Тридцать седьмое полнолуние

Стальная дверь запиралась на два ригельных замка. Она открылась бесшумно, и пахнуло чем-то знакомым. Железо? Техническое масло?

Вход преграждала решетка, и за ней Ник разглядел длинную комнату, конец которой терялся в темноте. По обе стороны плотно стояли шкафы и стеллажи.

На верхней планке решетки горел алый огонек. Дед приложил руку к пластине рядом с замком. Подумав с секунду, огонек погас.

– Заходи, – сказал дед. – Выключатель слева.

Ник нащупал кнопку. Загорелись лампы. Ярко высветились белые щиты мишеней у дальней стены.

Это была оружейная. На стеллажах лежали пистолеты, автоматы – снайперские и малогабаритные, винтовки и карабины. Ник заметил даже пару гранатометов: шестизарядный и одноразового применения. А вот и «ТР-26», предназначенный исключительно для армии.

– Не удивлюсь, – сказал Ник, – если здесь найдется с десяток ручных гранат. Наступательных.

Георг улыбнулся.

– Не хочешь что-нибудь опробовать?

Ник остановился перед стеллажом с пистолетами.

– А патроны?

Дед открыл железный ящик.

– Тебе какие?

– Девять на восемнадцать. К «АПСК».

Пистолет лег в руку. Он был полегче, чем «тэрэшка», и удобнее.

Ник извлек магазин, снарядил и снова вставил в рукоять. Так, патрон досылается без задержки. Георг внимательно следил за руками, но это не отвлекало. Ник глянул на мушку, проверяя контрольные риски. Предохранитель-переводчик он поставил на режим одиночных выстрелов.

– С двадцати пяти метров? – спросил дед.

– Давайте.

Черное яблоко мишени казалось туннелем, ведущим за стену.

– Стандарт, центр пятьдесят миллиметров. Сколько будешь делать пробных?

– Не знаю. А сколько обычно?

– Три. И десять в зачет.

– Хорошо.

Наверное, это как с ездой на велосипеде, трудно разучиться. Палец лег на спусковой крючок, рука мягко пошла вниз. Толкнуло отдачей. Второй, третий раз.

– Одна шестерка и две семерки, – сказал Георг.

Ник поморщился. Да, с велосипедом он поторопился. Хорошо, что взял «АПСК». «ТР-26», отвыкнув, долго бы не удержал.

Десять выстрелов.

Закончив подсчитывать, дед с интересом посмотрел на Ника.

– Семьдесят шесть.

Определенно не велосипед.

– Все-таки больше двух лет прошло, – оправдываясь, произнес Ник.

Дед насмешливо задрал брови.

– А ты должен был выбить сотню? Не знал, что внук у меня – снайпер.

– Я рассчитывал хотя бы на восемьдесят пять.

– Тебя учил стрелять Родислав. Но я не думал, что ты добился таких успехов.

Ник посмотрел на стеллаж с «ТР-26». Интересно, где инспектор УРКа взял армейское оружие? И как ему пришло в голову доверить его малолетнему сыну?

– Учил – наверное. А натаскивал меня сержант по прозвищу Задница. У него были… своеобразные методы.

Ник тронул языком зуб, но тот, конечно, давно не шатался. За что сержант ударил впервые? Кажется, когда Ник забыл вынуть патрон из ствола. Задница ткнул в переносицу дулом и предложил проверить, действительно ли оружие разряжено. От страха Ник даже не мог сообразить, успел ли поставить пистолет на предохранитель.

– Это на блокпосту?

– Нет, пока мы шли к границе. А на блокпосту уже Костян. Вот он как раз был снайпером.

Ник помолчал.

– Когда меня забирали, командир предупредил, чтобы я поменьше трепался. Собственно, у меня такого желания и не возникало.

– Старший лейтенант Корабельников?

– Да. А вы хорошо осведомлены.

– Я долго искал тебя. Ну что, продолжим? – Дед положил руку ему на плечо, разворачивая к мишеням. – Если, конечно, у тебя есть желание восстановить навыки.

Желания у Ника не было, но он кивнул.

Глава 5

Более-менее отчетливые воспоминания начинались с того момента, как его вытащил Пашка. Ник спал в развилке между корнями, забившись под нависающие ветки, когда его выдернули, перевернули носом в траву и разоружили. Он молча забился, точно карась на суше, но держали крепко.

– Спокойно, пацан, свои.

Их было пятеро. Старший по возрасту – сержант. Трое рядовых, оказавшихся в Арефских землях за полгода до дембеля. И лейтенант, которому в первом же бою раздробили ноги ниже колен; он часто впадал в забытье, а если приходил в сознание, то смотрел неподвижными глазами в небо и крупно сглатывал.

«Тэрэшку» Нику потом вернули. Наверное, сержант хотел поиздеваться, предложив удивить их меткостью. Магазин оказался пустым, Ник проверил это первым делом. Зарядил, аккуратно прицелился – и разнес в щепу тонкую верхушку осинки.

– Ладно. – Сержант сплюнул. – Выбирай, пацан: возвращаешь «пушку» и идешь с нами «чемоданом» или спрошу с тебя, как с этих, – он показал на солдат.

После, вспоминая, Ник все более убеждался: сержант был не в себе, плакала по нему психушка.

Имени лейтенанта он так и не узнал. Сержанта в глаза называли только по званию, за глаза исключительно Задницей. Из рядовых запомнил Пашку и Рыжего, а третьего забыл, тот подорвался на «растяжке» еще в предгорье.

А вот почему себя назвал Ником? Выскочило случайно и сначала показалось просто звуком. Повторил про себя: «Ник» – и согласился: пусть будет его именем.

Шли медленно, в обход дорог. Лейтенанта тащили на самодельных носилках. Ника навьючили полупустым рюкзаком с консервами и концентратами. Сержант предупредил, что спустит шкуру, если не досчитается хоть крошки. Ник удивился: воровать у своих? Задница долго ржал, глядя на его растерянное лицо. А есть хотелось все время. Голова кружилась при мысли о том, что в мешке за плечами мясо. Снилось, что вскрывает банку и… В действительности же мог хлебать только суп, даже от жидкой каши начинались рези в желудке.

Ему, конечно, очень повезло. Шансов погибнуть в дороге было намного больше, чем шансов дойти.

…Ник тряхнул головой. Он стоял возле тумбы с афишами, бездумно разглядывая красные буквы: «Последний спектакль в сезоне!» Нарисованный человек в черном плаще и маске выглядывал из-за кулисы.

Странно, подумал Ник, отворачиваясь. В детдоме Ареф почти не вспоминался, а сейчас, как узнал свое настоящее имя, – постоянно. Может, оно было ключом?

Картинки всплывали яркие, с запахами, звуками. Хуже всего приходилось, когда накатывало посреди урока. Проще, когда в машине, с молчаливым Леоном. В крайнем случае, как сейчас – посреди шумной улицы, где никому нет до тебя дела.

Ник обогнул афишную тумбу и пошел обратно, к перекрестку. Сегодня вторник.

Он остановился у ограды художественного училища. Резная тень лежала на зеленом газоне, вдоль бордюра уже вылезли одуванчики. На крыльце, спрятавшись за вазоном, обнималась парочка. Выскочили девицы – шумные, рассерженные. За ними вышел полный парень в очках, он зацепился этюдником за дверь. Две женщины, не прерывая разговор, спустились с крыльца.

Потом показалась она. В светлом распахнутом плаще, легких туфельках. Процокала каблуками по каменным ступеням. На ветру волосы распушились, и девушка пригладила их ладонью.

Ник ждал, когда она пройдет мимо, к остановке, но девушка повернула в другую сторону. Шла неторопливо, покачивая сумкой на длинном ремне. Ник зачем-то пошел следом.

Перекресток разводил дороги – или дальше вдоль оживленного проспекта, или к Морскому собору, или к набережной, по узкой тихой улочке. Девушка выбрала набережную.

Ник сам не знал, как так вышло, но он ускорил шаг.

– Извините…

– Да? – Девушка смотрела с любопытством, ни тени настороженности в глазах.

– Здравствуйте, – глупо сказал Ник и остановился.

Девушка остановилась тоже.

– Здравствуйте.

– Я… – В горле пересохло. Больше всего он боялся пустить «петуха». – Меня зовут Ник. Яров.

– Татьяна Мальевская. – Девушка протянула руку.

Так просто, что Ник совсем растерялся. Пожал в ответ, но отпустить не догадался – девушка вытащила ее сама. Рука у Тани была теплая, с длинными тонкими пальцами.

– А я вас знаю. Вы иногда стоите у нашего училища.

– Да. По вторникам и четвергам.

– Интересное расписание!

– Я жду вас.

Таня глянула недоверчиво.

– Только сегодня вы почему-то не пошли на автобус.

– Погода хорошая. Решила пешком до следующей остановки.

– Можно, я провожу?

– Можно, – улыбнулась Таня.

По узкому тротуару получалось идти только плечом к плечу. Танина сумка ударила Ника по бедру, и он сообразил забрать ее у девушки.

– Ого! Тяжелая.

– Альбомы. Краски. А, еще глина!

– Так вы скульптор или художник?

– Пока ни то ни другое. Личинка! И неизвестно, что получится. Я на первом курсе. А вы?

– Мне еще два года в гимназии. Но нравятся точные науки.

– А я в школе любила историю и литературу.

«Алгебра – спокойнее», – хотел сказать Ник, но промолчал. У него свое отношение к истории, и разве можно объяснить его девушке с такими светлыми глазами?

Помолчали. Ветер с реки трепал Танины волосы.

– Знаете, – признался Ник, – я совсем не умею разговаривать с девушками. Как-то… опыта не набрался. Учусь в мужской гимназии.

– И сестры у вас нет, – догадалась Таня.

– Нет.

– А вы попробуйте разговаривать со мной просто как с человеком, – серьезно посоветовала она.

Нику неожиданно стало весело.

– Попробую. Вы мне нравитесь, Таня! – произнес он и испугался. А если начнет притворно смущаться и кокетничать? Или, того хуже, закатит глаза и скажет: «Какой шустрый мальчик!»

Таня повернулась к нему, отвела волосы с лица.

– Вы мне тоже, Ник.

Глаза у нее все-таки были странные: голубые, обведенные по краю серой каймой. Казалось, они меняют цвет, как воды Ладского залива под солнцем.

– А так разве бывает? – спросил Ник.

– Не знаю.

Таня доверчиво положила руку ему на локоть.

– Пошли?

– Я буду возле училища послезавтра. В четверг.

– У меня дополнительные занятия в мастерской.

– Тогда во вторник.

– Да.

К вечеру погода опять испортилась, и Ник бездельничал в библиотеке в обнимку с «Шахматными этюдами». По окну змеились толстые струи воды, скрывая из виду сад. Иногда силуэты деревьев подсвечивали молнии – и спустя несколько секунд накатывал гром.

– Вас хочет видеть господин Георг, – оповестила Александрина, появляясь на пороге.

– Угу, иду, – отозвался Ник, наконец-то загоняя черного короля в безвыходное положение.

На втором этаже гроза слышалась громче. Шумели деревья. Стучали капли, срываясь с узорчатого карниза.

Ник вошел в кабинет, и дед поднял голову от журнала, который читал с карандашом в руке.

– Вот, возьми. – Георг пододвинул две папки, лежащие на краю стола. – Здесь мои статьи. А вот тут интересные материалы из УРКа. Классификационные таблицы, методы идентификации и прочее.

– Спасибо.

Ник сгреб – тяжелые!

– Надеюсь, не нужно объяснять, почему нельзя выносить документы из дома.

– Разумеется.

Дед задумчиво постукивал карандашом по открытой странице. Ник глянул на колонтитул: «Г. С. Леборовски. Оплата по закону».

– Напечатали?

– Да. Вот, сверяю, завтра собираюсь ругаться с главным редактором. Порезали больше, чем мы договаривались.

В голосе деда не было ни огорчения, ни досады – рутина.

Папки оттягивали руки. Из той, что сверху, торчал уголок фотографии. Нижний клапан грозился развернуться, и Ник перехватил удобнее.

– Я пошел? – вопросительно сказал он.

– Конечно. Хотя постой. – Дед выдвинул ящик стола. – Возьми еще эту. Пожалуй, да, можно.

Ник посмотрел с любопытством: тонкая папка, подписанная непонятно: «МБД236.78».

– Я поработаю с часок, а потом сходим в тир? – предложил дед.

– Ладно, я вас тогда внизу жду.

Спускаясь по лестнице, Ник придерживал стопку подбородком. Третья папка оказалась самой вредной, она была в гладкой обложке и норовила выскользнуть.

В библиотеке сгрузил ношу на столик, отодвинув шахматную доску. Потянулся к «МБД236.78», но передумал и оставил ее напоследок.

Так, статьи деда. Черновики, перепечатки и фотокопии с журнальных и газетных страниц. Самая ранняя публикация сделана пятнадцать лет назад, последней лежит та, по поводу которой дед планировал ругаться с редактором. Почти на всех черновиках пометки: «До цензуры».

Вторая папка: разрозненные листы протоколов и брошюрки, отпечатанные на папиросной бумаге. Большие, свернутые в несколько раз схемы. Фотографии. «Иллюстративный материал № 4. Таблица 32, строка 12. Мумифицированные останки женщины». Ник машинально выудил нужную таблицу и нашел двенадцатую строку. «Энерговампир». По множеству колонок были разнесены последствия встречи с про́клятым. Не самое приятное чтиво.

В третьей папке оказалось досье на Матвея Борислава Дёмина. Л-рея.

Мимо своей квартиры Таня пробежала. Этажом выше толкнула дверь – опять не заперта! Ох, тетушка!

– Асечка! К тебе можно?

Из кухни доносилось шипение и пахло жареными пирожками.

– Конечно, деточка! Кушать будешь?

Тетушка выглянула в коридор. Как всегда – в фартуке, седые волосы собраны в высокий пучок, щеки порозовели от жара, очки в круглой железной оправе сползли на нос. Поверх домашнего платья был выпущен кокетливый белый воротничок. Когда бы Таня ни приходила, у Аси всегда находилось что-нибудь вкусненькое. Она пекла, жарила, варила с утра до вечера, и казалось удивительным, как это Анастасия Роберт Мальевская ухитрилась защитить диссертацию.

Асю Таня любила больше всех. Конечно, после мамы. А вот Тасю почти не помнила.

– Асечка, потом, ладно? Можно, я посмотрю альбомы?

– Деточка, они в твоем распоряжении! Когда умру, непременно отпишу все тебе. Непременно!

Таня чмокнула тетушку в горячую щеку.

– Ты еще всех переживешь и замуж выскочишь!

– Ах, оставь, душа моя, оставь! – почему-то басом сказала тетушка и скрылась на кухне.

И Асину комнату Таня тоже любила. Ну и пусть узкая, а единственное окно выходит на кирпичную стену. Зато уютная. А в кресле под окном так хорошо читается! Между стеллажами с книгами и журналами втиснута старинная конторка, заваленная рукописями и студенческими работами. У конторки такой вид, точно за ней до сих пор пишут перьями. Над кроватью фотографии: трех сестер Мальевских – Аси, Таси и Каси, – их родителей и Тани во младенчестве. Кровать старая, железная, с шишечками на спинке. У изголовья столик с лампой, тоже всегда завален книгами. Еще один стол – большой, овальный – стоял посредине комнаты, между ним и стеллажами приходилось пробираться боком. Таня проскользнула и достала тяжелый альбом «Герои Первой мировой войны».

Толстые страницы переворачивались с шорохом. Вот и он, «Портрет юного офицера Растьевского полка». Таня перебралась к окну и села в кресло, пристроив альбом на коленях.

Офицеру на портрете было лет двадцать, но он все равно казался очень похожим на Ника Ярова. Такие же высокие, четко очерченные скулы и прямые брови. Длинные ресницы – впору девушке! Но взгляд строгий. Серьезное, трагическое лицо. Словно офицер знал, что Растьевский полк погибнет – именно тогда впервые на войне применят газы.

– Что смотришь? – Ася заглянула через плечо. – Ну конечно! Знаешь, в твоем возрасте я была влюблена в этого офицера. Ах, какие глаза! Пыталась найти по бумагам, кто он такой, но увы, увы…

«А я нашла настоящего», – подумала Таня, вглядываясь в портрет. Морщинка между бровями. У Ника тоже такая есть, даже странно.

– Достань скатерть, – попросила Ася. – Чай у меня сегодня со смородиновым листом и мятой.

Они ели пироги с брусничным вареньем. За окном темнело, и все чаще звонили трамваи. Погода портилась, собирался дождь. Скреб лапами по железному подоконнику голубь. Ася рассказывала о своей первой любви: «Ах, деточка, какая у моряков парадная форма! И кортик! Не по уставу, конечно, он цеплял его за воротами училища».

Таня слушала, положив голову на скрещенные руки. Потом перебила:

– Ася, а тебе не страшно, что я… такая?

Тетушка близоруко моргнула за стеклами очков.

– Танечка…

– Нет, правда! Вы делаете вид, что все нормально. Но ведь это не так.

Ася заглянула в чайник.

– Давай горячего налью. Так вот, детка, страшно – это совсем другая категория. Страшно было, когда я, соплюхой, с матерью, твоей бабкой, царство ей небесное, попала на рытье окопов. Тут, в Дачном поселке. И на нас пошли танки. Вот тогда было страшно. А сейчас мне не страшно, деточка. Мне очень горько, что судьба обошлась с тобой так.

Прозвенел трамвай, и звякнула ложечка.

– Асечка, я, кажется, влюбилась.

– Я поняла, милая.

Тетушка обняла за плечи, притянула к себе. От ее платья сладковато пахло старыми духами.

– Ты поживи, сколько отведется, а там видно будет. Мама твоя, конечно, не одобрит, что я скажу, но ты живи, деточка. Твой срок другой, сколько успеешь – бери. Целовались уже?

– Асечка! – возмущенно вскинулась Таня. Ей хотелось и плакать, и смеяться.

– Нет еще, – заключила тетушка. – Мальчик-то из каких? Уличных или с воспитанием?

– С воспитанием.

– Ну, тогда сама действуй, деточка. Только осторожненько, на бархатных лапках.

Таня снова уткнулась тетушке в плечо.

– Асечка! – сказала невнятно. – Я так тебя люблю!

– Знаю, милая, знаю. Этот твой, с воспитанием, на офицера похож, да?

Таня не сдержалась и фыркнула.

– Лучше!

– Ну, рассказывай, душа моя. – Тетушка отодвинулась, поправила очки и сложила руки на коленях – приготовилась слушать. – Только по порядку.

Таня глубоко вздохнула.

– Первый раз я увидела его зимой. Шел снег. Знаешь, был светлый такой воздух, акварельный. Ник стоял за оградой, и я подумала, что он кого-то ждет.

Майор Алейстернов появился в ранних сумерках, пыльно-лиловых и теплых совсем по-летнему – Сент-Невей никак не мог определиться с погодой и то мок под дождями, то нагревался на солнце.

Ник читал, пристроившись у открытого окна. Некоторые бумаги были напечатаны через копирку вторым или третьим экземпляром, буквы различались с трудом.

– Господин Георг обещал скоро приехать, – услышал он голос Александрины.

– Я подожду. А Микаэль дома?

Ник торопливо сунул бумаги в папку и воткнул ее на полку между толстыми справочниками.

– Да, проходите, пожалуйста, в библиотеку. Вам подать кофе?

– Спасибо, не надо. Я надеюсь, меня пригласят на ужин.

Последние слова вышли неразборчиво. Ник усмехнулся: наверное, приложился к ручке.

– Я тоже буду на это надеяться, – промурлыкала Александрина.

Ник открыл тетрадь с экзаменационными билетами по алгебре и закусил кончик карандаша.

– Добрый вечер, Микаэль.

Майор был в штатском: голубой рубашке с закатанными рукавами и джинсах.

– Здравствуйте.

– Наверное, я должен сделать умное лицо и сказать: «О, ты занимаешься! Как дела в гимназии?»

– Не обязательно, – улыбнулся Ник.

– Вот и хорошо.

Алейстернов сел в кресло, укрывшись в тени за шторой.

– Георг беспокоится, что ты никуда не выходишь. Не скучно?

– Экзамены скоро, готовлюсь.

У майора комично приподнялись брови.

– Боже мой, какие ответственные нынче пошли мальчики! Помнится, в мое время уроки никогда не служили серьезным препятствием. Правда, – он подмигнул, – я заканчивал обычную школу, и с нами учились девочки. Свою первую подружку я пригласил в кино в восьмом классе.

– Значит, я отстаю в развитии, – вежливо ответил Ник.

– Ну, я же не в этом смысле! А в кинотеатр, кстати, пускают и без девочек. Ехал, афишу видел: «Месть про́клятых-3». Вот такие монстры. – Алейстернов приставил раскрытые ладони к щекам. – Мордатые, зубастые. Красота!

– Не думал, что майору УРКа это интересно.

– Да что ты! Мы на первый фильм всем отделом собрались. Какая там была девица! Вены перегрызала. На спор пытались ее идентифицировать и не смогли.

Хорошо развлекаются в УРКе.

– Сходил бы, чего дома сидеть. Или не любишь ужастики?

Ник подумал, формулируя.

– Я не хочу смотреть на про́клятых даже в кино.

Майор мгновенно стал серьезен.

– Встречался? Где?

– В Арефе.

– А-а-а… да, там была пиковая ситуация. Инициация пошла спонтанно, волной. Смерть, кровь, страх – отличные катализаторы. Слышал про Гуревский поселок?

Ник мотнул головой.

– Оборотни вырезали, пока местные мужички с винтовками по горам бегали. Вернулись… В общем, устроили облаву. Головы на пики, шкуры на растяжках вдоль дороги.

– Головы? – помолчав, переспросил Ник.

– Угу. Некоторые обратно перекидывались, их в людском обличье отстреливали.

– А как узнавали, что это именно оборотни?

– Кто ж еще чужой вокруг мертвого поселка крутиться будет? Или ты тоже считаешь… как там… – щелкнул Алейстернов пальцами, вспоминая. – Пусть лучше будут оправданы десять преступников, чем пострадает один невиновный. Да?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.