Сборник юмористических повестей №1

– На, Бобик, держи косточку! – сказал я и сделал движение рукой, будто бросаю что-то за дверь. Пациент заскулил, залаял и помчался в указанном направлении, а я закрыл за ним дверь.

В психиатрическом отделении поначалу мне было сложно отличить пациентов от медперсонала. Дело в том, что у них были одинаково кислые и сосредоточенные лица, свидетельствующие об уходе в себя, либо одинаково истеричное поведение. Бывало, пройдет по коридору больная и с криком швырнет чашку об стену. Чай или компот тут же выльется на пол, а пластиковая чашка разлетится на куски. Рассыпавшиеся по всему полу части от разбитой чашки увидит кто-нибудь из врачей и крикнет:

– Уберите сейчас же это безобразие!

Вслед за ним к луже на полу и осколкам от кружки подойдет медсестра и как завопит:

– Кто это натворил?!

Потом она позовет санитарку, и та с громкой руганью всё это уберёт.

В психиатрическом отделении все ходили с хмурыми, напряженными лицами, в одинаковых светлых халатах, так что не разберёшь: кто – медик, а кто – пациент. Иногда я по ошибке обследовал медперсонал, полагая, что это – больные, и их надо лечить. Впрочем, они сами были в этом виноваты, поскольку вели с пациентами очень странные разговоры. К примеру, врач спрашивал больного:

– Что Вы делаете?

А тот ему:

– Ловлю летучих мышей.

– Вы что не можете ловить их в другом месте? Обязательно делать это в коридоре, бегать, натыкаться на людей и не давать никому прохода?! Пойдите-ка лучше половите летучих мышей у себя в палате! Их там тьма-тьмущая развелась!

– Неправда! – не соглашался больной. – В палате я их переловил, а которых не смог поймать руками, убил лазерным лучом!

– Тогда истребите их в соседней палате! Они там весь пол и стены своими экскрементами изгадили! Да ещё во время полета машут крыльями и гудят, как самолеты.

Я слушал этот разговор и не понимал, кого надо лечить. В итоге показал санитарам на врача. Они были новенькими, поэтому, как и я, не знали, что это – медик, быстро скрутили ему руки и привязали к кровати. Спасла ситуацию медсестра, которую я попросил сделать "больному" укольчик. Она сразу узнала врача и попросила его отпустить, а мне дала совет:

– С нашими больными надо разговаривать на понятном им языке!

– Исходя из чего? – попросил уточнить я.

– Из диагноза, конечно! – ответила она.

В другой раз я по ошибке принял медсестру за нашу пациентку. Её привела в мой кабинет заведующая и сказала:

– Знакомьтесь, это – новенькая!

Сразу после этого заведующая ушла, а я попросил другую медсестру принести мне историю болезни этой девушки. Она поискала, а потом сказала, что этой истории нет. Тогда я отдал распоряжение санитарам:

– До уточнения диагноза сопроводите девушку в палату для буйных пациенток и наденьте на неё смирительную рубашку! А я решу, что с ней делать, чуть позже!

Глава 16.

Вскоре у Пети родился сын, и мне стало не хватать моего друга. Мы по-прежнему встречались в больничной столовой, он заказывал себе пирожное "картошку" и черный кофе, а я – чай и бутерброд с колбасой, но разговор у нас не клеился. Петя постоянно рассказывал про своего ребенка и даже потерял интерес к экскрементам. По-видимому, их было с избытком в памперсах, которые ему приходилось часто менять. Меня же интересовали темы холостяцкой жизни и всё, связанное со своей профессией. Мы с Петей как будто говорили на разных языках, а потому потеряли интерес к общению. Как у супружеских пар с многолетним стажем, он делал вид, что слушает меня, а я – что слушаю его. Наши разговоры стали натянутыми, скучными и для нас обоих неинтересными.

Утрата прежних дружеских отношений так на меня повлияла, что я стал небрежен в работе, тем более что и раньше не проявлял большого интереса к психиатрии. По долгу службы, мне приходилось читать пространные описания поведения больных, от скуки я не дочитывал их до конца и небрежным росчерком пера всех подряд отправлял на выписку. Больных отпускали, и они, очутившись на воле, бегали по улицам в чем мать родила, ходили задом наперед, влезали на фонарные столбы, кусали собак, царапали кошек, влезали на чужие балконы, прыгали со своих, а потом их снова привозили в наше отделение. Заведующий без конца делал мне замечания. Я кивал ему в ответ, но пропускал всё мимо ушей. Но однажды моя жизнь заиграла новыми красками. В психиатрии я познакомился, а потом подружился и сблизился с санитаркой Валей. Она стала своего рода заменой Пети, так как по натуре была слегка мужиковатой. Всё началось с того, что однажды она меня спасла. В тот день буйных пациентов стали выводить на прогулку, и я пошел в том же направлении по коридору. Больные окружили меня со всех сторон, а я не придал этому значения, полагая, что это либо серьезные врачи, либо сердитые санитары. Вдруг раздалось громкое: "бум! бам! бра-ба-ба-бам!" Обернувшись назад, я увидел санитарку, которая подбежала к столпившимся вокруг меня пациентам и стала охаживать их, что есть мочи, пустым судном по голове, да ещё хлестать, как кнутом, резиновой трубкой от клизмы. Агрессивно настроенные пациенты в страхе разбежались, а мы с Валей после этого случая познакомились и крепко подружились.

Если честно, то мне всегда хотелось иметь такого друга: сильного, мужественного и немного свирепого, поскольку во мне всего этого мало, хотя я – мужчина. Иначе говоря, у Вали было то мужское начало, которого мне всю жизнь не хватало. Я с удовольствием слушал её рассказы, в которых она выступала в роли героя-победителя:

– Я того психа, как огрела вафельным полотенцем, а он давай орать: "Не убивай меня, тетенька!" А я ему: "Ты первый начал мне угрожать!"

У Вали был особый подход к дисциплине. Она заставляла пациентов мужского отделения по утрам делать по сто приседаний и пятьдесят отжиманий.

– Я из любого ненормального сделаю олимпийского чемпиона! – говорила она. – Если у человека нулевая способность к учёбе и освоению ручного труда, то он просто обязан стать спортсменом!

Валя не только приучала психически больных к спорту, но и устраивала им соревнования. Правда, со стороны эти состязания выглядели довольно странно, поскольку одни пациенты были чересчур заторможенными, а другие слишком беспокойными и хаотически активными. Работники психиатрического отделения ценили Валино рвение и её удивительную работоспособность. Однажды совершенно случайно ей удалось вылечить троих пациентов от беспричинных страхов. Валя работала в ночную смену, и, поскольку мы с ней уже начали встречаться, ей хотелось выглядеть свежо и красиво. Она наложила себе на лицо пропитанную кремом маску зеленого цвета и легла на кушетку, а в этот момент кто-то из медперсонала крикнул:

– Валя, иди сюда скорей!

Из сестринской она выбежала в коридор и там встретилась лицом к лицу с тремя пациентами, страдавшими беспричинной тревожностью и страхами. От испуга трое больных вскарабкались по занавескам до самого потолка, а потом санитаркам всего отделения пришлось их оттуда снимать. Они шлёпали больных по ногам и ягодицам тряпкой от швабры, пока те не спустились на пол. Самое интересное заключается в том, что после пережитого стресса пациенты полностью выздоровели и больше никогда ничего не боялись.

– Надо же, – посмеивались медики, – оказывается, страх страхом вышибают!

Коллеги восхищались результатами Валиной работы и её напором в приучении психбольных к спорту. Правда, и до неё делались попытки: привить пациентам психиатрического отделения разнообразные навыки. К примеру, одно время их обучали пению. Медперсонал нашей больницы негласно называл этот коллектив: "Хор психов", в то время как его официальным название было: "Ручеёк". Туда набирали преимущественно депрессивных пациентов и разучивали с ними весёлые песни, но дело вскоре застопорилось, поскольку одни пациенты были слишком придирчивы к себе и жаловались на своё плохое исполнение, другие сразу после концерта впадали в депрессию, да ещё однажды медсестру после репетиции угораздило пошутить:

– Всё, ребята, ваша песенка спета! – после чего трое психбольных решили покончить жизнь самоубийством. Санитары долго отрывали их от окон с решетками. В трудотерапии успех тоже был переменчивым. Маньяки-убийцы и другие опасные для окружающих пациенты выткали на ручных станках ковры с надписями: "Всем конец!" и "Порежу на куски, зажарю и съем". С рисованием больные справлялись лучше, но в порыве гнева швыряли друг в друга и в медперсонал бумагой, красками и мольбертами.

Глава 17.

Из психиатрического отделения меня отправили в реанимацию. За время работы там я понял, что в некоторых ситуациях врач не может рассчитывать только на свои силы, что совсем нелишне воспользоваться помощью более опытных коллег и возложить на них часть своей работы, а также ответственность за её результаты. В реанимации меня никогда не оставляли одного. Я все время был под присмотром других врачей, как бы в довесок к ним. Все больные лежали рядом с прикроватными мониторами, в кислородных масках и с множеством трубок, что делало их чрезвычайно похожими друг на друга. Иногда, чтобы определить, что это за больной, приходилось отодвигать всю эту, обеспечивающую жизнедеятельность аппаратуру от его лица. Состояние здоровья у пациентов периодически ухудшалось, поэтому медперсоналу не удавалось присесть ни на минуту. Врачи проводили то интубацию, то катетеризацию, то делали пункцию, то перфорацию, то небольшую операцию, и я во всём этом активно участвовал. Медсестры и санитарки постоянно обрабатывали больных, вводили им лекарства, делали перевязки, кормили, поили. Иначе говоря, медиков там было столько, что иногда я путался и по ошибке примыкал к медсестрам или санитаркам, и вместо работы врача, делал, что придется. Хаоса и неразберихи добавляли приходившие в часы посещений родственники пациентов. Помню, как одного больного переместили на другую койку, а жена, которая пришла его навестить, по привычке села на край той кровати, где он лежал раньше, и давай причитать:

– Гошенька-а-а, не оставляй меня одну-у-у… Я без тебя не могу-у-у…

Больной услышал это, открыл глаза и заявил:

– Я не Гоша, меня зовут Владислав. А Вас я знать не знаю, поэтому обращайтесь ко мне, пожалуйста, на Вы!

Молодые пациенты и пациенты среднего возраста, приходя в сознание, сокрушались:

– Никогда не думал, что буду ходить под себя, и что кто-то будет кормить меня с ложечки!

Старушки и старички, наоборот, радовались:

– Наконец-то дожили, когда и стакан воды – есть, кому подать, и помыть меня, и судно за мной убрать!

Однажды в реанимационном отделении со мной приключился казус. Во время ночного дежурства я прохаживался вдоль кроватей пациентов и, не помню – по какой причине, передвинул стул с одного места на другое. Сразу после этого мне бросилось в глаза, что монитор около лежащей рядом больной показывает полное отсутствие у неё сердечной деятельности. Я сорвал с женщины маску и стал делать искусственное дыхание рот в рот. В этот момент она открыла глаза и принялась хлестать меня по щекам. Оказывается, когда я задел стулом провода монитора, он отключился, но с пациенткой ничего страшного не случилось. Она в это время спала, а проснулась от того, что я обхватил её рот своими губами. Больная приняла оказание первой помощи за сексуальное домогательство и стала яростно отбиваться.

Другая пациентка лежала несколько суток в коме, а потом пришла в сознание, но, как выяснилось, с полной потерей памяти. Она стала спрашивать медиков: как её зовут, сколько ей лет, кто она по профессии; а потом перешла к более общим вопросам: о стране проживания, погоде, природе и т.д. Более опытные коллеги понимали, что познавательный интерес этой женщины не иссякнет еще очень долго, поэтому отправили к ней меня и заставили отвечать на все её вопросы. В течение двух часов я терпеливо отвечал, а потом пришли родственники больной, и я с радостью передал им эстафету. Кстати, они тоже этого испытания не выдержали и наняли для ответа на её вопросы двух школьных учителей: одного по русскому языку и литературе, а другого – по истории и географии.

Вообще-то говоря, чего только в реанимационном отделении не происходило. Один раз пациент учинил там разгром. Он неожиданно вскочил с кровати и, пошатываясь, заявил:

– Мне стало лучше! Пойду домой!

Я бросился к нему, чтобы поддержать, но не успел. Мужчина зацепился за проводки прикроватного монитора и, запутавшись в них, потянул его на себя. Стоящий у его кровати монитор упал на другой, тот на следующий, на следующий и на следующий. В результате все они попадали, как карточный домик, а когда медперсоналу удалось поставить их на пол, оказалось, что некоторые уже не функционируют. В итоге целые сутки медперсоналу пришлось восстанавливать пациентам дыхание вручную.

К счастью, такие инциденты случались редко. Образно выражаясь, реанимационное отделение напоминало кабинет управления техническим оборудованием на какой-нибудь фабрике. Аппараты, поддерживающие функции сердца и дыхания, а также поставляющие в кровоток лекарственные препараты, фыркали, булькали, шипели, свистели, все одновременно, в такт. Эти звуки действовали успокаивающе и вызывали сонливость. Если в реанимации было много свободных кроватей, то туда пускали на некоторое время прилечь и отдохнуть медперсонал нашей больницы – тех, кто жаловался на сильную усталость и плохое самочувствие. Я очень удивился, когда увидел там своего друга Петю.

– Петь, ты что здесь делаешь? – легонько пошевелил его я.

– У моего малыша зубки режутся, ночи напролет плачет, спать не дает.

– Ясно.

– Слушай, Вась, будь другом, дай отдохнуть! – уставшим голосом буркнул Петя. – Через час встану и доработаю смену. А сейчас хоть бы немного вздремнуть, чес слово…

– Конечно, поспи! – ответил я и заботливо укутал его одеялом.

Глава 18.

Так вышло, что, работая в больнице, я влюбился сразу в трех женщин, при этом каждая из них считала, что встречаюсь я только с ней. Сам не знаю, как это получилось… Наверное, из-за слабости моего характера. Ведь я никогда не был ловеласом и не вовсе чувствовал себя эдаким героем-любовником, покорителем женского пола. Но вот настал "судный час", или лучше сказать, момент истины, и мне пришлось сделать очень непростой выбор между: врачом, медсестрой и санитаркой. В тот день ко мне в кабинет зашли и плотно закрыли за собой дверь: Елизавета Петровна, Катя и Валя. Они скрестили на груди руки и молча встали, бросая на меня и друг на друга гневные взгляды. Затем Елизавета Петровна решительно высказалась.

– Скажи, до каких пор ты решил встречаться с тремя женщинами одновременно?! – сузив от злости глаза, по-змеиному прошипела она.

– Почему же одновременно… – вяло пролепетал я, понимая, что отпираться бесполезно.

– Как тебе не стыдно?! – захлопала своими длинными от природы ресницами Катя, и на глазах у неё блеснули слёзы.

– Какая наглость! – поддержала её Валя и с хрустом сжала кулаки.

Я пытался собраться с мыслями, но их в голове почему-то не было, они разом куда-то улетучились. Тогда я вежливо попросил:

– Девочки, пожалуйста, решите этот вопрос между собой!

Они вытаращили на меня глаза:

– Как?!

– Можете, например, подраться… И я останусь с той, которая победит!

И они подрались… Если честно, я этого не ожидал, а сказал такое просто потому, что надо было что-то сказать. Эта ситуация была крайне неприятной, она застала меня врасплох, и я не знал, как правильно отреагировать. В общем, сболтнув первое, что в голову пришло, я с ужасом наблюдал за дракой. Девочки сцепились, как кошки. Первой начала Катя. Она стала таскать за волосы по всему кабинету Елизавету Петровну, а Валя в это время пинала их обеих по ягодицам. Врач шипела, санитарка рычала, а медсестра то пищала, то мяукала. Первой побежденной в этой схватке оказалась Елизавета Петровна, а потом Катя неожиданно победила Валю. Неожиданно потому, что весовое преимущество было явно не на её стороне. Мощная мускулистая Валя с яростным рыком, размахивая кулаками, помчалась на Катю, а та за секунду до столкновения отпрыгнула в сторону. Валя врезалась со всего размаха в стену и грохнулась на пол. Там она и осталась лежать, кряхтя и постанывая, а Елизавета Петровна окатила всех присутствующих презрительным взглядом и, поправив прическу, вышла из кабинета, громко хлопнув за собой дверью. Катя победоносно улыбнулась, подошла ко мне, поцеловала в губы и спросила:

– А теперь, Васенька, ты сделаешь мне предложение?

– К-к-какое?! – растерялся я.

– Руки и сердца, конечно!

– Д-д-да… – промямлил я ей в ответ и через неделю выполнил свое обещание.

В общем, я женился на Кате и не жалею об этом. Детям нужен отец, а их у Кати как-никак трое. Скажу, что не все коллеги по работе одобрили мой выбор. Одни стали сочувствовать мне, а другие встали на защиту брошенных мною женщин. Известный своей молчаливостью врач-отоларинголог заметил:

– Много болтаешь! Меньше бы говорил – и не было бы у тебя никаких проблем! Отношения с несколькими женщинами не могут длиться вечно. Постепенно ситуация разрешилась бы сама собой.

Врачи-травматологи похлопали меня по плечу:

– Хорошо хоть тебе не перепало от этой рассерженной троицы! Женщины имеют привычку драться, чем попало, а потом побитых ими мужчин везут к нам, в травматологию!

– Ты переживал, наверное? Не знал, на ком остановить свой выбор? – посочувствовали мне врачи-гастроэнтерологи. – Хорошо хоть язву себе не нажил.

Елизавета Петровна решила мне отомстить и стала заигрывать с моим другом Петей. Её даже не остановило то, что у него к тому времени была жена и ребенок. Впрочем, на заигрывания этой дамы он не обращал никакого внимания. Врачи из психиатрии предложили мне лечь к ним в отделение и пройти курс лечения от сильного стресса. Однако санитарки и медсестры того же самого отделения пообещали устроить мне темную, в том числе, если меня снова пришлют к ним на стажировку. Так сильно они переживали за санитарку Валю. Зато заведующая терапевтического отделения меня поддержала.

– Ты Вася, сделал правильный выбор! – сказала она. – Врачу с санитаркой жить тяжело: у вас слишком разные методы воздействия на пациентов, а ещё уровень знаний, умения, опыт… Два врача всё время будут спорить, кто в семье главнее, умнее, профессиональнее, а союз врача с медсестрой – это вполне приемлемый, классический вариант. Таких браков много, и они долговечны. Вроде занимаетесь одним делом, но по-разному, и друг другу не мешаете!

Свадьбу мы с Катей сыграли скромно. Денег на пышное празднество не было, да и желания закатывать пир на весь мир тоже. Усыновив Катиных тройняшек и поселившись со своей новой семьёй в одной квартире, я стал сильно уставать. Быть отцом не так-то просто, особенно, когда детей трое и им всего по три года. Кстати, в это же самое время произошло приятное и неожиданное для меня событие: мы с Петей снова обрели, уже было безвозвратно утраченное, взаимопонимание. Изменилось и место наших встреч. Если раньше, чтобы поболтать в рабочее время, мы собирались в столовой, на лестнице или в комнате для хранения обеззораживающих веществ, то теперь стали встречаться в реанимации и, лежа на соседних койках, в полутьме дружно посапывали, похрапывали и перебрасывались короткими фразами похожего содержания.

– Тебя твоя пилит? – спрашивал я.

– Ага. А тебя? – отвечал Петя.

– Ага. У твоего ребенка все зубки уже прорезались?

– Да, но теперь у него понос… Лечим. Сейчас жена сидит с ним на больничном. А у тебя как?

– Дети растут, резвые и непослушные. В общем, всё хорошо!

– Знаешь, Вася, что мне больше всего в тебе нравится? – поднявшись на локтях и внимательно на меня посмотрев, сказал Петя.

– Что?! – немного опешил я.

– Ты по натуре – оптимист! Умеешь во всем видеть хорошее. И профессию для себя выбрал правильную. Врач всегда должен быть настроен на позитив и благоприятный исход. Ты – отличный врач, Васька!

– Спасибо, Петя! Услышать такое очень приятно, особенно от тебя!

– Не за что. А теперь давай, хотя бы полчасика вздремнем! На эти койки сегодня очередь. Ребята из травмотологии вчера День врача до трех часов ночи отмечали. Сегодня они не в форме.

– Хорошо. Давай немного поспим, давай…

Мама научила.

Глава 1.

Недавняя пенсионерка лет шестидесяти – Надежда Викторовна – обедала у себя дома, а рядом, у её ног, слизывал с блюдца сметану большой пушистый кот Барсик. Вдруг на мобильном телефоне раздался звонок. Звонила давняя подруга Надежды Викторовны:

– Привет, Надь! Как дела? Восстановилась у тебя нога после операции?

– Нет ещё, не совсем… но ничего, уже хожу без костылей, – ответила она и, немного помолчав, добавила: – На той неделе была годовщина смерти мужа… Вот уже пять лет, как его не стало. Не знаю, о чем тебе ещё рассказать…

– А дети как?

– У Лизуни и Костика всё хорошо, спасибо. У Лизы, сама знаешь, дом – полна коробушка, чего только нет. Да и Костя не жалуется. Он у меня энергичный: на работе и дома всё успевает.

Они ещё немного поболтали, и Надежда Викторовна повесила трубку. Сразу после этого ей позвонил сын.

– Что?! Жена решила с тобой развестись и гонит из квартиры… – прижимая телефон к уху, дрожащим голосом проронила Надежда Викторовна и схватилась за сердце. – Так ты, сыночка, бери свои вещи и приезжай ко мне! Неужели в моей трехкомнатной для тебя места не найдется… Давай, Костя, жду!

После разговора с сыном Надежда Викторовна подошла к кухонному шкафу, достала из аптечки флакончик валерьянки, накапала в ложку лекарства, проглотила, запила водой, села за стол, чтобы доесть суп, но тут снова позвонили.

– Алло! Лизонька, это ты? Что случилось? Почему ты плачешь? – забеспокоилась Надежда Викторовна.

– Мама, мне теперь негде жить! – раздалось на другом конце трубки.

– Как, доча? Что? Ты подала на развод? Не ты, а твой муж? По его инициативе… Да, конечно, приезжай! Об этом и спрашивать не нужно! Я же твоя мама! – ответила побледневшая Надежда Викторовна и повесила трубку.

Обе новости были настолько неприятными, что аппетит у неё совсем пропал. Надежда Викторовна отодвинула от себя тарелку и обхватила голову руками.

Первой приехала Лиза и, войдя в квартиру, с плачем бросилась матери на шею, прижимая к груди одной рукой маленькую карманную собачку, на голове у которой было множество розовых бантиков. От объятий и причиненного неудобства собачка сплющилась, зарычала, и Лиза отстранилась от матери. Сквозь рыдания дочь рассказала, что у её мужа-миллионера появилась молодая и красивая любовница. Он признался, что потерял к Лизе всякий интерес, поэтому подал на развод. Мать отвела дочь на кухню, налила ей в чашку ароматного чая и слегка пожурила:

– Лизунь, вспомни, сколько я тебе говорила, что надо получить хоть какую-нибудь профессию! Выучилась бы на инженера или врача, да хоть бы на медсестру… А теперь как тебе на хорошую работу устроиться, когда в кармане только титул "королевы красоты" местного масштаба и курсы манекенщиц?! Да и располнела ты чуток, дочка… Надо было поддерживать себя в форме, а главное – ребенка мужу родить, и лучше двоих или троих, тогда бы не бросил… Тебе же дети нравятся!

– Так я предлагала, а он не хотел! Хоть на собаку согласился, и то хорошо…

– Кстати, я всё время забываю, как её зовут.

– Даная, Даночка моя!

В этот момент собака спрыгнула у Лизы с колен и стала обнюхивать кошачьи миски с едой.

– Да разве можно сравнить ребенка с этой, как её?! – возмутилась Надежда Викторовна.

– Данаей! – подсказала Лиза.

– И чтоб ты знала, редкий мужчина хочет иметь ребенка, а потом так радуется, что появились продолжатели рода, наследники, тем более, что у твоего-то есть, что унаследовать!

– Он сказал, что мне ничего не должен и что после развода я не получу от него ни гроша! – со слезами на глазах выпалила дочь.

– Будь у вас ребенок, на его содержание муж бы денег дал, никуда не делся! А теперь с его адвокатами тебе точно ничего не достанется. Ну да ладно, проживем без его материальной помощи. Не переживай, иди, распаковывай чемоданы!

Когда Лиза ушла в комнату, на кухню зашел кот. Его большой тенью целиком накрыло маленькую собачку и миски с кошачьим кормом, которые она самозабвенно обнюхивала. Даная испуганно взвизгнула и бросилась наутек. Сначала она налетела на табуретку, и та с грохотом на нее упала. Собачонка ещё больше перепугалась и, неуклюже подпрыгнув, врезалась в дверцу кухонного шкафа. Глаза у Данаи скосились к переносице. Покружив на месте, она помчалась в обратную сторону, скользя по паркету и смешно расставляя лапы в стороны. Глядя на это, Надежда Викторовна покачала головой:

– Да-а-а… Ну, какая из тебя Даная? Скажите на милость! Дунька ты, Дуня!