Удар гильотины

– Минут двадцать первого. Это точно, потому что вскоре мы выключили телевизор…

– Скажите, а это мог быть не шкаф, а, скажем, тяжелый мольберт? Ведь господин Койпер был художником, мастерская его находится в квартире…

– Мольберт? – Макс надолго задумался, будто сравнивая возникавшие в памяти звуки. – Пожалуй. Но не обычный мольберт, а большой, есть у Альберта такой, но зачем его двигать ночью? То есть, я хочу сказать, что по ночам Альберт никогда не работал. Он говорил мне, что после шести вечера не способен держать кисть. Просто все из рук валится. По утрам – другое дело. Рука, как говорится, тверда…

– К господину Койперу часто приходили гости?

– Каждый вечер, – сказала Хельга. – Он любит… любил поболтать за бокалом вина, но не позже десяти часов. Он жаворонок, ложится… ложился рано.

– Но иногда, – напомнил Манн, – вы все-таки просыпались по ночам от того, что наверху хлопала дверь?

– Очень редко. Поэтому я и не настаивала на том, чтобы Альберт что-то со своей дверью сделал, чтобы…

– Редко, но все-таки… Это были припозднившиеся гости, или господин Койпер выходил подышать свежим воздухом?

– Ни то, ни другое, – уверенно заявила Хельга. – Я бы услышала шаги на лестнице или лифт. Поздняя ночь, каждый звук… Нет, просто хлопала дверь – и все.

– Вам не казалось это странным?

– Нет… Я не задумывалась, честно говоря. Просыпалась от стука, несколько минут лежала, прислушиваясь, а потом опять засыпала.

– Наверно, – предположил Манн, – господин Койпер зачем-то выглядывал на лестничную площадку? Убедиться, что за дверью никого нет?

– Ну… – Хельга пожала плечами. – Это уже предположение, верно? А вы хотите, чтобы мы излагали факты? Предположения – ваша работа.

– Спасибо, – сказал Манн, вставая.

– Да пожалуйста, – улыбнулась Хельга, а Макс добавил:

– Будете уходить, господин сыщик, погасите, пожалуйста, свет в прихожей. Включается он автоматически, а выключаться почему-то не желает.

– Да, конечно. Всего вам хорошего, – Манн повернулся к хозяевам спиной, и в это время где-то наверху совершенно отчетливо что-то стукнуло.

– Дверь! – одновременно воскликнули Хельга и Макс.

* * *

Манн в несколько прыжков поднялся на три лестничных пролета, отделявших третий этаж от второго. Кто-то, возможно, вошел в квартиру Койпера, но выйти из нее не успел – Манн выбежал на лестничную площадку секунды через три после того, как стукнула дверь: никто не мог прошмыгнуть мимо него, а лифт стоял внизу.

Кто-то вошел в квартиру Койпера и сейчас находился там. Как некто вошел в дом? Кроме адвоката или его дочери, впустить посетителя было некому, и Манн оказался перед дилеммой: спуститься вниз и задать вопрос господину Швейцеру или стоять здесь, ожидая, что вошедший, в конце концов, выйдет и окажется перед необходимостью ответить на вопросы детектива?

А если, пока Манн будет бегать вниз и обратно, некто скроется так же таинственно, как появился?

– Интересно, – сказал Макс Веенгартен, – кто бы это мог быть?

Он выкатился на своей коляске к порогу квартиры и выглядывал из-за полуоткрытой двери. Места рядом для Хельги не осталось, но ей было любопытно, и ее недовольный голос Манн слышал из глубины прихожей.

– Меня это тоже интересует, – сказал детектив, перегнувшись через перила, чтобы видеть Веенгартена. – Вы не могли бы проследить, пока я спущусь вниз и спрошу господина адвоката, не впустил ли он кого-нибудь в дом?

– Конечно, – сказал Макс. – Боюсь только, что если нужно будет задержать…

– Надеюсь, до этого не дойдет, – бодро сказал Манн, спустившись с третьего этажа и помогая Максу выкатить коляску на лестничную площадку. – Все равно ему не миновать парадной двери, верно? Или в доме есть другой выход?

– Есть, конечно, – сказал Макс. – Но он заперт и очень редко открывается, разве что когда нужно внести или вынести крупногабаритный предмет. И еще есть выход на чердак, вы не обратили внимание: люк в потолке открыт или заперт?

– Заперт, – вспомнил Манн. Он уже обратил внимание на этот люк – закрытый и с большим висячим замком. Добраться до него можно было, только встав на стремянку. Нет, этот путь исключается.

Оставив Макса и Хельгу (она выехала к мужу) сторожить неизвестно кого, Манн сбежал по лестнице и позвонил адвокату, ожидая еще раз увидеть его дочь. Дверь, однако, открыл сам господин Швейцер – он уже переоделся на ночь, на нем была серая, в мелкую клеточку, пижама и тапочки на босу ногу.

– Вы еще здесь? – хмуро сказал Швейцер.

– Вы кого-нибудь впускали в дом три-четыре минуты назад? – спросил Манн.

– Нет, – буркнул адвокат. – Вы были последним, кто вошел. Все?

Манн не успел ответить – дверь перед его носом захлопнулась.

Парадная дверь была закрыта, Манн подергал ее для верности, войти можно было, либо зная код, либо имея ключ, либо позвонив по интеркому кому-нибудь из жильцов.

Он взбежал на второй этаж, где Макс с Хильдой загородили своими колясками проход, поднялся на третий и остановился в недоумении перед закрытой дверью квартиры Койпера. Что можно было предпринять в сложившихся обстоятельствах? Ломать замок? Если в квартире никого не окажется, Мейден снимет с Манна семь шкур и добьется, чтобы детектива лишили лицензии. А если там кто-то есть, ломать замок бессмысленно – когда-нибудь неизвестному придется выйти, и взять его можно здесь, на лестнице. Сколько, однако, времени придется провести перед запертой дверью?

И есть ли смысл? Что если квартира все-таки пуста?

– Ну что там? – крикнул снизу Макс, и Манн, перегнувшись через перила, подал ему знак не создавать шума. Он приложил к двери ухо, ничего не услышал и спустился к Веенгартенам.

– Вы говорите, из вашей квартиры слышно, когда у Койпера ходят? – спросил он.

– Если топают, то да, слышно, – кивнул Макс. – А если в тапочках, то нет, конечно. Альберт всегда надевал тапочки, а его гости, бывало, напоминали табун лошадей…

– Возвращайтесь, – распорядился Манн, – и слушайте. Если услышите что-нибудь подозрительное, дайте мне знать. Впрочем, если вы устали и хотите лечь…

– Нет-нет, – быстро сказала Хельга. – Конечно, мы вам поможем.

Потому что самих одолело любопытство, – подумал Манн.

– А я постою здесь, – сказал он. – Выйдет же он когда-нибудь.

– Он? – сказала Хельга. – А может, она?

Развернув коляску, Хельга скрылась в прихожей, прежде чем Манн успел задать вопрос.

– Ваша жена намекает на то, что Койпера посещали женщины? – спросил детектив у Макса.

– Посещали женщины, – повторил Макс. – Почему нет? Наверно. Извините. Если мы что-то услышим, то непременно дадим вам знать.

Он вкатил коляску в квартиру и закрыл дверь – почти бесшумно, в отличие от двери в квартиру Койпера.

Господи, – подумал Манн, – неужели придется торчать здесь до утра? Или всю оставшуюся жизнь? Вот глупая история.

Он сел на ступеньку и прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.

* * *

Час спустя Манн понял, что дремлет, оставаться не имело смысла, конечно, в квартире Койпера никого быть не может, кроме, разве что, привидений, которым, впрочем, тоже совершенно нечего делать в этом новом доме, где никто еще не умирал и…

Никто? А Койпер? Может, это его призрак вернулся и бродит сейчас по комнатам? Но призраки не открывают со стуком входные двери, призраки проходят сквозь стены.

Манн вскочил на ноги – ему показалось, что в квартире Койпера послышалось какое-то движение. Точно. Круглая ручка начала медленно поворачиваться, кто-то, стоявший с той стороны, старался не создавать шума.

Манн справился с первым желанием рвануть дверь на себя и оказаться лицом к лицу с пришельцем, призраком, грабителем, убийцей или кем бы то ни было, по какой-то причине находившимся в квартире Койпера почти полтора часа.

Он встал у стены рядом с дверью, чтобы сразу, как только…

– О Господи! – воскликнул Кейсер, выйдя на свет и встретив изумленный взгляд детектива. – Это… Что вы здесь делаете?

– Я? Позвольте спросить, что делали в квартире вы? И как вы попали в дом?

– Я? Но… – издатель был смущен, растерян, не знал, что сказать и готов был провалиться сквозь землю, исчезнуть, обратиться в пар. Он стоял, придерживая дверь плечом, чтобы она не захлопнулась, и Манн прошел мимо Кейсера в прихожую, такую же длинную и узкую, как у Веенгартенов этажом ниже. Он едва не задел издателя, а тот молча наблюдал, хмурился и, похоже, решал – то ли бежать, оставив детектива одного, то ли последовать за ним в квартиру и наверняка подвергнуться допросу с пристрастием.

– Входите же, – раздраженно бросил Манн. – Довольно глупо было… Не стойте, ради Бога, в дверях, все равно вам не удастся закрыть их без стука.

– Откуда вы…

– И не повторяйте одно и то же.

Кейсер наконец решил дилемму, отступил в прихожую, и дверь захлопнулась с грохотом, от которого зазвенели стоявшие на полочке фарфоровые статуэтки китайских болванчиков.

– Где тут можно поговорить? – спросил Манн. – Вы провели в квартире минимум час, наверняка успели все изучить. Кстати, вы не ответили на вопрос: как вы сюда попали? И что делали?

– Сюда, – сказал издатель и повел детектива в кухню, где на пластиковом столике стоял электрический кофейник, а висевшие на стенах полки с плотно прикрытыми дверцами выглядели гораздо более старыми, чем дом.

– Я вам сейчас все объясню, – сказал Кейсер, когда Манн опустился в белое пластиковое кресло, какие можно за три гульдена купить в любом магазине кухонных принадлежностей. Издатель остался стоять, прислонился к дверному косяку и сложил на груди руки, – а то вы Бог знает что можете обо мне подумать.

– Например, вы убили Койпера, но забыли в квартире что-то важное и явились сегодня, чтобы этот предмет найти. А ключ у вас был…

– Вы что? – оскорбился Кейсер. – Вы действительно так думаете?

– В полиции подумают именно так, можете быть уверены, – кивнул Манн.

– Полиция? При чем здесь полиция?

– Я с ней сотрудничаю, – объяснил Манн, – и обещал сообщать полученную мной информацию.

– И вы донесете…

– Послушайте, господин Кейсер, – наставительно произнес Манн. – Я – частный детектив. Вы можете не отвечать на мои вопросы, но все, вами сказанное и сделанное, обернется…

– Это я уже понял, – помрачнел издатель. – Глупо получилось. Я искал здесь одну бумагу… Полиция могла не обратить на нее внимание. К смерти Альберта она отношения не имеет. Ну, во всяком случае, с точки зрения… А на самом деле…

– Вы имеете в виду договор с Койпером об изготовлении копий с картин Ритвелда?

– Вы знаете? – поразился Кейсер. – Откуда? А, ну понятно… Христиан, больше некому. Он тоже засуетился…

– Ну, нашла бы полиция эту бумагу, – пожал плечами Манн. – И что? На какую мысль она могла навести старшего инспектора Мейдена?

– Семь лет – еще не срок давности! – воскликнул издатель. – Они бы поняли, что при том пожаре сгорели копии, а не оригиналы! Передали бы дело страховой компании. Скандал. Пришлось бы выплачивать крупную сумму. Очень крупную. Откуда у меня такие деньги? У Христиана тоже, кстати. Я не говорю о том, что в полиции… ну, этот инспектор… как его… Мейден… мог решить, что смерть Альберта как-то связана…

– А она не связана?

– Понятия не имею! Можно мне сесть?

Вопрос был неожиданным, похоже, Кейсер действительно вообразил, что Манн способен ему что-то приказать, держать здесь всю ночь, не позволять садиться, не разрешить выйти в туалет, вообще уйти…

– Садитесь, – великодушно предложил Манн и пододвинул издателю пластиковый табурет – несколько таких табуретов, черные и белые, стояли в углу, создавая впечатление маленькой шахматной доски.

Кейсер сел, подтянул брюки, сложил руки на коленях, на Манна не смотрел, взгляд его скользил по стенам, полкам, кухонным принадлежностям.

– Итак, – продолжал Манн, – вы искали договор. Нашли?

Кейсер покачал головой.

– Думаете, его нашел Мейден?

Кейсер пожал плечами.

– Может, Койпер давно его порвал и выбросил за ненадобностью?

Исчерпав, должно быть, свои способности реагировать, Кейсер сидел молча, погрузившись в раздумья.

– Откуда у вас ключ?

– Что? – мысль издателя всплыла на поверхность сознания из глубин, куда погружалась в поисках ответа на какой-то еще не заданный Манном вопрос. – Ключ? У меня всегда был… Шесть лет назад я помогал Альберту найти эту квартиру, и тогда…

– Изготовили себе копию?

– Ну… Да.

– Зачем?

– Это имеет отношение?..

– Почему-то вы изготовили себе копию ключа от помещения, которое вам не принадлежало.

– Не знаю. Мне показалось, что это может пригодиться.

– И пригодилось, – кивнул Манн. – Не только сегодня, но, может, и позавчера ночью?

– Нет! – вскинулся Кейсер. – Не нужно на меня…

– При нашей первой встрече вы так и не сказали, где находились тем вечером.

– С женщиной я находился, разве это непонятно? И я не могу назвать ее имени и адреса, вы ведь это хотели спросить, верно? А если моя жена узнает… Мы женаты недавно, и я…

– И вы туда же, – вздохнул Манн. – Все это очень неубедительно. Я имею в виду то, что ключ лежал у вас шесть лет, и ваше так называемое алиби. И то, и другое легко проверяется. Если, к примеру, окажется, что ключ сделан неделю назад или еще позже… Вы понимаете?

– Чего вы от меня хотите? – с тихим отчаянием спросил Кейсер.

– Да Господи, правду, конечно!

– Правду, – с горечью произнес издатель. – В этом деле нет правды. Вообще. Ее не существует, понимаете?

– Нет, – отрезал Манн. – Правда – это то, что происходило реально, на самом деле. Ведь происходило же на самом деле что-то?

– В том-то и дело, что я не знаю. Может, происходило, может, нет.

– То, что делали лично вы. Давайте без философии.

Слово показалось Манну имеющим двоякий смысл, но возникшая мысль не пожелала задерживаться в сознании, а нырять за ней в глубину собственной памяти Манн не хотел и потому повторил:

– Итак, ваши действия. С момента, когда вы узнали, что Ритвелд устраивает выставку.

– Я подумал, что это он напрасно… Напоминать о тех временах. Совершенно ни к чему. Я ему позвонил. Спросил, зачем он это делает. Он сказал: «Мои картины. Они должны жить». Но голос был… Мне показалось, что Христиан чего-то боится. И вообще странная выставка – один день. Естественно, толпа. Я пришел. Хорошие картины, да. Они и тогда были замечательные, хуже не стали. Увидел Ритвелда, но подходить не стал. Зачем? Там еще был Альберт. Мы столкнулись в дверях, и он сказал: «Они стали лучше». Ну, не знаю. Может картина стать лучше от того что пролежала семь лет в запасниках? Я сказал: «Надо поговорить». «Хотите сделать заказ?» – спросил он. «Может быть», – сказал я. Но говорить нам нужно было о том, как быть, если страховая компания заинтересуется…

– Почему там должны были заинтересоваться? Ритвелд утверждал, что это – новые картины. Вам кто-то…

– Да. За день до выставки. Странный голос, на кого-то похож, но на кого – я и сейчас не знаю. Позвонил поздно вечером и сказал: «Эти картины, которые выставляет Ритвелд. Подлинники. Те, что сгорели». И что-то еще о том, что надо бы заплатить, чтобы кто-то, кому не следует об этом знать… Я бросил трубку, а потом подумал, что зря.

– Номер звонившего…

– Определитель не показал. Номер был блокирован. Я хотел поговорить с Альбертом. Может, ему тоже…

– А если это он и звонил? Хотел заработать. Ведь, кроме него и Ритвелда, никто не знал о вашей афере. Вы могли об этом подумать.

– Нет, я не… На Альберта голос не был похож совершенно.

– Хорошо. Вы договорились с Койпером о встрече. Что дальше?

– Он сказал: «Приходите вечером». Я… Я уже вам сказал – у меня уже была назначена… «Но я освобожусь поздно, – сказал я, – часов в двенадцать». «Приходите в двенадцать», – сказал он.

– Как трогательно, – вздохнул Манн. – Жаль, что это неправда.

– Что неправда?

– То, что вы рассказываете. Это уже вторая версия. Если третья тоже окажется фантастической, я, пожалуй, передам их Мейдену, ему будет интересно.

– Послушайте! – воскликнул издатель. – Я хочу выпить! У меня в горле пересохло.

– И потому вы никак не решитесь сказать правду?

– Там, в шкафчике, коньяк…

– Ну да, вы же здесь все обшарили. Доставайте, все равно ваши отпечатки есть уже на всех предметах. Спасибо, я пить не буду. Можете считать, что я на работе.

Кейсер точно знал, где что лежит. Плоская бутылка «Наполеона» – на верхней полке, рюмки – в левом шкафчике снизу. Он достал две, но одну, встретив недовольный взгляд Манна, поставил на место. Налил себе по самый край – рюмка, впрочем, была небольшая, граммов на пятьдесят – и выпил мелкими глотками.

– Легче? – участливо спросил Манн. – Теперь поставьте на место бутылку, а рюмку помойте, протрите полотенцем и тоже поставьте в шкафчик. Зачем создавать сущности сверх необходимого?

– Какие сущности? – вскинулся Кейсер. – Ах, вы это фигурально…

Прежде чем сделать так, как посоветовал детектив, Кейсер налил себе еще рюмку и выпил залпом.

– Теперь, – сказал Манн, – вы можете, наконец, сказать правду. Хотите, я начну?

– Начните, – согласился Кейсер. – Все равно, то, что происходило на самом деле, вам никогда и в голову не придет. А если расскажу, вы не поверите. Какой же смысл?..

– Тогда прервите меня, если я начну ошибаться. Полагаю, шантажист вам действительно звонил. И с Койпером на вернисаже вы действительно говорили. Но к себе он не звал. «Давайте встретимся в десять, – предложил он, – в кафе "Мендельсон"»…

– «Мендельсон»? Почему «Мендельсон»? – поднял брови Кейсер. – В жизни туда не пойду, и Альберт это прекрасно знал. Он предложил встретиться в кофейне Эккермана. На Дамраке.

– Это уже теплее, – пробормотал Манн. – Продолжайте в том же духе.

– Я… Я действительно был у женщины. Ушел в половине десятого, она обиделась… Неважно. Альберт ждал меня, я рассказал ему о странном звонке. Оказалось, тот же голос звонил и ему. Удивительно, но оба мы подумали о Христиане. Мы не считали его способным на такие выходки, в конце концов, семь лет прошло… Да ведь и сам Христиан сидел в этой лодке, и если шантажировать… В общем, сейчас эта мысль кажется мне нелепой, а тогда на нас обоих будто затмение нашло, мы только о Христиане и говорили, и говорили о картинах, они стали за эти годы какими-то… не другими, и я, и Альберт прекрасно помнили все детали, нам не нужно было мнение экспертов, мы оба видели – Христиан не рисовал новых картин, он выставил те, старые, но теперь картины производили иное впечатление. Они… это действительно были шедевры, в то время как прежде о них можно было сказать: «Замечательно. Дорогие пейзажи. Классная, профессиональная работа». Шедевры? Вряд ли…

– Мы говорили об этом, – продолжал Кейсер, глядя на лежавшие на коленях ладони, время от времени он поднимал взгляд на Манна, будто для того, чтобы убедиться: детектив никуда не исчез, сидит, слушает, не записывает, а запоминает, память у него, значит, хорошая, молодой еще. – У Эккермана закрывают рано, в одиннадцать, и когда нас попросили, мы еще не закончили разговор, я предложил посидеть у него, это недалеко, вы знаете, а ко мне дальше, да и жена…

– Дверь должна была хлопнуть, когда вы входили, – сказал Манн.

– Что? Дверь? Да, есть у нее такое свойство. Но Альберт как-то умел… У него получалось… Больше ни у кого. При чем здесь дверь? Это важно?

– Нет, – сказал Манн. – Продолжайте. Вы пришли сюда…

– Сидели здесь, как с вами сейчас, я – на этом самом месте, Альберт – на вашем. Немного выпили, думали, что делать с шантажистом, решили подождать, будет ли второй звонок, было уже за полночь, когда…

Кейсер замолчал, поднял ладони к лицу, приложил к щекам и застыл, неподвижно глядя в какую-то точку на стене позади Манна. Детектив медленно обернулся – ему показалось, что сзади стоит кто-то, кого издатель не ожидал увидеть и поэтому пришел в совершенное замешательство, но никого там, конечно, не было – стена, на которой висела доска с ножами, рядом – кухонный шкафчик, белый, с коричневыми пластиковыми ручками.

– Когда что? – спросил Манн, не выдержав молчания.

– Он вон там и появился, за вашей спиной, – проговорил Кейсер. – Секунду назад не было, и вдруг – стоит. Я его сразу увидел, а Альберт смотрел в мою сторону и обернулся, когда я… Так странно, будто он услышал наш разговор и пришел…

– Кто? – вскричал Манн.

– Ну… Христиан. Он там стоял и смотрел на Альберта. Откуда он появился? Не в дверь. Подавно не в окно. И не из шкафа же, на самом деле… Альберт протянул руку, думал, наверно, что это призрак, рука уперлась Христиану в грудь, я видел, как пальцы Альберта сминали рубашку, на Христиане была его желтая рубашка в коричневую полоску, он был в ней на вернисаже…

«Альберт, я принес тебе кое-что», – сказал он и достал из кармашка маленькую коробочку, что на ней было написано, я не видел, а лежали капсулы розового цвета, Христиан достал одну, положил на ладонь и протянул Альберту.

«Ты как сюда попал?» – спросил Альберт. Он будто не видел капсул и коробочки тоже, его совершенно вывело из равновесия появление Христиана, дверь ведь из кухни была закрыта, окна тоже…

«Положи в рот и проглоти», – сказал Христиан, не отвечая на вопрос. Он разжал Альберту ладонь, вложил в нее сначала одну капсулу, затем вторую, третью, а тот стоял и смотрел, я тоже не мог сказать ни слова, у меня язык будто рассохся, ужасно хотелось выпить, и я налил себе коньяка… А потом…

Кейсер опять надолго замолчал, но на этот раз Манн не стал его подгонять, надо же было дать человеку подумать, приправить свое сочинение нужными деталями, подробностями, выпил издатель изрядно, но не настолько все же, чтобы не понимать, каким нелепым выглядел его рассказ и что сказал бы, услышав его, старший инспектор Мейден.

– Потом, – закончил Кейсер неожиданно твердым голосом, будто действительно за эти минуты точно все обдумал, решил, какой линии поведения следует придерживаться, и произносил теперь текст, в котором каждое слово стояло на своем, единственно возможном месте, – потом Альберт, будто под гипнозом, положил в рот одну капсулу за другой, Христиан протянул ему стакан с водой – налил из-под крана – и Альберт запил. Я видел их обоих в профиль – Альберта слева, Христиана справа. Христиан забрал у Альберта стакан, поставил на столик… Сейчас там ничего нет, наверно, полиция забрала на экспертизу. Ничего не найдут, там была обычная вода… Коробочку Христиан на моих глазах бросил в мусорное ведро – вон там оно, под раковиной, видите, оно пустое, наверно, и оттуда полиция все вымела, и тогда я не понимаю, почему они сразу не поняли, как умер Альберт. На моих глазах… Лицо его перекосилось… боль, наверно, была адская, руками он схватился за живот, согнулся пополам и повалился на пол, я его не видел из-за стола, и ноги у меня не двигались, то ли от выпитого, то ли от страха или какого-то другого ощущения… Я смотрел на Христиана, который смотрел на Альберта, и по тому, как реагировал Христиан, мог представить, что происходило… Он стоял и смотрел, внимательно, с участием – да-да, на лице его было участие и сожаление, и горечь, и печаль, а потом все кончилось, и лицо Христиана стало спокойным, он вздохнул, посмотрел в мою сторону, и у меня создалось впечатление, что меня он не видел. Дверь в комнату видел, она была закрыта, я это знал, а меня самого – нет. Вам наверняка знакомо это ощущение: когда смотрят будто сквозь тебя и не видят в упор… А потом он исчез.

– Исчез, – повторил Манн, давая понять, что с этим определением надо бы серьезно разобраться.

– Исчез, – кивнул Кейсер. – Как кадр в кино меняется, знаете – был человек, и нет, другая сцена пошла. Я помню, что мыслей у меня никаких не осталось. Стоял и пытался из-за стола разглядеть, как там Альберт. Долгое время мне и в голову не приходило сделать несколько шагов… А он лежал мертвый, это я много позже понял, когда пришел в себя. Мертвый – и ничего нельзя было сделать. И я рядом. И больше никого. Я испугался – а вы не испугались бы? Рюмку, из которой я пил, сунул в карман брюк – понятия не имею зачем, можно было помыть под краном и оставить… А в мусорное ведро даже не заглянул – совсем в тот момент не подумал о коробочке. Протер платком ручки дверей и ручки кухонного шкафчика, а больше ничего здесь не трогал, все было как в тумане, мне мерещилось, что сейчас из угла выйдет Христиан и заставит меня тоже проглотить эту ужасную… Очнулся на улице, даже не около дома, а на Дамраке – почему я пошел в ту сторону, не имею понятия. Домой вернулся около часа ночи, жене сказал, что дела задержали, она не поверила, мы поспорили… Вам это интересно? Нет? Вы хотели услышать – услышали. Как – яснее вам стало? Понятнее?

– Любопытная история, – пробормотал Манн. – Что вы здесь сегодня искали? Не договор, верно?

– Коробочку, естественно. Мусорное ведро оказалось пустым, но у меня… Я уже не был уверен, что Христиан положил коробочку именно в ведро. Может, в один из нижних шкафчиков? Или в верхний? Или еще куда-то. Воспоминания расплывались, я боялся… а может, надеялся, но скорее все-таки боялся, что вообще все забуду…