэком нечего и дел иметь!

– Зачем ты так говоришь? – удивилась Люда. – Для меня ты просто… друг.

– А для него зэк! Зэчара! И нечего приличной девочке с такими как я! – У Илюхи ком подкатил к горлу. Он остановился на полпути к беседке, где ожидал Людин отец. – Знаешь что? – вдруг решил Картошин.

Люда вопросительно посмотрела на него.

– Нечего тебе тут делать. Прощай. Больше нам видеться не стоит. Ты благополучная, а я зэк. Вор и токсикоман. Папе привет.

Картошин круто развернулся, потому что больше не мог говорить, и почти бегом рванул к центру. Люда, недоумевая, смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом. На её плечо легла рука отца.

– Попрощались? – спросил он.

– Убежал, – разочарованно пожала плечами Люда. – Чего он, папа?

– Просто он понял, милая моя, – провёл рукой по волосам отец.

– Что?

– Всё. Всё, что должен был понять.

Они пошли к машине.

– Пап, Илья неплохой. Не такой, как ты думаешь.

– Может быть, он неплохой, – согласился отец. – Но ты-то у меня самая лучшая, понимаешь? Тебе не неплохой нужен, а самый лучший.

– Скажешь тоже, – засмеялась Люда, залезая на заднее сиденье.

Илюха в это время сидел, прижавшись спиной к собачьей будке. Чёрный лежал рядом, положив голову на колени хозяина. Картошин размазывал слёзы по неумытому лицу и не отрываясь глядел на колючую проволоку синего забора колонии.

* * *

Илюха, маясь от жары, отдыхал в тени на травке за реабилитационным центром и покуривал сигарету. Щенок, заметно подросший за прошедшие три недели, лежал у его ног, выставив живот и вывалив наружу язык. Между затяжками Картошин теребил шерсть на пузе Чёрного.

Из-за угла вывернул Рыжий и уселся рядом.

– Дай сижку, – попросил Толя.

– Свои кури, – лениво отозвался Илюха и лёг на спину. – Весь июнь как на курорте солнце жарит!

– Слышь, дай сижку, – повторил Рыжий. – Горе у меня.

– Какое ещё горе? – отмахнулся Картошин.

– Кореша закрыли.

– Кого? Чего совершил?

– Начудил чего-то. Не знаю. Пацаны в ларьке отоваривались, сказали, что Толстого, Паху и Димаса с завтрака увели в дежурку, а потом закрыли на кичу. Никто ничего не знает. Говорят, за запреты. Говорят, сначала всем дисциплинарный изолятор светит, а потом Димасу перевод на строгие, а Толстый и Паха вообще на общий режим поедут, им же по восемнадцать…

Картошин медленно сел.

– Дашь сижку? – повторил Толя.

Илюха протянул пачку.

– Ты чего побледнел? – удивлённо поглядел на него Рыжий.

– Перегрелся, похоже.

– Вроде в теньке сидим.

– Я пойду полежу, пожалуй. – Картошин медленно поднялся. – За псиной присмотри. Взял моду за мусорной машиной в зону бегать. Накажут нас за это.

– Я не буду за твоей собакой сзади ходить. Тебе больше всех надо было, ты и занимайся. Воспитывай.

Илья поднялся в комнату, присел на кровать. Мысли вихрем носились в его голове. Выходит, и опера, и зам по режиму Николай Сергеевич, и, конечно же, начальник всё узнали. Или знали с самого начала? Или кто-то стуканул? Но кто? Может, это была проверка, которую он не прошёл и теперь вернётся в зону.

– Картошин! – гаркнул из своего кабинета замполит. – Иди сюда!

Илья поднялся с кровати и подошёл.

– Иди к заму по оперативной работе и режиму, тебя вызывают.

– К Николаю Сергеевичу?

– А к кому ещё, оленевод?

– Понял, принял. – Картошин вышел из кабинета, вернулся в комнату и застыл в полной растерянности. Он ещё никогда не был в кабинете у главного опера. Чувствуя себя обречённым, он переоделся в черную зоновскую робу, проверил нагрудный знак, напялил зелёную кепку и начистил «чизовские» ботинки.

Как на расстрел, медленным шагом, заложив руки за спину, он пересёк плац, поднялся на второй этаж штаба и постучался в дверь Николая Сергеевича.

– Открыто!

– Осуждённый Картошин Илья… – начал было рапортовать Илюха.

– Да успокойся ты! – усмехнулся главный опер. – Присаживайся на стульчик. Я смотрю, ты уже переоделся. Правильно мыслишь. А я пока чайку заварю.

Картошин огляделся. Кабинет был совсем маленьким и пустым. В центре стоял обычный письменный стол с компьютером, слева сейф, справа какой-то шкаф. И один стул напротив стола. На него Илюха и сел, робко поглядывая на Николая Сергеевича.

– Кепочку сними, – посоветовал он, наливая кипяток в красную кружку из чайника, стоявшего на подоконнике. – Неуютно тебе здесь, Картошин?

Илья кивнул. Он посмотрел на портрет какого-то мужика из советского прошлого.

– А, – перехватил его взгляд заместитель начальника, – это Феликс. Знаешь такого?

– Нет.

– Везёт тебе. – Николай Сергеевич уселся за стол. – Давай к делу, да?

– Давайте, – пожал плечами Илья.

– Знаешь, зачем я тебя вызвал?

– Знаю.

– Сам расскажешь или мне рассказать?

– А что рассказывать, если вы всё знаете?

– А я с самого начала всё знал. Ещё когда ты в отряде сидел, я уже знал, что так будет.

– Николай Сергеевич, они на меня такой жути нагнали, говорили, что ко мне приедут, со мной разберутся.

– И ты поверил?

– А что мне было делать?

– Ко мне идти.

– Испугался я. Думал, вы не поймёте. Предпримете меры. Мне бы тогда крышка была бы.

– Ты знаешь, что бывает за передачу запрещённого предмета в зону? За перевод денег?

– В строгие условия закроете?

– Правильно, перевод в строгие условия отбывания наказания. За решётку. В изоляцию. И прощай, свобода, прощай, условно-досрочное освобождение. Ты понимал, что ты на карту ставишь?

– Нет, – признался Илюха. Голос его дрожал, он прикусил губу, съёжился на стуле, как будто хотел занимать как можно меньше места в этом маленьком неуютном кабинете.

Николай Сергеевич отпил из кружки, побарабанил пальцами по столу, встал, прошёлся вперёд-назад.

– Ну и что мне с тобой делать?

– Я не знаю.

– Да, Картошин, улетел бы ты у меня в зону обратно пёстрой пташечкой, если бы без ведома моего провернул хоть что-нибудь похожее… Эх! Ладно. – Главный опер сел на место. – Всё это я подстроил. Давно пора прищемить хвост воровскому движению. Виновных наказать так, чтобы остальные со страха обделались. Мы накажем, поверь.

Подполковник помолчал.

– А ты, Картошин, пиши ходатайство на условно-досрочное. Начальник отряда уже документы подготовил. Он тоже в курсе всего. Тебя мы втёмную использовали, зато домой на пару месяцев раньше уедешь.

Илюха, недоумевая, посмотрел на заместителя начальника, поднялся со стула.

– Я вас не понял, Николай Сергеевич. Вы шутите или нет?

– Какие шутки? – нахмурился заместитель начальника. – Говорю тебе – пиши на УДО. Ближайшим учебно-воспитательным советом мы поддержим твоё ходатайство и направим документы в суд. Потом через пару недель судебное заседание, десять дней ждёшь законной силы и пакуешь чемоданы.

– А за что?

– Ты свою задачу выполнил, сам того не зная. Вместо тебя уже другой человек в центр готовится выйти. Оснований держать тебя дальше нет.

– Но мне говорили, что до сентября нельзя писать, суд не отпустит.

– Отпустит, поверь мне.

Картошин молча стоял и пялился на сотрудника.

– Всё, Картошин, иди отсюда. Ходатайство завтра отдашь отряднику. Знаешь, как пишется?

– Знаю, Николай Сергеевич.

– Вот иди и пиши. – Подполковник встал, подошел к Илюхе и вытолкал его за дверь. – И переоденься. Вырядился как на расстрел.

Картошин постоял ещё немного у двери и пошёл обратно в реабилитационный центр.

* * *

– Вот такие, брат, дела. – Картошин посмотрел в умные глаза щенка и потрепал его по голове. Последние несколько дней по вечерам Илюха приходил к будке Чёрного, кормил, а заодно делился новостями. Картошину казалось, что таким образом у него самого всё лучше укладывается в голове. Он объяснял собаке, как пишется ходатайство на условно-досрочное освобождение, как проходит судебное заседание (со слов тех, кто уже освободился) и как высчитать дату освобождения. Чёрный внимательно слушал Картошина и, казалось, всё понимал.

Разговаривать с соседями Илья опасался. Толик после того как узнал, что Картошин написал на УДО раньше, чем планировалось, сильно отдалился, почти перестал с ним разговаривать.

– За псиной своей сам смотри, – заявил Рыжий. – А лучше с собой забирай.

– И заберу! – сжимал кулаки Илюха. – Я уже с отцом договорился.

– Ври больше!

– Куда ты его денешь? – махал рукой Стёпа.

– Вот увидите! Недели не пройдёт, как я за ним приеду с батей на машине. Он с нами будет жить. Если надо, я в деревню к матери поеду, ему там хорошо будет.

– И тебе тоже, – язвил Толян. – С корешками своими лак нюхать будете да по дачам ползать.

После этого разговора Илья замкнулся и попросил замполита давать ему такие задания, где он мог бы работать один. Полковник согласился, и теперь Картошин с утра до вечера подметал территорию, полол грядки, мыл закреплённые за жителями реабилитационного центра объекты.

– Только поселить тебя отдельно я не могу, придётся потерпеть, – развёл руками Николай Иванович.

Суд состоялся. Представитель администрации колонии поддержал ходатайство Картошина, добавил, что воспитанник полностью отказался от нахождения в неформальных сообществах, поддерживающих криминальную субкультуру, твердо встал на путь исправления.

– У этого парня всё будет хорошо, назад он не вернётся. – Начальник отряда бросил быстрый взгляд на Картошина.

– Я обещаю вести правопослушный образ жизни, – испуганно проблеял Илья.

– То есть вы за него ручаетесь? – Судья выдержал многозначительную паузу.

– Само собой, – кивнул отрядник.

– Ну что ж, Илья. Раз администрация такого высокого мнения о вас, мы тоже вам поверим.

Что было дальше, Картошин не запомнил, в себя он пришёл только на улице перед реабилитационным центром. Начальник отряда и замполит чуть в стороне обсуждали судебное заседание.

– Меня освободили, что ли? – невпопад брякнул Илюха.

– Картоша, ты приди в себя, умойся, – посоветовал отрядник. – Что-то ты неважно выглядишь. Нервишки слабоваты.

– Освободили?

– Освободят, когда законная сила наступит, а пока что просто прошёл. – Николай Иванович устало вздохнул. – Дети…

Картошин поднялся на второй этаж РЦ, налил чая и уселся за стол.

– Прошёл? – присел напротив Стёпа. – А я чайник для тебя кипячу целый час уже. Замполит сказал, чтоб горячий был к твоему приходу.

Илья кивнул.

– Держи краба. – Очкарик протянул тонкую руку. Картошин поглядел на вставшие дыбом волоски на его предплечье и ответил на рукопожатие.

– Мурашки даже, – поёжился Стёпа. – Значит, скоро мы вдвоём останемся.

– У вас тоже свобода не за горами.

– Грустно это каждый раз. Провожаешь счастливчиков, а сам остаёшься зимовать.

В дверном проёме появился Толя. Он прислонился к косяку, сложил руки на груди и уставился на Картошина.

– Когда проставляться будешь?

– А надо?

– Тебе Толстый не простит, запомни…

Толик цыкнул сквозь зубы, развернулся и ушёл.

– Вот чего он? – Илюха посмотрел на Стёпу, ища поддержки.

– Да ему тоже тяжело, – поправил тот очки. – Ты не грузись. Десять дней – и ты дома.

– Добавь ещё выходные!

– Да фигня это всё. Мелочи.

Илья вздохнул и сделал маленький глоток из кружки.

* * *

Картошин вышел на автобусную остановку, поставил на асфальт дорожную сумку и передёрнул плечами. В гражданской «вольной» одежде было непривычно и неловко. Чёрные остроносые ботинки успели натереть ногу, джинсы, казалось, слишком сильно облегают, а куртка из кожзаменителя мешковата, к тому же в ней жарко.

Странно, думал Илюха: когда покупал – нравилось, а сегодня надел, и как-то всё не так. Он хотел было закурить, но посмотрел по сторонам и постеснялся. На остановке стояли две женщины-дачницы и пожилой мужчина, все подозрительно косились на него. Картошин подумал, что они наверняка догадались по причёске и повадкам, что он только освободился, и совсем пал духом.

Дачники уехали. На следующем автобусе уехали какие-то две девчонки. Отец не появлялся. Илья несколько раз звонил ему, но телефон был выключен.

Наверно, уже не приедет, решил Картошин. Надо добираться своим ходом. Может, машина сломалась, а телефон разрядился.

Илья сел на автобус.

– Сколько стоит проезд? – спросил он у кондуктора. Женщина закатила глаза, шевельнула губами, покачала головой и только потом назвала сумму. Илья рассчитался, поднял воротник куртки и до самого города смотрел в окно. По центру решил пройтись пешком.

Город мало изменился за время его отсутствия, но всё равно казался незнакомым. Первое, что бросалось в глаза, – это огромное количество незнакомых людей, одетых в пёструю одежду. Кто-то был в спортивных штанах, кто-то в брюках, кто-то в шортах, а кто и в юбке. После зоны, в которой все были одеты в чёрное или синее, после маленького мира колонии, где все друг друга знают, череда незнакомых лиц кружила Илюхе голову. Он шёл не спеша, глазел по сторонам, ему казалось, что он вернулся с войны и обладает таким знанием, которое недоступно большинству проходящих мимо людей, ведь он заглянул за… За что, Картошин сформулировать бы не смог. А вместе с тем люди были равнодушно-враждебны к нему. Наверно, если б я упал тут на тротуаре, то никто бы не подошёл помочь, подумал Илюха и стал поглядывать под ноги, чтобы не споткнуться.

Домофон оказался сломан. Илья поднялся на третий этаж, позвонил в дверь раз, другой, приложил ухо к двери – ни звука. Тогда он постучал кулаком. Дверь напротив приоткрылась.

– Милицию вызову! – проскрипел кто-то. – Алкоголики чёртовы!

– Сами вы! – огрызнулся Картошин. – Я к отцу приехал!

– Нету у Володьки сына.

– Как нету, когда есть!

Дверь приоткрылась шире, из-за неё выглянула бабка.

– Верно что, – кивнула старушка, внимательно рассмотрев юношу. – Похож. И ростом, и лицом. Вылитый.

– Все так говорят, – покраснел от удовольствия Илья.

– Нет твоего папки. Запил он.

– Как запил? Я ему звонил два дня назад, – не поверил Картошин. – Не может быть!

– Вот так и запил. Второго дня как завёлся, так и гудел то один, то с друзьями своими, алкоголиками. А вчера как ушёл, так и не было.

– И что мне делать? – Картошин растерянно посмотрел на бабку.

– А я знаю? Иди, на лавочке у подъезда посиди, авось придёт когда.

– Его же уволят, наверно.

– И правильно сделают! Орали две ночи кряду! Алкоголики ненасытные. – Старушка прищурилась. – А ты небось с тюрьмы вернулся? У меня глаз намётан. Гляди, участковый мой родственник, я тебя быстренько законопачу обратно, алкоголик, вон пол-литру в карман баула своего заначил, думал, я не вижу?

Илюха не нашёлся что ответить, и бабка победоносно хлопнула дверью.

Картошин спустился вниз, сел на скамейку у подъезда в тени какого-то дерева, бросил сумку между ног и бессмысленно уставился на торчащую из кармана бутылку газировки, которую купил по дороге. Странно, отец ведь не пил, это мать бухала почём зря, а батя почти не прикладывался к спиртному, разве в праздники только, да и то малёхо… Что же произошло?

Поискав в кармане телефон, Картошин набрал номер Люды.

– Алло. Привет.

– А это кто?

– Это Илья. – Он вздохнул и посмотрел наверх, чтобы понять, видны ли отсюда окна отцовской квартирёшки, но потом вспомнил, что они выходят на другую сторону дома.

– Ой. – В трубке повисло молчание.

– Это мой номер. – Картошину стало неловко. – Понимаешь, я освободился.

– Так рано, ты же говорил до сентября.

– Так вышло. Я сам не ожидал.

Люда помолчала.

– В общем, я больше не зэк, – попытался поддержать разговор Илья.

– М-м-м, – неопределённо отозвалась девушка. – Чем ты теперь занимаешься?

– Сижу у дома на скамейке, ворон считаю.

Люда засмеялась. Илюха тоже улыбнулся.

– Просто отца дома нет. Он… на работе сегодня оказался. Вот жду, когда вернётся.

– И решил мне позвонить?

– А у меня больше никого нет, – ляпнул Картошин и испугался. – То есть я не местный, в этом смысле. И номеров других наизусть не знаю.

– А-а-а, – разочарованно протянула Люда. Илья чертыхнулся про себя.

– Ты всё на даче зависаешь или в городе тоже бываешь?

– Я сейчас даже больше в городе, чем на даче.

– Думаешь, нормально, если мы погуляем когда-нибудь?

– Думаю, что это здорово. – Люда снова засмеялась, и на душе у Илюхи стало вдруг легко и весело. – Забыла главное – как теперь там твой питомец?

– Я решил его забрать. Я за ним на неделе съезжу. Сначала только подготовлю спальное место, миску, каши наварю.