Самый человечный цвет

Перейдя площадь во всех возможных направлениях, я выскочил в одну из прилегающих к ней улиц и слегка перевел дух. За то время, что я провел на Аляске, я совершенно забыл, что значит ходить по городу, где тебе в затылок дышит двадцать миллионов человек. А еще у меня не было карты, да и плана действий тоже, так что я чувствовал себя, мягко говоря, потерянным. И мне сразу вспомнилась Джой. Мне нравилась ее компания, с ней было легко, ну, в некотором роде. А как она сама выдерживала все свои путешествия в полном одиночестве? Ну, ладно я, я парень, я привык, но она? И ведь она всегда путешествовала в одиночку, совсем как я! Мы вообще во многом были похожи… ну, за исключением того, что она была сумасшедшей.

Я понял, что давно не ел, и решил, что, раз уж я в Мексике, надо было ловить момент и искать настоящую мексиканскую еду. Я брел по какому-то улице, названия которой я не знал, да и не стремился узнать, в полной уверенности, что заблудиться в городе, который ты все равно не знаешь, невозможно. Как вообще можно сбиться с пути, если у тебя нет ни начального, ни конечного пункта маршрута?

В итоге я набрел на какую-то крохотную забегаловку, на удивление чистую, где за прилавком стояла женщина с самой ослепительной улыбкой, которую я когда-либо видел. А я ведь какое-то время провел в Калифорнии! Женщина поздоровалась со мной по-испански, и я ответил ей, и этим мой словарный запас был исчерпан. Я понимал испанский, но сам говорить не мог.

– Извините, может, Вы говорите по-английски? – с надеждой спросил я.

Она заулыбалась еще шире, что казалось мне какой-то супер-способностью, и повернулась в сторону окна на кухню, откуда доносились постукивания и шипение масла, и крикнула что-то. За окошком показалось смуглое молодое лицо и расплылось в такой же широкой, как у женщины, улыбке.

– Привет! – сказал парень, выходя к прилавку, – что будешь?

– Мне бы… понимаешь, я никогда не ел мексиканскую еду. Что посоветуешь?

Парень изумленно поднял брови и что-то сказал женщине, и та с таким же удивлением воззрилась на меня.

– Думаю, начать надо с тако, – уверенно кивнул парень и скрылся на кухне.

Я заплатил и устроился за угловой столик. Кроме меня в зале забегаловки было еще два человека: это были два пожилых сеньора в соломенных шляпах, которые сидели в другом углу, пили кофе и играли – нет, рубились! – в шахматы. Я никогда в жизни не видел, чтобы кто-то так азартно играл в эту вполне себе мирную игру.

Я вытащил атлас, раскрыл его на странице с Мексикой и погрузился в изучение дислокации. Вдруг передо мной опустилась огромная корзинка с начос и несколько мисочек с соусами, и хозяйка что-то стала говорить мне, но я уловил только отдельные слова. Я вытащил деньги и протянул ей, но она замотала головой и заговорила еще быстрее. В этот момент подоспел парень.

– Мама говорит, что это подарок тебе, потому что ты просто обязан попробовать вот это гуакомоле по ее рецепту, и еще вот это, и вот твое тако, – с этими словами он опустил передо мной тарелку, и я едва успел вытащить из-под нее атлас.

– Спасибо большое, не стоило, правда, ну, честное слово!

– Ты все равно ее не переубедишь, так что смирись.

Я поблагодарил женщину по-испански, но она не успокоилась, пока я не попробовал ее фирменный соус, и только после того, как она убедилась, что мне все нравится, она удовлетворенно кивнула и отошла, чтобы принести сеньорам очередные порции эспрессо.

Видимо, на кухне было скучно, поэтому молодой повар вскоре вернулся ко мне и улыбнулся.

– Ты откуда?

– О, я из Берлина.

– Это в Германии?

– Ага. Меня Марко зовут.

– Хорхе. Хорхе Гарсиа. А это моя мама, – добавил он, кивая в сторону женщины за прилавком.

– Я так и понял, у тебя ее глаза.

И правда, у парня были веселые черные глаза и широченная улыбка, а на голове – шапка волнистых черных волос. На нем была белая футболка, тертые джинсы и забрызганный маслом и соусом фартук. Но, собственно, фартуки ведь и существуют для того, чтобы быть забрызганными, верно?

Мы поболтали. Я рассказал, что путешествую, и о том, где уже успел побывать, и, оказалось, что Хорхе не был нигде дальше полуострова Юкатан, но мечтал однажды посмотреть мир. А еще он хотел стать шеф-поваром и открыть свой собственный ресторан, который стал бы знаменит на всю Мексику, а потом и на весь мир. Поэтому он хотел съездить в Париж, Лондон или Рим и поучиться у настоящих поваров. Мне нравилось разговаривать с ним, потому что он рассказывал мне о том, что было для него важным, что он любил, а когда люди говорят о чем-то, что им близко и дорого, они светятся изнутри. И это самый яркий в мире свет, ярче солнца и ядерных вспышек.

Я закончил обед и еще раз поблагодарил сеньору Гарсиа и ее сына, а потом обратился к Хорхе:

– Слушай, ты не знаешь, где здесь можно найти дешевый ночлег?

Он задумался, а потом повернулся и что-то прокричал матери, которая сразу высунула голову из-под прилавка, за которым гремела чем-то, и что-то быстро проговорила в ответ.

– Что? Что? – спросил я, пытаясь разобрать слова, из которых понял два-три.

– Она говорит, что ты можешь остаться у нас, если тебе нормально поспать на диване в гостиной.

– Вы что, серьезно?

– Ну, да.

– Слушайте, да я счастлив буду, если вы мне на крыльце разрешите спальник раскатать! Ого, спасибо огромное! Но, кажется, я и так уже злоупотребляю вашим гостеприимством…

– Ничего, мой дом – твой дом, – сказал он по-испански, и эту фразу я понял.

В итоге, я оставил свой рюкзак и саксофон в подсобке, взял торбу и отправился на дальнейшее изучение города, договорившись с Хорхе, что встречу его у ресторанчика в девять часов.

Мехико был красивым городом. Красивым, шумным и приветливым. Там, конечно, были и настоящие мексиканские сомбреро, и люди в костюмах ацтеков и майя, но все это было лишь шоу для туристов. И я тогда подумал, что нельзя было упустить возможность и не отправиться на поиски древних цивилизаций на полуостров Юкатан. Побывать в Мексике и не заехать посмотреть на древние пирамиды? Не проверить теорию Тура Хейердала?! Да я бы в жизни себе такое не простил! Поэтому я стал наматывать круги по центру в надежде наткнуться на что-то вроде офиса по туризму, где можно было бы узнать о том, как попасть к пирамидам.

Впрочем, мне так и не удалось найти никакую информацию, и я решил вечером расспросить Хорхе. Наверняка он знал, что имеет смысл посмотреть в его родной стране.

Стемнело, и я вернулся к ресторанчику. Как? Для меня это осталось загадкой, потому что в какой-то момент я подумал, что на самом деле потерялся. Но потом я увидел купол кафедрального собора, который был главным ориентиром в этой части города, и восстановил свой путь от площади.

Хорхе был один, его мама давно уже уехала домой, а он обслуживал последних посетителей и убирался. Я предложил помощь, и вдвоем мы справились с работой гораздо быстрее. Он запер дверь, и мы пошли на автобусную остановку.

– Обычно я езжу на машине, но она до завтра в ремонте, поэтому приходится сначала на автобусе ехать, а потом еще несколько кварталов идти пешком. И, знаешь, это не самое лучшее место для ночных прогулок, – признался он, – так что придется тебе познакомиться с обратной стороной Мехико-Сити.

Через сорок минут мы сошли на какой-то полу заброшенной остановке под тусклым фонарем и углубились в неприветливые пригородные кварталы. Хорхе засунул руку в карман и вытащил нож с выскальзывающим лезвием.

– А вот реальность, – пробормотал он, и я впервые увидел, как улыбка исчезла с его лица, – здесь неплохо, почти всегда неплохо, только по ночам лучше не разгуливать.

Но до дома семьи Гарсиа мы добрались без приключений. Это был небольшой одноэтажный дом с плоской крышей. На крыльце болтался яркий фонарь, и во всех окнах, завешанных светлыми занавесками то ли с цветами, то ли с кукурузными початками, приветливо горел свет. Сеньора Гарсиа ждала нас, а вместе с ней ждал и горячий ужин.

Дом был небогатый, но уютный и очень чистый, видно было, что оба его обитателя любили это место, несмотря ни на что, и заботились о нем. На стене над тумбой с телевизором висело красивое распятие. Я задержал на нем взгляд, и сеньора Гарсиа сразу спросила у меня, верю ли я в Бога.

– Я… нет, я не верю в бога. По крайней мере, не в того, в которого нам велит верить религия. Я верю в силы природы и тектонику литосферных плит. Э…

Хорхе кивнул и в двух словах перевел мою речь маме, которая покачала головой, но потом улыбнулась, взяла меня за руку и закрыла глаза. Я непонимающе посмотрел на Хорхе.

– Она будет за тебя молиться. Она считает, что ты просто еще не пришел к Богу, что когда-нибудь ты поймешь, что заблуждался, и тогда сам сможешь молиться, а пока она будет это делать за тебя.

Несмотря на то, что рациональная часть моего сознания (то есть, девяносто девять процентов меня) была настроена весьма скептически, я все равно был тронут такой искренней заботой этой чудесной женщины.

– А ты, Хорхе, ты веришь?

– Конечно, – кивнул парень, вытащил из-под футболки маленький крестик и поцеловал его, – Иисус меня ведет по жизни, с ним я не оступлюсь. Он мне каждый день помогает, где бы я был без него? Наверное, торговал бы наркотиками, а не тако.

Тут он был прав. Наверное, Иисуса стоило уважать хотя бы только за то, что благодаря нему существовали вот такие ребята, как Хорхе. Хорошие, во всех смыслах положительные мальчишки и девчонки, которые любили своих матерей и по воскресеньям ходили в церковь. И какая разница, что они верили в какого-то мифического дядьку с бородой, если этот дядька подавал им хороший пример? Да хоть в макаронного монстра, лишь бы учил их доброте, пониманию и состраданию!

Мы сели за стол, и сеньора Гарсиа принесла простой ужин: буррито с мясом и кукурузную похлебку. Но перед едой она взяла нас с Хорхе за руки и произнесла короткую молитву. Мне было очень вкусно! За едой я расспросил Хорхе о пирамидах, и он предложил отвезти меня в Теотиуакан, древний город, расположенный недалеко от Мехико, где можно посмотреть настоящие пирамиды ацтеков.

– Завтра у нас выходной, воскресенье. Поэтому с утра мы идем на мессу, потом я заберу тачку, а потом съездим туда, пойдет?

– Отличный план! А тебе это не помешает?

– Не, у меня все равно никаких планов не было.

На ночь меня разместили на диване в гостиной, сеньора Гарсиа снабдила меня всем необходимым, а перед тем, как погасить свет, спросила, пойду ли я с ними в церковь. Я не знал, что ей ответить, и она улыбнулась и пожелала мне спокойной ночи.

Проснулся я очень рано. Были серые утренние сумерки, но день обещал быть ясным. Впрочем, в Мехико почти всегда были ясные дни, так что опасаться было нечего. Я привел себя в надлежащий вид и надел чистую рубашку. Видимо, подсознательно я уже был готов отправиться с хозяевами в церковь. Мне было любопытно, надо признать.

Я побродил по комнате и остановился напротив этажерки, на которой стояли книги, разные памятные безделушки и фотографии в самодельных рамках. Это были в снимки трех мальчишек, выстраивающие хронологию жизни семьи. И на последнем были три брата: старшему было лет тридцать, среднему двадцать с чем-то, а младшему, Хорхе, около восемнадцати.

– Мои старшие братья, – сказал он, появляясь у меня за спиной, – но они оба уехали в Штаты. У них все в порядке, они хорошо устроились, не пропадут. Один открыл ресторанчик в Сан-Диего, а другой в Остине на киностудии работает.

– Ого! И правда, у них все хорошо.

– Это потому что мама молится за них каждый день.

Я улыбнулся. Как бы там ни было, я был рад, что в этой семье все складывалось наилучшим образом. Но на полке стояла еще одна черно-белая фотография, на снимке была молодая и очень красивая сеньора Гарсиа и мужчина с серьезным лицом и добрыми глазами. Они стояли на фоне их ресторанчика, на котором висел плакат «скоро открытие».

– Это отец, – объяснил Хорхе, – но его уже нет.

– Мне жаль…

– Да, мне тоже. Мне тогда четыре года было, и я не очень хорошо все помню. Но, знаешь, раньше в Мехико было… небезопасно. И, в общем… ты понимаешь.

Я понимал. Знал, что счастье и горе может разделять одна секунда, которой будет достаточно, чтобы пуля вылетела из дула пистолета. Например. Но Хорхе улыбнулся.

– Ладно, сейчас позавтракаем и пойдем в церковь. Ты с нами?

– Да.

Мы так и поступили. Я видел, что это доставило удовольствие сеньоре Гарсиа, хотя я, мягко говоря, выделялся на общем фоне, потому что в маленькой церквушке не было больше ни одного белого прихожанина. Люди искоса посматривали на меня, но не с неодобрением, а с любопытством. И, видимо, то, что я был с семейством Гарсиа, успокаивало их.

В церкви было светло и уютно, солнце пробивалось сквозь нехитрые витражи на окнах и расписывало каменный пол яркими красками. Месса была на испанском, поэтому я даже что-то понимал, а когда все запели выбранные псалмы, я просто наслаждался тем, как красиво и стройно получалось у этих простых людей петь, славя своего бога. Наверное, в этом не было ничего плохого и неправильного, и с этим согласилась даже моя сто раз рациональная сторона. Я закрыл глаза, наслаждаясь музыкой, и почувствовал, что сеньора Гарсиа взяла меня за руку, и от этого стало еще теплее на сердце.

После службы мы с Хорхе забрали его машину из маленькой мастерской в трех кварталах от церкви и, заправившись, отправились в «город-призрак». Конечно, мы постояли в пробке на выезде из города, но все равно довольно скоро доехали до Теотиуакана, где на подходе к пирамидам уже стояла целая армада автобусов и толкалась толпа туристов.

– Мда, – протянул Хорхе, – выходные, что поделать.

Я заплатил за вход, и вскоре мы оказались прямо перед пирамидой Солнца. Зрелище впечатляло. Да, она была не самой большой и не самой известной пирамидой в мире, но, как бы там ни было, я смотрел на нее, раскрыв рот. Столько веков прошло, а оно стояла себе и стояла, и простояла бы еще не одно тысячелетие! Индейцы строили на века. Серые камни покрывал налет времени. А еще они впитали в себя реки крови, и не только от ритуальных жертвоприношений…

Тогда я подумал о так называемом «открытии» Америки. Это выражение всегда заставляло меня морщиться, еще когда мы проходили Великие географические открытия в школе. Мне никак не удавалось понять, как можно было открыть континент, на котором уже жили люди? Можно было открыть путь к этому материку, но это же совсем другое дело! Европейцы вторглись на земли майя и инков, и ацтеков, которые жили там не одно столетие, и провозгласили эти земли своими. А, собственно, по какому праву? Они принесли с собой только кровь, боль и болезни, и больше ничего. И это бесило меня, всегда! И я ненавидел Колумба за то, что он сделал. Поэтому я всегда больше симпатизировал тем, кто просто искал новые пути в дальние страны или исследовал неизведанные территории. Но Колумб? Нет уж, спасибо.

Когда мы гнали небесно-голубой «Кадиллак» в Сан-Диего, Джой рассказывала мне историю Тура Хейердала. Естественно, я слышал о нем и раньше и смутно знал его теорию и кое-что о его путешествии на плоту через Тихий океан, но Джой… она знала о нем все. Она прочитала все его книги, и все книги о нем, и вообще, знала его биографию в мельчайших деталях. Она восхищалась им. Она была в него влюблена. Так же, как она была влюблена в Джорджа Харрисона. Когда она узнала, что он умер, она не плакала. Она просто подумала, что он отправился в свое самое долгое и увлекательное путешествие, чтобы доказать всему миру очередную сумасшедшую на первый взгляд теорию, чтобы объявиться где-нибудь через несколько десятков лет с рукописью, толщиной с подушку, бросить ее на стол в Национальном Географическом Обществе и молча уйти, подняв средний палец перед лицами ошеломленных ученых. Ну, как-то так. И я точно знал, что если бы Тур позвал ее в самое опасное приключение, она отправилась бы, не моргнув и ухом, не потратив на раздумья ни секунды.

Вообще, по моей теории, в мире существовало несколько категорий людей, но самыми интересными были рыцари, волшебники и оруженосцы. Рыцари – лидеры, они тянут за собой, они пассионарии, как писал Гумилев, они «главные герои» книги под названием «Жизнь». Они выдвигают идеи, они собирают вокруг себя людей. Волшебники – это те, кто слушает. И они умеют не просто слушать, но и слышать, не только смотреть, но и видеть. Они исполняют желания людей, которые их окружают. И рыцари обращаются к ним за помощью, потому что даже самым сильным людям иногда нужен совет. И, наконец, оруженосцы – это те, кто всегда рядом, когда нужна помощь. В отличие от волшебников, их не надо звать, они просто всегда рядом. Они готовы помочь каждую секунду своей жизни. И если у волшебников есть амбиции и жажда признания, оруженосцы бескорыстны на сто процентов. Они последуют за своим рыцарем в самое пекло ада, если понадобится, туда, откуда возврата не будет, не задумываясь, только плечами пожмут. И в моем представлении, Джой была профессиональным оруженосцем.

– Брат?

Хорхе толкнул меня в бок локтем, и я понял, что погрузился в свои мысли настолько глубоко, что не заметил, что уже довольно долго стоял на вершине пирамиды, уставившись в пространство перед собой.

– Э… да, я тут, просто задумался.

– Красиво, да?

– Не то слово.

Мы провели в древнем городе почти весь день. Я старался не проваливаться в свои мысли, хотя это место каким-то почти мистическим образом способствовало их выработке. Спасало меня только присутствие Хорхе, который рассказывал мне всякие истории о своей стране и семье. И одно было неотделимо от другого.

Мы ехали домой в сумерках. В машине играла музыка, страстная и заводная, как и люди в Латинской Америке. Под нее хотелось танцевать, даже если у тебя было плохо с координацией, а последний раз ты танцевал в детском саду танец маленьких утят, и то, не попадая в ритм.

Но на подъезде к городу машина вдруг начала чавкать, фыркать, шипеть и булькать, а потом вообще протяжно завыла, как раненый мамонт, и встала, вздохнув в последний раз. Мы переглянулись.

– Что это было? – пробормотал я, глядя на пар (или дым?), валивший из-под капота.

– Похоже, моя старушка отправилась прямиком к Иисусу. Как думаешь, машины попадают в рай? Потому что моя заслужила причисление к лику святых, – он вылез и открыл капот, увернувшись от струи пара (или все-таки дыма?), – она еще моему отцу досталась уже изрядно подержанной, а потом на ней оба моих брата гоняли, до того, как она мне досталась.

Я заглянул под капот, но не увидел никаких видимых повреждений. Похоже, машина просто умерла своей смертью. От старости. Такое случалось. Мы откатили ее на обочину. Хорхе вздохнул, пожал плечами и улыбнулся.

– Ладно, займусь этим завтра, а сейчас надо до дома добраться, точно?

– Как скажешь. Завтра помогу тебе.

Мы нашли остановку и сели на какой-то автобус, а потом еще на один, и еще на один. Хорхе отлично знал местную транспортную систему, что не могло не радовать, учитывая размеры города. Правда, когда мы в очередной раз слезли с автобуса, он нахмурился.

– Не очень удачно заехали, конечно, но выбора нет. Надо пройти несколько кварталов, тогда сядем на наш автобус. Пошли!

Мы быстро шагали по темным улицам. Фонари, конечно, здесь были, но в большинстве лампочки были разбиты, поэтому между неровными пятнами света лежали океаны черноты. Хорхе сжимал в правой руке свой автоматический нож.

Вдруг темноту прорезал отчаянный вопль. Мы, не сговариваясь, кинулись на звук. Я мог не знать испанский, но слово «помогите» идентифицировал безошибочно на всех языках мира. В полутьме я увидел, как три парня схватили девушку, которая отчаянно брыкалась и кричала. Хорхе что-то проорал, и они обернулись в нашу сторону. В голове промелькнула мысль, что надо было снять очки, но рука среагировала быстрее мозгов, и я со всего маху врезал ближайшему бандиту. Удар пришелся в скулу, и я почувствовал боль в костяшках. События развивались слишком быстро. Каким-то восьмым глазом я заметил у одного из нападавших что-то длинное, то ли биту, то ли кусок арматуры, и в последний момент увернулся. А потом получил сокрушительный удар по носу. В глазах на мгновение потемнело, и я повалился на асфальт. Из лежачего положения я увидел, что девушка забежала в ближайший подъезд и захлопнула за собой дверь. По крайней мере, она была в безопасности. Тут я услышал, как рядом со мной упала арматура, схватил ее и врезал человеку, склонившемуся надо мной с занесенным кулаком. Он взвыл и рухнул, как подкошенный, прижав руки к лицу. И тут прогремел выстрел, и вспышка на мгновение осветила все вокруг. Я покрепче перехватил свое оружие и треснул по руке с пистолетом. Раздался удовлетворительный хруст костей и нечеловеческий вопль. Хорхе отшатнулся, и я снова размахнулся железякой и ударил последнего нападавшего. Ругаясь на чем свет стоит, парни предпочли ретироваться. Похоже, они никогда не встречали очкарика, способного постоять за себя и ближнего, и повара с задатками ниндзя.

Я выронил арматуру, тяжело дыша, и повернулся к Хорхе.

– Ты как?

– Нормально, – прохрипел он, прижимая руки к боку, и я увидел что-то черное и маслянисто блестящее в неровном свете.

Я перекинул его руку через шею и посмотрел по сторонам. Улица была пустынна.

– На помощь! – закричал я, понимая, что раз уж никто не пришел на помощь девчонке, вряд ли кто-то пришел бы к нам.

Но тут дверь лязгнула, и из нее высунулась та самая девушка и бросилась к нам. Она что-то пролепетала по-испански и потянула меня за рукав. Я не понял ни слова, но последовал за ней, поддерживая Хорхе и прижимая его руку к ране. Мы вышли на довольно широкую улицу, и девчонка практически бросилась под колеса первой попавшейся машине. Из нее выскочил мужчина и стал орать на нее, но, увидев нас, распахнул дверь и помог уложить Хорхе на заднее сиденье. Девушка села рядом с водителем и попросила как можно быстрее ехать в больницу.

Я сидел с парнем, поддерживая его голову. Моя одежда пропитывалась кровью.

– Держись, брат, – бормотал я, хлопая его по плечу, – держись, не смей засыпать!

Мы быстро оказались в больнице, и девчонка помогла мне вытащить Хорхе. Она перекинула его вторую руку через свою шею, и вдвоем мы втащили его в приемный покой, потому что он уже потерял сознание. К нам сразу подбежал врач, а два санитара подкатили каталку. Они забрали у нас Хорхе и на полной скорости покатили его по коридору. Девушка бросилась за ним, а я стоял, тяжело дыша, и вдруг почувствовал, как боль волной захлестнула сознание. Я прислонился к стене, сполз на пол и уставился на свои руки, которые были по локоть в чужой крови.

Ко мне подбежала медсестра и стала о чем-то спрашивать, но, даже если бы я говорил по-испански, я бы не мог ответить. Сознание куда-то уплывало, и последние, о чем я подумал перед тем, как отключиться, было то, что у меня разбилось одно из стекол очков.

Я очнулся на узкой койке за шторой в приемном. Боль стала ноющей, все вокруг расплывалось, потому что кто-то снял с меня очки. На правой руке была шина. Я сел и скинул ноги с кровати. Очки валялись на тумбочке, и я надел их. Я вылез из-за шторки и поковылял в туалет. Там я уставился на себя в зеркало. У меня был разбит нос, но, по счастью, не сломан, и под глазом красовался очень сочный фингал. Нижняя губа тоже была разбита, и на ней было несколько аккуратных швов. Я взглянул на свои руки и увидел ободранные костяшки. Рука ныла, но вряд ли была сломана. Скорее всего, кость только треснула.

Я вышел в коридор и натолкнулся на врача. Он схватил меня за здоровую руку.

– Вы привезли парня с пулевым ранением? – на ломаном английском спросил он.

– Да! – кивнул я, – что с ним?

– Спит. Потерял много крови, но органы целы.

– Можно к нему?

Врач отвел меня в общую палату, где лежало еще несколько мужчин, а на дальней койке спал Хорхе. У него, как и у меня, был разноцветный синяк под глазом, и разбита бровь, но выглядел он вполне достойно. Я сел рядом с ним на табуретку. Он почувствовал мое присутствие, поморщился и открыл глаза.

– О, привет, – слабо сказал он, – выглядишь… мужественно.

– А ты – хреново. Мы с тобой два самых тупых и самых везучих придурка на планете.

– Но мы хотя бы живы, – улыбнулся он, – а где девчонка?

– Не знаю, я отключился.

– Ладно, надеюсь, она тоже жива… надо маме позвонить, чтобы не волновалась.

Я хотел было подать ему телефон, но, похоже, кто-то меня опередил, потому что в палату ворвалась сеньора Гарсиа. Она бросилась к нам и обняла своего сына. Она что-то лепетала со скоростью восемьсот слов в секунду, и ее лицо было залито слезами, но она все равно улыбалась! Расцеловав Хорхе во все здоровые места, она обратила свое внимание на меня и стала целовать меня. Из потока слов, обрушенного на меня, я выделил только слова «спасибо» и «ангел».