Самый человечный цвет

Похоже, в этом месте праздники стихийно продолжались, несмотря на то, что большинство людей вышли на работу уже почти неделю назад. Но на пальмах все еще горели огоньки, а из всех динамиков всех ресторанов и кафе звучали веселые рождественские песни, в основном в исполнении Синатры. Было, как минимум, странно слышать о том, что за окном была пугающая погода, но камин горел так чудесно, и, раз уж нам все равно никуда не надо было идти, пусть бы снег шел и шел. Снег. В тропическом климате.

Я сидел с кружкой кофе на террасе такого кафе и смотрел на проходивших мимо людей, и в моей голове назойливо звучал голос Джона Сильвера, который так и хотел всех презрительно назвать «сухопутными крысами», и я, как мог, пытался сдержать смех. Тоже мне, морской волк! Но, глядя на размеренно шелестевшее море, я понимал, что буду скучать по морской жизни.

Обналичив в отделении банка чек, я отправился прямиком в порт, планируя провести там ночь, а заодно покараулить выгодные билеты на выбранный рейс. Девушка за стойкой авиакомпании жизнерадостно улыбнулась мне и дала несколько дельных советов, как сделать мой перелет еще дешевле. В итоге, я купил свой билет, а потом, зарегистрировавшись, уселся на пол в радужном коридоре аэропорта и раскрыл книжку. Мне предстояло провести в порту всю ночь, и я очень надеялся, что меня не погонит охрана. Впрочем, билет у меня был, так что этим можно было худо-бедно оправдать мое здесь пребывание.

В какой-то момент я отключился, но в районе восьми утра проснулся от того, что об меня запнулся кто-то из спешивших на свой рейс пассажиров, что было весьма кстати. Избавившись от рюкзака, я направился в магазинчик за завтраком, а потом расположился у нужного выхода.

Перелет, включая пересадку, занял у меня пять часов, которые пролетели незаметно. Что такое были эти пять часов, когда я два дня болтался в воздухе над Латинской Америкой на кофемолке с крыльями? Аэропорт имени Кеннеди встретил меня довольно приветливо, если не считать того, что за бортом было минус шесть. Учитывая погодные условия, я не рискнул выбираться в город и сразу пошел изучать табло вылетов. И больше всего мне понравился рейс одной из восточных авиакомпаний по маршруту Нью-Йорк – Лондон.

О, да, Лондон! Как мне хотелось попасть в этот город, и как удачно сложилось, что через каких-то пять часов туда вылетал самолет со свободными местами, как мне услужливо сообщил сайт компании. Я подбежал к стойке авиакомпании и перекинулся парой слов с представителем. Билет был дорогим, и мне пришлось отдать почти все деньги, которые у меня были на тот момент. Но, во-первых, у меня особенно не было выбора, а во-вторых, он мне и не был нужен – я твердо решил, что полечу в Соединенное Королевство, чего бы мне это ни стоило.

Поскольку сидеть я больше не мог, а мне еще предстоял семичасовой перелет, я отправился бродить по аэропорту. Такое бесцельное времяпрепровождение всегда заставляло меня много думать. То есть да, больше, чем обычно. Вдоволь находившись, я обосновался на полу у стены и вытащил атлас, а вместе с ним и конверт, в который я складывал всякие бумажки, которые должны были стать воспоминаниями. За последнее время туда добавились мое фальшивое удостоверение мексиканского производства и вполне законный контракт с «Морской звездочки». И то, что эти два документа лежали рядышком и относились ко мне, вызывало у меня одновременно волну неконтролируемого смеха и холодный пот. Было просто поразительно, что меня не загребли в полицию в первые же пятнадцать секунд всей этой аферы. Я все ждал, когда это произойдет, но этого не случилось, и я не мог объяснить свое везенье ничем. Интересно, какой лимит удачи выдавался каждому человеку при рождении? Потому что мне было немного страшно от того, что ждало меня дальше. Вдруг я уже израсходовал свой запас везенья, и мне уже ничто не сможет помочь? Тогда я подумал о Джой. Как она… как ей это удавалось? Ведь она испытывала судьбу каждую секунду своего существования, и ей как-то удавалось проскальзывать между каплями дождя. Как?! Может, карма? Может, за все хорошее, что она делала людям, ей давали дополнительное везенье?

Спустя положенное время, я зашел на борт большого авиалайнера, сел в кресло, где мне предстояло провести семь часов ночного перелета, и с радостным предвкушением услышал, как капитан корабля (воздушного на этот раз) объявил предстоящий маршрут.

Мигая проблесковыми огнями на широких крыльях, наш самолет выкатился на взлетную полосу, набрал скорость и оторвался от земли, устремившись в темное ночное небо над Нью-Йорком, изрядно присыпанным снегом. Я удовлетворенно вздохнул и закрыл глаза. Мне было жизненно необходимо, чтобы эти семь часов пролетели как можно быстрее.

Хитроу поразил меня своими размерами. Нет, все аэропорты крупных городов большие, но здесь я почувствовал себя муравьем в ангаре. Стальной блестящий потолок, оплетенный сетью коммуникаций, терялся где-то в недосягаемой вышине. Я нервно сглотнул, выдохнул и отправился на поиски метро.

Лондон всегда притягивал меня к себе, но за всю свою жизнь я так и не удосужился здесь побывать. Знаю, немцы и англичане ни разу не были во всем согласны, но мне все равно нравилась английская история, культура, традиции, не говоря уж о литературе и музыке. Особенно музыке. Название «Лондон» звучало дня меня как песни «Битлз» и «Роллинг Стоунз», как голос Дэвида Боуи, как гитарные рифы Мэтью Бэллами. Мне казалось, что я знал эту музыку с рождения. Моя мама, пока была беременна мною, слушала «Битлов» больше, чем Моцарта и Шопена вместе взятых.

Да и сам город. Как можно учить язык, совершенно упуская при этом страноведение? Абсурд. Поэтому я виртуально прожил в Лондоне не один чудесный год. И поэтому у меня было двоякое чувство к этому городу. С одной стороны, я так много знал о нем, с таким нетерпением жаждал попасть туда, а с другой боялся, что могу разочароваться, что на картинках он такой прекрасный и удивительный, а вдруг он в реальности окажется не таким?

Я ехал в подземке и тупо улыбался, глядя на знаменитые фирменные знаки с названиями станций. Несмотря на свою внешнюю мудреность, лондонское метро было довольно удобное и простое, поэтому я достаточно быстро сориентировался, и примерно через час обнаружил себя в Вестминстере.

Я вылез на улицу и практически лбом уперся в Биг Бен, четкими контурами вырисовывавшийся на фоне пасмурного неба. Я не смог сдержать счастливую улыбку. Наконец-то, в кой-то веки я приехал в этот удивительный город. Я ждал приключения, более того, я абсолютно точно знал, что они тоже меня ждали.

Единственным, что, пожалуй, несколько омрачало мое безоблачное настроение, был тот факт, что на мне была рубашка и толстовка. В Лондоне. В январе. При трех градусах тепла. И моросящем дожде. Не то что бы я очень мерз, но вообще был бы не против накинуть еще что-нибудь! А куртка моя осталась где-то в Мехико-Сити. Впрочем, грех было жаловаться, учитывая, что меня согревало само осознание себя в этой конкретной точке пространства.

Я поглубже засунул руки в карманы и пошел в сторону Трафальгарской площади. Мимо в непривычную сторону проезжали двухэтажные красные автобусы, у Королевских конюшен несли караул конные гвардейцы, а чуть дальше по улице высилась колонна адмирала Нельсона, а за ней – купол Национальной галереи, куда я и решил отправиться, чтобы согреться, внимательно изучить карту и прикинуть свой маршрут.

Удобно расположившись прямо на полу в светлом круглом зале под куполом, я думал, как построить день и чем заняться. Денег у меня почти не осталось, поэтому я мог позволить себе только бесплатные развлечения, о чем не жалел ни капли. Этот город сам был музеем под открытым небом, что могло быть лучше? Поэтому, побродив по галерее и посмотрев на самые знаменитые ее шедевры, я пошел по Стрэнду на восток, в сторону Тауэрского моста. Дождь на время прекратился, жизнь постепенно налаживалась, хотя было по-прежнему холодно и промозгло. Ужасно хотелось чаю или кофе, но я решил потерпеть как можно дольше, чтобы избежать лишних трат. Поэтому я шел и улыбался всему, что видел: характерным серо-бурым домам, красным будкам, людям, автобусам. В плеере, само собой, играл британский рок. А что, были какие-то варианты?

Я залюбовался величественным зданием собора Святого Павла, одного из самых красивых храмов, которые я видел, дошел до Монумента – колонны, установленной в честь большого лондонского пожара, а потом спустился на набережную и на другой стороне Темзы увидел самый высокий в Европе небоскреб – «Клык», как его называли местные жители, а еще ниже по течению – один из самых красивых в мире мостов. Зря я боялся. В жизни Тауэрский мост был еще красивее, чем на всех ста семнадцати тысячах его профессиональных и любительских снимков.

У меня вообще есть пунктик на счет мостов. Я очень их люблю, потому что они соединяют берега, страны и людей. Каждый раз, когда я назначал кому-нибудь встречу, я назначал ее на одном из мостов через Шпрее в Берлине. Наша речка маленькая, приток притока, и мосты через нее маленькие. Но теперь я повидал столько красивых конструкций! Чего только стоили Золотые ворота и Бэй в Сан-Франциско или Рио-Нитерой в Рио. И вот теперь, стоя на набережной, я любовался, наверное, самым знаменитым мостом в мире, и ничто не могло омрачить мой день.

Вселенная не приняла мой вызов, и до самого вечера я шатался по Лондону, упиваясь его красотой и атмосферой. Я шел то по одному берегу Темзы, то по другому, переходя ее туда-сюда по каждому первому мосту. Если бы кто-нибудь решил проследить мой путь, меня, вероятно, упекли бы в сумасшедший дом или обвинили в заговоре, по обстоятельствам.

Стемнело, конечно, рано, а к ночи стало еще холоднее, и я начал искать место, где можно было бы согреться, поесть, а при лучшем стечении обстоятельств, и переночевать, потому что ноги у меня уже отваливались. Я зашел в чудесный паб на одной из улочек Кенсингтона и протиснулся сквозь толпу к стойке. Один из барменов, крупный мужчина лет сорока с седеющей бородой, лысый, как бильярдный шар, и покрытый ковром татуировок кивнул мне, как бы спрашивая, что мне налить.

– Вам случайно не нужна помощь по хозяйству? Я могу делать все, если разрешите переночевать у Вас в подсобке или где-нибудь…, – прямо и без предыстории выложил я.

Мужчина смерил меня взглядом, потом поставил передо мной шот, наполнил его до краев виски и снова кивнул. Я неуверенно взял рюмку и поднес к губам. Он кивнул в третий раз, и я залпом выпил. По окоченевшему телу сразу разлилось тепло. Я вернул рюмку на стойку и прохрипел:

– Спасибо…

Бармен снова наполнил ее и пододвинул ко мне, и я снова выпил. После третьей рюмки я почувствовал, что начинаю пьянеть, потому что ничего не ел весь день. Видимо, он тоже это заметил, потому что он вышел из-за стойки и кивнул, чтобы я следовал за ним. У меня уже начало складываться впечатление, что он немой.

Когда мы оказались в помещении за залом, где располагалась маленькая кухня, он показал мне на небольшой заваленный всяким нужным хламом стол и придвинутый к нему стул.

– Ну-ка сядь, – велел он.

Я сбросил рюкзак и выпрямился, разминая затекшие плечи. Он ушел на кухню, но через пару минут вернулся с тарелкой традиционной жареной рыбы с картошкой.

– Для начала, – сказал он, – поешь, а потом будешь мыть посуду и полы на кухне.

Я был счастлив до неприличия.

– Спасибо! Огромное спасибо! А… разве не надо согласовать с начальством или…

– А я и есть начальство, – он пожал плечами и протянул мне руку, – Ринго.

– Ринго? Как Ринго Старр?

– Точно. Вообще-то Ричард. Но, сам понимаешь, как все сложилось дальше.

Я усмехнулся. Действительно, это был хозяин паба, потому что назывался он «У Ринго».

– Марко, – представился я, – и, да, как Марко Поло.

– Немец?

– Так заметно?

– Ты белобрысый и голубоглазый, значит, с севера, но не под два метра, значит, не скандинав. Из вариантов – немец.

– Англия – страна Шерлоков Холмсов. Извини, я не очень хорошо сейчас соображаю… в крови слишком много алкоголя и слишком мало сахара.

– Ешь. Потом поговорим.

Он скрылся за дверью, ведущей в зал, оставив меня один на один с тарелкой еды и мыслями. Похоже, мои приключения начинались. Но я не мог в тот момент думать об этом – я был слишком счастлив от осознания, что я был в одном из самых чудесных городов земли и мне тепло, и вкусно, и была крыша над головой, и вообще, все отлично.

Доев, я с грязной тарелкой наперевес отправился на кухню, где поступил в полное и безраздельное распоряжение к Мартину, шеф-повару заведения. Он выдал мне фартук и обозначил фронт работ. Еще часа три я занимался мытьем посуды и уборкой всех возможных подсобных помещений. В районе двух часов, когда паб закрывался, Ринго зашел на кухню и кивнул мне. Мы поднялись на второй этаж, где были жилые помещения. Он открыл дверь и втолкнул меня в небольшую, но уютную квартиру. Сразу чувствовалось, что здесь долго и с удовольствием жили. В гостиной стоял диван, который так и манил к себе.

– Вот здесь можешь устроиться. Ванная дальше по коридору, – он оглядел меня еще раз с ног до головы, – не, парень, сегодня обойдемся без разговоров, ты на ногах не стоишь. Пока. Завтрак в девять.

С этими словами он вышел, а я пошел в ванную и минут десять стоял под очень горячим душем. Надо ли говорить, что спал я как убитый, даже не смотря на то, что в комнате было прохладно. Эти старые английские дома всегда были холодным внутри, круглый год, и плохо протапливались. Из-за того, что я устал и намерзся за день, у меня заныла поврежденная рука. Но я залез в свой спальник, укрылся одеялом и провалился в сон.

Около девяти я спустился в зал бара. За самым дальним столиком сидел Ринго в компании прехорошенькой девушки лет двадцати и завтракал яичницей с тостами и сосисками, запивая все это ароматным кофе. Девушка увидела меня и, вскочив, исчезла на кухне, а вернулась уже со второй порцией завтрака – для меня. Ринго кивнул мне. Я уже приспособился понимать его по этим кивкам!

– Доброе утро! – жизнерадостно сказала девушка.

У нее были короткие светлые волосы с красными и синими прядками, серые глаза и красиво очерченные губы, накрашенные красной помадой. На ней была черная футболка с портретами (а были варианты?) ливерпульской четверки, и я видел, что все ее левое плечо до локтя покрывали татуировки: птицы, розы, еще какие-то цветы.

– Это Скай, дочка моя, – мимоходом заметил Ринго.

Девушка лучезарно мне улыбнулась и пожала протянутую ей руку. Потом она взяла свою куртку и рюкзак.

– Я побежала, папочка, – сказала она, поцеловав отца в висок, – приятно было познакомиться, Марко!

Я кивнул, а она уже бежала к двери.

– Она у меня умная, в колледже учится. Ее мама умерла, когда Скай было двенадцать, и я не знал, что она решит, захочет ли учиться, нет, останется со мной, уедет… в любом случае, мы с женой всегда хотели, чтобы у нее был выбор, что делать с жизнью.

– Мне кажется, – сказал я, – она выбрала быть счастливой.

Ринго долго всматривался мне в лицо, а потом усмехнулся.

Мы разговаривали еще около часа. Я рассказал ему, каким ветром меня занесло в Лондон и почему я был так рад, что наконец-то здесь оказался. Он слушал меня внимательно, отвлекаясь только на то, чтобы наполнить наши кружки свежим кофе. Когда я выдохся, он понимающе кивнул.

– Да, таких, как ты, тянет в Лондон. Это не оскорбление, но Лондон – гавань всех психов Европы. Потому что дальше уже только Америка, а не у всех хватает духу перемахнуть через океан. Я живу здесь сорок четыре года и еще ни разу не подумывал о переезде. Скай любит путешествовать, но она тоже не видит себя ни в каком другом городе.

Я не знал, как сложится моя судьба в тот день, но больше не хотел бродить по городу с полной выкладкой, и Ринго разрешил оставить вещи в его квартире столько, сколько мне понадобится. В очередной раз я убедился, что самые суровые с виду люди обычно самые добрые. Я покидал в торбу нужные вещи, включая зубную щетку (потому что кто знает, где застигнет ночь?), взял саксофон и пошел гулять.

На этот раз я надел под рубашку еще и футболку. Ринго скептически окинул меня взглядом и предложил свою куртку, но я отказался – я и так уже явно злоупотреблял его гостеприимством. Да и день выдался теплее предыдущего. Ночь была пасмурная, и земля не успела сильно остыть, а потом сквозь серые сплошные тучи пыталось пробиться солнце, обеспечивая мягкий приглушенный свет.

Я решил посвятить день изучению северной стороны города и отправился в Камден. Это было потрясающе веселое и определенно сумасшедшее место. Здесь толпился весь неформальный народ города, плюс толпа не менее неформальных туристов со всех уголков света. После этого я добрался до Бэйкер-стрит – поглазеть на дом номер 221Б и на знаменитые музыкальные магазины, а потом решил, что следующей остановкой просто обязана была стать Эбби-роуд.

И вот я стоял около легендарного перекрестка и помогал стайке китайских школьниц сфотографироваться в стиле знаменитой обложки. Из-за забора выглядывало светлое здание студии, но я перешел на другую сторону улицы, устроился на скамейке и подсчитал наличность. В фунтах мой капитал был ничтожен – семь фунтов с мелочью. Этого не хватило бы… ну, вообще, в принципе, ни на что не хватило бы. Ну, может на сендвич. Поэтому я расчехлил саксофон и приготовился дать очередной импровизированный концерт, который на этот раз должен был полностью состоять из вариаций на тему песен «Битлов». Вокруг меня постепенно стала образовываться толпа туристов, многие качали в такт головами, некоторые подпевали, монетки приятно ударялись о чехол.

В какой-то момент к группе туристов присоединилось четыре парня моего возраста, каждый их них держал по черному чехлу с инструментами. Они о чем-то перешептывались и кивали. Я сделал передышку, и когда туристы разошлись, высокий светловолосый парень с гитарой подошел ко мне.

– Ты. С нами, – сказал он, даже не подумав поздороваться или представиться.

– Э… что?

– Собирай барахло и иди за нами, – просто повторил он.

Я пожал плечами, сгреб выручку в торбу, затолкал сакс в чехол и действительно пошел за музыкантами. К моему удивлению они остановились у входа студии, позвонили, и калитка с характерным звуком открылась. Я оказался на территории студии звукозаписи, где писали свои шедевры и выступали самые гениальные музыканты. Наверное, у меня был сильно ошарашенный вид, потому что улыбчивый парень в кожаной куртке обхватил меня за плечи.

– Не дрейфь, идем!

Мы оказались внутри, и нас встретила девушка-режиссер, провела в комнату с высокими потолками и коврами на полу. Я оказался в святая святых. Ребята расчехлили инструменты и стали настраиваться. Парень, который позвал меня, решил все-таки просветить меня относительно своего плана.

– Умеешь импровизировать?

– Ну… да?

– Супер! Мы пишем акустику сегодня, для радио, играем семь песен, на двух будешь с нами, ладно? Мы – группа «Этой Стороной Вверх», слышал когда-нибудь?

– Нет…

– Ничего, – с этими словами он протянул мне свой смартфон и наушники, – вот сейчас и услышишь. Твои песни здесь первая и четвертая, а в сегодняшнем плей-листе – пятая и шестая. Слушай, пока строимся.

Я ошалело кивнул, сел в уголок и погрузился в музыку. Надо отдать должное, в записи они звучали очень даже неплохо. Это был такой сырой гитарный альтернативный рок, очень английский, очень правильный. Я несколько раз послушал нужные мне песни и прикинул, что могу с ними сделать, а потом заметил, что ребята настроились. Двое сидели с гитарами, один – за фортепиано, и еще один обложился всякими стучалками-гремелками.

– Можно начинать? – спросил лидер, и когда девушка кивнула, надел наушники и придвинулся поближе к микрофону, – привет, мы «Этой Стороной Вверх», и… вот.

Они начали играть. Где-то на второй минуте произошло рождение фаната, потому что мне их музыка в акустике нравилась еще больше, чем в студийном варианте. А еще было очень приятно видеть, что им самим ужасно нравилось играть, они жили, дышали музыкой, и это чувствовалось в каждой ноте.

Когда пришло время песни с партией саксофона, я выпрямился на стуле, нацепил наушники и в панике посмотрел на солиста.

– Вот, – протянул он, – а для следующей песни мы привели с собой друга.

Он подал мне знак говорить, и я промямлил:

– Э… привет, это Марко, я… у меня есть сакс.

Барабанщик делал над собой титанические усилия, чтобы не заржать, а потом ударами палочек отсчитал ритм, и они заиграли. Через несколько тактов я тоже вступил, сначала неуверенно, пробуя свои силы, но потом расхрабрился, перестал слишком задумываться, и просто позволил музыке идти сквозь тело, минуя мозг. Стало получаться в разы лучше. Так мы сыграли последние две песни и похлопали друг другу.

После сэта я помог им собраться, а потом мы вышли в сумерки. Холодный воздух приятно коснулся моего горевшего лица.

– Пойдем с нами, выпьем, – сказал пианист, – мы угощаем.

Я кивнул, и уже через десять минут мы впятером сидели в пабе за столиком в глубине зала, и перед нами стояла пара тарелок с сендвичами и по бокалу пива.

– За удачный сэт! – предложил тост гитарист, и мы выпили, – о, кстати, я Кит.

– Алекс, – кивнул пианист.

– Я Уилл, а это Рэд, – сказал солист-басист, кивая на барабанщика, – ну а ты, значит, Марко.

– Точно. И… что это было вообще?

Они засмеялись. Я был счастлив в тот момент, но каждый из них был в пятьсот раз счастливее, потому что это выступление на тот момент было вершиной их карьеры. Да, они играли в клубах, не очень больших, но зато при аншлагах, но Эбби-роуд – это совсем другое дело, это престиж, это означало признание. Теперь они были уже не просто кучкой детишек с гитарами и перевернутым ведром, нет, они официально пополнили собой список британских рок-групп.

– Откуда, кстати, ваше название взялось? – спросил я, когда передо мной поставили второй бокал пива.

– Ну, – пожал плечами Уилл, – знаешь, так обычно пишут на коробках с чем-то хрупким, и именно эти коробки всегда бросают и бьют содержимое. Просто до того, как мы по-настоящему стали группой, мы были поломаны, разбиты, но дружба и музыка нас типа склеили. Потому и название такое, – он помолчал, – у каждого свои трещины, знаешь. У меня родители развелись, причем весь скандал протекал на глазах у меня и моей младшей сестренки.

– Я слепой на один глаз, и из-за этого мне пришлось оставить мечту стать летчиком, – сказал Рэд.

– Я пятнадцать лет жил в депрессии, винил себя в смерти родителей, мучил и себя, и всех, кто меня окружал, – спокойно произнес Алекс.

– А я, ну, я не мог понять свою сексуальность, и это доводило меня почти до истерик, – поморщился Кит.

– Ну, мне-то с твоей ориентацией все было ясно еще лет в четырнадцать, – усмехнулся Уилл.

– Мог бы и меня просветить!

– Люблю смотреть, как другие мучаются.

– Ой, да ладно!

Я улыбался, глядя на них. Это были настоящие друзья, давние и верные, проверенные временем и бедами, причем, не так, проблемами и печалями, а самыми настоящими катастрофами внутримирового масштаба. Они были выросшей версией тех самых поломанных подростков, с которыми я собирался работать в будущем.

Мне в жизни очень повезло. Мои родители любили друг друга и меня, я получил хорошее воспитание, отличное образование, и вообще, все у меня сложилось. И, наверное, именно поэтому меня тянуло к людям, у которых судьбы сложились не так гладко. Мне просто ужасно хотелось поделиться с ними частью своего внутреннего света, что ли… помочь им почувствовать себя любимыми, нужными, стоящими чего-то.

Мы еще выпили. Потом еще. Потом мы еще пили виски с колой, потом чистый виски, короче, из паба мы вышли уже капитально пьяными.

– Так, никто не забыл инструменты? – ответственно поинтересовался Кит, когда мы прошли полдороги до метро.

– Где ты живешь? – спросил Рэд, почти падая на меня.

– Регенсбургер-штрассе, 26Б, – запинаясь, ответил я.

– Это на востоке?

– Это в Берлине.

– А… нет, а в Лондоне? Мы ведь все еще в Лондоне, правда?

– Нигде?

– Неправильно, – авторитетно заявил Алекс, со второго раза сумевший все-таки приложить карточку к турникету, – ты живешь у меня!

Оказалось, что Алекс и Кит жили вместе на окраине города в большом доме, до которого надо было добираться с двумя пересадками. Обычно они пользовались машиной, но в тот день как чувствовали, что пойдут отмечать студийный концерт, поэтому предпочли тащиться на перекладных. Пока мы добирались, хмель немного выветрился, и я смотрел в темноту за окном пригородного поезда. Мимо проносились уже погрузившиеся в сон дома, огоньки фонарей, запоздавшие машины и прохожие.

Вывалившись из вагона на нужной станции, мы попали в лапы январской ночи. Шел легкий снег. Холод пробрал до костей, раньше я его не чувствовал, а в тот момент вдруг пришло осознание, что Англия – северная страна. Похоже, мое мнение разделяли все, поэтому, подхватив инструменты, мы потрусили в сторону видневшегося неподалеку моста через какую-то речку-переплюйку, за которой и жили ребята.