Мерцающие блики Озера Забвений. Роман

Мерцающие блики Озера Забвений

Роман

Евгений Журавли

© Евгений Журавли, 2020

ISBN 978-5-4498-0527-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мерцающие блики Озера Забвений

Говорят, что где-то далеко, там, где находится колыбель моего народа, в седой древней старине, под синим небом, в краю, окутанном легендами и преданиями, тысячи лет покоится тихое безмолвное озеро. Посмотрев в него, человек не видит своего отображения, но в красочных бликах возникшей ряби можно увидеть то, что желаешь больше всего – собственное будущее. Но самое главное – говорят, что если бросить в озеро камень – человек избавляется от своего прошлого…

Я искал его. Может, с тех самых пор, как тучный локомотив поезда в своём терпеливом ожидании заставлял вибрировать морозный воздух перрона… А может, с того момента, когда в ясном летнем небе моего подсознания прогремела раскалывающая жизнь на «до» и «после» ослепительная молния неизбежности… Может, с обжигающего стыда трусости, овладевшего однажды моим сердцем. Но, может, и наоборот, с чего-то свершённого, право на что имели лишь только боги. Так или иначе, я уже давно искал.

Озеро Забвений… Легенда говорит, что найти его не так уж и трудно – все великие завоеватели человечества искали его. Но неизвестно, достиг ли его хоть кто-то. Над озером царит тотальная тишина, и над ним не пролетают птицы.

Всё было решено. Камень, который я носил за душой, давно уже тёр своими острыми гранями моё сердце. Я сидел на полу, глядя во тьму, потягивая из кружки крепкий чёрный чай, пребывая в полном спокойствии. В ночной тиши квартиры спокойно ожидала своей судьбы груда типичного туристического инвентаря – два рюкзака, спальные мешки, пара незаменимых инструментов, кое-какие консервы, тёплые вещи. На полу лежали «загранники» с вложенными распечатками авиабилетов и несколько изрисованных листков – памятки, карты, стандартные разговорные фразы на фарси… На моём лице, подобно мерцанию костра в тёмных пещерах моих неолитовых предков, отражалось синее свечение монитора. В соседней комнате тихо посапывал десятилетний сын… Выпущенной стреле нет необходимости сетовать на ветер.

Озеро забвений… Где оно? Александр Македонский, Чингисхан, Тимур. Перелётные птицы. Заратустра, Иисус, Мухаммед, Митра и Будда. Неизвестные народы. Голубоглазые памирцы. Архаические языки. Арии. Асы. Там ли мои истоки? Что мы вообще знаем об истории? А что об истине?

Сашка… Он подъехал как всегда на десяток минут позже, без звонка и стука распахнул дверь, осветив раскосой улыбкой прихожую, и грозно предъявил: «Ну что? Всё готово? Вошкаетесь, блин. Может, чайку предложите? Гость в дом – Бог в дом. А вы хмурые… Никуда не денется ваш самолёт, успеем…»

Сашку я знаю уже ровно полжизни – шестнадцать лет из тридцати двух. Впервые увидев его, поднимающегося по переходу лестницы студенческого общежития, я поразился, насколько было суровым его чуть раскосое лицо. «Наверное, страшный человек», – подумал я. Этот факт теперь навсегда является для меня доказательством обманчивости первого впечатления. «Страшный человек» ещё с двумя второкурсниками поднимался по лестнице, держа под мышкой трёхлитровые бутылки водки «Асланов». Спутники его громко и радостно обсуждали удачную разгрузку фуры, где им неплохо заплатили и прибавили каждому в награду по два литра на нос. Поравнявшись, Саня абсолютно без эмоций посмотрел на меня, зелёного. И безмолвно пошёл дальше. Поэтому следующая наша встреча была ещё более незабываемой… Я, первокурсник, в пьяном угаре лежал на койке, окружённый тазиками и причитаниями своей подруги; меня тошнило. Распахнулась дверь, и мой друг Данила, с которым я и перебрал так в этот вечер, указывая на меня, воскликнул: «Вот он! Ему плохо! Играйте пацаны, играйте!» Пацаны, одним из которых был суровый Саня, а другим – здоровенный второкурсник Колян, покорно присели на табуретки передо мной и… стали играть. Это была баллада «Скорпионз» – «Holiday» – без слов, в две гитары. Я и не очень-то понимал, что происходит. Но это было красиво… Трогательно. И очень по-русски. «Умирать, так с музыкой!» – это лучшее, что смог придумать мой нетрезвый товарищ.

Судьба всегда являет нам свои решения оттуда, откуда мы их не ожидаем. Это первый урок и аксиома. Но мы всё же часто, вопреки её воле, тщетно ждём чего-то, не замечая уже свершившегося факта. Саня появился в моей жизни. Стал частью моей судьбы. Скромный, стеснительный, умный. Он обучил меня всему тому, что умел сам, и уже через пару месяцев мы сколотили музыкальную группу, репертуаром которой портили многочисленные университетские вечера. Конечно, мы собирались стать великими и создать новую музыку, но тайком мы, конечно, мечтали только о девчонках. Хотя главное – не это… Мы сочиняли, писали, играли и читали. Так рифма, ритм, математичность, смысл, мелодия, структура и форма не только своей неисчерпаемостью, но и закономерностью, проникли в наши души. Познание, как и творчество, сами по себе обусловленные рамками, оказались безграничны. Это меняет всё. Сущность не являлась больше конечной субстанцией…

Мы едем. «Ну, как дела с Маришкой-то?» – спрашиваю я Санька» по дороге в аэропорт. У Сани с Маришкой не очень. Всё к чему стремились – приобрели: квартиру, карьеру, новую машину… И, как часто бывает, дальше – ничего. Ни детей, ни любви, ни общих мечтаний. «Помнишь, ты говорил, что мечты должны быть завышены, недостижимы? – спрашивает Саня, – Вот как-то так… Жаль только жизнь второй раз не даётся…»

«Конфетки?» – предлагают сосучки стюарды. Сын, смущённо улыбнувшись, набирает неожиданно свалившийся подарок судьбы. Пусть набирает. Это аванс. Лишь потом, спустя много лет, когда-нибудь он осознает, что чтобы что-то получить – нужно что-то отдать. Однажды ему придётся платить. Какой путь выберет он – тяжёлых болезненных редких выплат или пожизненного рабства небольших довлеющих обязательств – решать ему. А сейчас – детская безмятежность, наверняка полная проблем в своей внутренней оболочке, но, как оказывается потом, – счастливая, кипит и возится на соседнем сиденье, снискивая наши улыбки…

Я помню, как увидел его впервые… Наступал новый, 2002-й, год. Я стоял перед дверью палаты для новорождённых. Слышно было, как в ординаторской по телевизору избранный президент поздравляет с праздником население моей страны, медсёстры разливают шампанское, и куранты отбивают наступление нового года по московскому времени. Подошедшая медсестра накинула на меня халат и открыла дверь. В палате стояло не более десятка люлек с новорождёнными, но я сразу узнал своего. Именно узнал… Пройдя по палате к окну, я заглянул в лицо безмятежно спящему в кроватке новому человеческому существу. В темноте окна бесшумно падал белый снег. Какие мысли посетили меня тогда? Я вдруг увидел, что это пофыркивающее, не осознающее ещё себя существо – вовсе не моя собственность, игрушка или ребёночек. Родилась новая Жизнь. Личность. Человек. С характером, внешностью, самобытностью, с будущими взлётами и падениями. Со своей судьбой. И уже сейчас, ничего не подозревающий, он уже обременён предъявленным ему происхождением, именем, гражданством, социальными обязательствами, местом и временем. Своим набором неизбежности…

Закончилась посадка, уселись пассажиры. Тимур со своей детской вездесущей любознательностью уже открыл и закрыл, проверив, все устройства и приспособления тесного пассажирского места. Изучил инструкцию. Прогудели турбины, и самолёт тронулся. «Пап, а какая сейчас скорость?» «…Километров триста, наверное». «А есть машины, которые разгоняются до такой же скорости?» «Конечно, есть. Спортивные, например, могут и четыреста набрать». «Так почему они не взлетают?» «Потому что нет крыльев… Чтобы взлететь – нужны крылья». Запомни, мой сын. Запомни навсегда. Это очень важно.

Простираясь до горизонта, облака создают огромное белоснежное пространство, выглядящее как настоящие снежные шапки гор, и мои караваны воспоминаний неспешно отправляются в далёкие 80-е – в жаркий и щедрый, богатый и мирный тогда Кавказ. Там, в маленьком городке, где покоятся могилы моих дедов, над Тереком возвышается высокий холм. Под холмом – руины древнего города Джулат, который в своё время рискнул не покориться Великому Тимуру. История эта почти всем известна – после взятия города Тимур приказал каждому воину бросить горсть земли на пепелище. Так над руинами вырос огромный холм. А над холмом поселилось безмятежное синее небо. Над небом, как говорят, в Вечности – седой Господь… И ровно через семьсот лет после этих драматических событий, на огрызке башни, торчащей из холма, восседал в одинокой задумчивости худощавый одинокий я. И более всего мне тогда хотелось быть причастным к чему-то великому. «Почему я не Тимур?» – думалось мне тогда. Что значат годы? Тысячелетия и, вообще, Время? Случай, шанс? Существует ли Судьба? Как у каждого подростка, мысли мои были в то время глобальны. И хотя я не открыл тогда рецепт процветания для всего человечества, но уже точно знал, что у меня будет сын, и звать его будут Тимур. И что я привезу когда-нибудь его, родившегося уже наверняка где-то в других климатических и временных поясах, сюда, в это место, посажу рядом и расскажу эту историю. И его юная впечатлительная душа наверняка поймёт, что где-то здесь её корни. Потому что корни нужны всему живому. Без них содержимое становится сухим.

Самолёт мягко рассекает разреженное пространство над облаками. «Пап, а здесь всегда так светло?» «Да. Потому что мы над облаками, и здесь всегда светит солнце. А если мы поднимемся ещё выше, то одновременно сможем видеть и звёзды». «Пап, а есть такая звезда, которую с земли видно даже днём?» «Нет, сын, нету. Утром, одновременно с солнцем, правда, можно видеть сияющую точку – но это не звезда, а планета Марс или Венера…» «Ага! Но я знаю такую звезду. Это Солнце!» М-м-м-м… Молодец, сын, а я и не подумал. Солнце. Получается, есть что-то, что светит всегда и везде, за любой тьмой и мглой… Всегда где-то рядом. Просто иногда в это трудно поверить…

Где-то там, под облаками, многострадальная земля, шумные города и молчаливое Озеро Забвений. Существует ли оно вообще? Куда я тащу сына? Зачем ему это нужно? Не рано ли ему встретить свою судьбу, а мне – избавиться от настойчивого прошлого? «Вот, Тимур, послушай, всё это пространство – от снегов Урала до пустынь Белуджистана, от Каспийского моря до монгольских степей – называют Центральная Азия. Это – сердце Евразии. Это место возникновения крупнейших древних культур и исторических народов, хотя сегодня оно пребывает в нищете и разделено между множеством стран. Может, оно всегда так и было? Однако история говорит, что именно отсюда мы, европейцы, позаимствовали идею туалетной бумаги, сахар, алгебраический метод исчисления, современную форму одежды, карту звёздного неба, цифры, струнные музыкальные инструменты, поэтическую рифму, курьерскую службу, женский бюстгальтер, монету и многое-многое другое. Кроме того, отсюда на историческую арену выкатились крупнейшие исторические народы – арии, потом сарматы, гунны и тюрки, и, наконец, монголы Чингисхана. Почти весь набор хромосом из того, что болтается по твоим клеткам. И завтра ты увидишь бывшие когда-то богатейшими города, возраст которых настолько велик, что установить его невозможно. Понял?» «Ага. А что-нибудь здесь осталось сейчас?»

Детская непосредственность зачастую более точно формулирует вопросы… Без оттенков и полумнений. Ибо истина не обладает многомерностью суждения. Истина – она пряма и проста в применении именно потому, что обязана являться как бы структурной, геометрической основой для фактов, событий и действительности. Единственный вопрос: существует ли она?

Центральная Азия… Осталось ли что-либо здесь сейчас? Нечто великое? Что увидит мой сын? Я знал, что осталось. Может, он и рассмотрит за внешним упадком то самое великое, что можно увидеть на нашей планете. То, что выше самых высоких небоскрёбов, древнее самых древних пирамид и сильнее самых сильных механизмов… Да. Неумолимая воля к жизни – вот что сильнее всего на свете. То, что в самых невыносимых условиях пробьёт себе дорогу, прорастёт и выживет. То, что разрушит все небоскрёбы, а потом возведёт их вновь. Что шире любого моря, да и, наверное, целой Вселенной. И непонятно, что здесь является причиной, а что следствием… Двигаться, преодолевать и жить. Без шансов, без плана на будущее. Что бы ни происходило. Всегда.

Это сердце Евразии. И это сердце – оно такое же, как человеческое. Хрупкое, ранимое, чуткое. И, не в пример молодой Европе, более древнее и умное. Только здесь – последнее пространство на планете, где слова «гость», «честность», «друг», «дом» и «бог» имеют совершенно недвоякий смысл. Смысл, который не бывает искажён временными обстоятельствами и финансовым положением.

«Люди, Тимур… Люди. Вот что, скорее всего, запомнится тебе здесь… Помнишь, как мы начали это путешествие? Помнишь ли эти суровые места Кавказа, Ирана, Урала и Балкан – какие воспоминания остались у тебя? Что самое красивое мы видели там, если не самих жителей? Помнишь, как в провинции Керман, в Мэйманде, куда мы так долго добирались, в этом наверняка беднейшем селении планеты, где люди живут в пещерах с наскальными рисунками, а кроме еды не имеют ничего, кроме сушёных орехов и грубых семян – помнишь, как нам предлагали гостеприимство и ночлег? Так же, как и во всех предельных точках наших дорог… Как каждый с интересом и улыбкой звал к себе нас – странных высоких белых людей. Бесплатно. Вот так-то. Там, где люди близко к земле, никто никогда не думает о сиюминутной выгоде. Здесь люди ничего никогда не получали „просто так“ и знают истинную цену вещей. И, думаю, что для них имеет ценность только то, что они могут забрать с собой, когда отправляются к своему Богу».

«Мне там понравилось», – говорит Тимур…

Чем суровее и ограниченнее условия существования, тем более высокий моральный кодекс формирует находящееся в этих условиях общество. Когда люди не оторваны от земли, нет искусственных умозрительных целей. Без них нет и мелочности. Это редкость, которую всё ещё можно встретить. Там, где люди окружены настоящим, нет ничего искусственного. Чувств, слов, переживаний. Получается, и люди там – настоящие?

Но как же нам сейчас, в этом перенасыщенном пространстве бурлящего современного мира, отделять здоровое от яда, настоящее от подмены, а истину от лести или лжи? Может быть, сделать себя неинтересным всему искусственному? Вывести свою душу с линии фронта извечной борьбы? Может, переформатировать своё сознание и тело на потребление того, что не сможет сделать тебя зависимым? Выбрать нечто большее, чем ты сам, а про остальное забыть?

«Э-э-э-э! Прямо смотри! Куда пошёл! Ты что, напился что ли?» В аэропорту Северной столицы идёт посадка на узбекский рейс. Бесправные, счастливые и несчастные, разбогатевшие и бедные, поддатые и набожные – тёмная толпа узбеков-гастарбайтеров проходит таможенный контроль. Мы, ожидая пересадки, наблюдаем. В памяти возникают лишь аналогии с военными фильмами, где немецкие солдаты беспощадно и плотно грузят пленных в вагоны поездов. Бедные работяги. Бесправные и гонимые здесь, такие же бесправные и обираемые на родине…

Мы все слабы; человек – слаб. Но человек слаб не тем, что делает ошибки. Эта мысль так важна, что необходимо повторить: он слаб не тем, что делает ошибки, он слаб не тем, что делает ошибки, он слаб не тем, что делает ошибки …. А тем, что СЛИШКОМ ЦЕНИТ СЕБЯ, ЧТОБ ДЕЛАТЬ ИЗ ЭТОГО ВЫВОДЫ. От этого – все беды на планете: от плохого обслуживания в ресторане до войн. Упорное повторение этого алгоритма создаёт наше вселенское зло. И при чём тут Бог?

Есть только один шанс – понять свою ничтожность, понять несовершенство. И тогда уже со смирением приходит сила. Становится смешным прежнее трепетное отношение к тому, «что обо мне подумают» и всяким беспонтовым движнякам собственного «я».

Самый простой путь к этому – личная душевная катастрофа, обесценивание всех прежних ценностей. А здесь уже и до Бога недалеко.

«Вначале был Логос. И Логос был с Богом. И Логосом был Бог» – слышу из глубин памяти слова ксёндза Ежи, зачитывающего мне, атеисту, первые слова Евангелия от Иоанна. «Пан Ежи!» – поправил я, – «…а „логос“ – разве это не значит „слово“?» Ежи задумчиво посмотрел на меня: «Вовсе нет. Хоть по-гречески, хоть по-арамейски…» – и, помолчав, добавил: «Всё гораздо глубже. Глубже. Подумай об этом как-нибудь…»

Здравствуй, Узбекистан. Влекомые толпой, мы входим в здание аэровокзала. На посту таможенного оформления огромная толпа. Оставив Тимура получать багаж, я ищу где бы выкурить сигарету и, в конце концов, останавливаюсь в туалете. Три часа ночи… Спешить некуда, потому что некуда. Никаких броней и договорённостей… Следом набивается десяток местных. «Турист или к родственникам? А, турист… Вот ты думаешь, может быть, что здесь так же к вам будут относиться, как в России к узбекам? Нет, не так, однако! Здесь хорошо встречают гостей! Так что ты здесь в такой безопасности, как у себя дома, а может, и больше…» «Ага, конечно…»

«Пап, ты вообще, знаешь куда идёшь?» – интересуется Тимур. «Когда GPS не знает, знает Аллах», – отвечаю я. Когда не знаешь, что делать, просто иди вперёд… Высадившись в аэропорту Самарканда и пройдя необременительный таможенный контроль, мы с Тимуром пробираемся через толпу наседающих орущих менял и таксистов. Четыре часа утра. Всегда в какой-то момент нужно делать выбор. Это неизбежно. Человек восточной внешности немногим старше меня, стоит чуть справа и напротив. Он отличается от наседающих со всех сторон просто тем, что не орёт. «Едем?» – глянув в глаза, мысленно спрашиваю у него я. «Едем», – так же без слов, кивнув головой, отвечает он. Я меняю 50 долларов у навязчивых менял, мы грузим рюкзаки и садимся в автомобиль. «Зря ты разменял у них деньги. Тебя только что обманули». Так мы встретили Искандера.

Утро. Женщина в платке и ярком халате убирает посуду со стола внутреннего дворика нашего маленького частного отеля, приговаривая себе под нос свои женские размышления и замечания. У неё явно хорошее настроение. В просвете неба над нами синеет величественный купол комплекса Гур-Эмир, находящегося буквально за углом… Но и не важно где ты… Жизнь создана по кальке. Здесь, в этих закоулках восточного древнего города, в небоскрёбах Нью-Йорка, в джунглях Амазонии, в виллах Лазурного берега мы все вынуждены оценить один и тот же набор чувственных переживаний и душевных стремлений. На голых ветвях щебечет маленькая птица. Яркое и тёплое весеннее солнце искрится на белоснежных пятнах запоздалого мартовского снега. У всех людей одни и те же проблемы, равно соответствующие масштабу личности. Я, ты, Пэрис Хилтон и Саддам. Различны только декорации. Мы все проживаем одинаковую по внутреннему содержанию жизнь.

На поднятую руку сразу же останавливается автомобиль. «А! Первый раз в Самарканде? Показать вам город?» Пара фраз, и мы садимся. «Ну что, рассказать вам что-нибудь?» И таксист начинает свои воспоминания: «Ну, расскажу историю… Был тут человек один. Я сразу его заметил, а среди всех таксистов он почему-то выбрал меня… Совсем уже немцем стал, но видно, что наш, что жил здесь когда-то. Так вот. Он рассказал, что, уезжая на ПМЖ в Германию, отколол кусочек мозаики с одного из мавзолеев Шах-и-Зинда. На память. И шесть лет, шесть лет (!) его теперь преследуют несчастья. И постоянно снится мавзолей. Так вот, все несчастья свои он связывал с этим кусочком мозаики. И что? Сразу из аэропорта мы поехали туда, у него даже клей с собой был, и приклеили несчастливый кусочек плитки. Не знаю уж, в то же самое место или как получилось. Прошло лет пять, наверное. И вот, приезжал он в прошлом году… Наладилось всё, говорит. Прошли несчастья. Так и есть. Самарканд своего никому не отдаёт, это все знают… Ну что, поехали?»

Пророчества. Эта земля полна ими. Что это? Потусторонние силы, божественное Провидение, материальность мысли или вовсе случайность? В пользу последнего свидетельствует тот простой факт, что предсказания, вообще-то, сбываются крайне редко. Но при этом многие события самими людьми принято обосновывать как исполнение пророчеств. В силу этого предсказание, которое выглядит истинным, но на самом деле таковым не является, может в значительной мере влиять на ход событий. Это многое объясняет. Но так же неоспоримо и то, что во все века и времена люди хотят быть причастными к тайне… И чем более считает себя человек неполноценным, тем это чувство сильнее.

С личностью и гробницей Тимура связано одно из известнейших пророчеств, известное как «проклятие Тамерлана». 16 июня 1941 года группой советских учёных были начаты раскопки гробницы с целью идентификации содержимого, что могло стать (и потом стало) громкой научной сенсацией. В какой-то день во время рабочего перерыва к члену экспедиции Малику Каюмову подошли три старика и спросили, участвует ли он в раскопках гробницы Тимура. Малик тогда пошутил, сказав, что он в этом деле главный и без него ничего не могут сделать. Тогда они сказали: «Вы ещё не открыли её? Гробницу нельзя трогать». Каюмов удивился. «Если её открыть, начнётся война. Так в книге написано», – пояснили они и показали на старинную книгу. В школе Малик учил арабский и попросил дать книгу, чтобы самому убедиться. Действительно, там было написано: «Если открыть гробницу, начнется страшная война». Тогда он спустился к академику Семёнову и писателю Садриддину Айни и пригласил их поговорить со стариками. Айни обиделся на стариков и прогнал их палкой. Малик Каюмов говорил потом: «Я был молод, и у меня не хватило ни ума, ни опыта для того, чтобы снять этих стариков на плёнку». Семёнов же махнул на них рукой: «Ерунда!» После перерыва гробницу Тамерлана открыли. Останки (по характерным признакам) без сомнения принадлежали Великому эмиру. Учёные были рады. Об этой сенсации заговорил весь мир. Малик рассказывает, как на следующий день в гостинице они включили радио и слушали новости о своей экспедиции. Говорили на всех языках – на немецком, на французском, на испанском. Один из операторов немного знал английский. Он вдруг побледнел, и когда его спросили о том, что случилось, он сказал: «Началась война. Гитлер напал на Советский Союз…»

То, что случилось потом, всем известно: Айни, Герасимов и Семёнов потратили немалые усилия, чтобы о проклятии стало известно товарищу Сталину. Хотя в те времена сама постановка подобного вопроса была немалым риском для жизни. Каюмов, глубоко переживая и чувствуя свою вину за происшедшее, в июле записался добровольцем на фронт. Неизвестно почему, но Сталин поверил пророчеству. Облетев по периметру всю тогдашнюю линию фронта, останки Тимура Великого с высшими военными почестями были торжественно захоронены в мавзолее Гур-Эмир, на прежнем месте. Было начало декабря 1941 года. Наступление немцев захлебнулось… Началась долгая битва за Москву.

«Многие перестали Бога бояться, от этого много плохого, – говорит Искандер. – Бог справедливый. Справедливость – это главное в мире. То, на чём держится мир…» Его искренние убеждения, основывающиеся на ясном и простом фундаменте, вызывают у меня уважение. Простота и краткость – почти всегда равны истинности и силе производимого действия. Поэтому я никогда не поверю в изящные логические умственные построения, которые многие люди считают своими жизненными правилами. Заповедями. Кодексом. Их не может быть много. Стол лучше стоит на трёх ногах, чем на четырёх.

Совсем скоро мы поймём, что стали друзьями. Случайны ли в таком случае эти случайные встречи? Разве не бывало такого, что в безликой толпе ты вдруг «узнаёшь» человека, безошибочно определяя, что с ним будет связана твоя последующая жизнь? Но и есть ли вообще тогда что-то, что мы получили неслучайно? Дружба… Когда-то давно мы с другом Андреем спорили, разговаривали и искали определения этому явлению весь вечер, когда старый наш университетский товарищ Лео, вызванный нами на сей диспут, войдя в квартиру с двумя бутылками коньяка, удивился: «А что спорить-то? Дружба – это когда любишь человека. Не ища взаимности, и не за что-то… Просто любишь это создание – и всё…»

Местная мудрость гласит: «Кто не путает других, тот путается сам». Томный тёплый вечер. Мы сидим в шумном ночном баре и пьём водку. Искандер удовлетворённо улыбается рядом. По какой-то причине ко мне в баре относятся как к царю. Периодически к нам подсаживаются или приглашают в свои компании. «Что происходит?» – спрашиваю я. «Да пока курил, вон тот, мордатый, меня подколол – типа уж не зарабатываю ли я деньги досугом с бедными европейскими скитальцами? Так вот, я сказал, что с тобой только ради денег. И что ты вчера на дискотеке без проблем спустил три тысячи баксов. И что платишь очень хорошо. Теперь весь бар так думает и об этом только и шепчется. Пусть облезут от зависти. Для них же деньги – это всё. Даже если он подгонит сейчас к крыльцу свой „Лексус“ и наденет всё золото сразу, я знаю, что у тебя челюсть не отпадёт. Потому что тебе всё равно. Пусть обосрётся. А потратить 3000 зелёных для него – вообще смерть. Даже на женщину. Облезет весь, но не сможет. Деньги для него – это слишком много». Я смеюсь. Вот же лис. По всем лекалам Сунь-Цзы мы владеем пространством, лишь только поменяв правила игры. Задав направление мыслей противника, таким образом предугадываем их ход. И этим формируем ход событий. «Война – это путь обмана». О, подсел приезжий олигарх из Казахстана… В замкнутых человеческих сообществах, как и в живом мире дикой природы, внешние признаки статуса имеют огромное значение. В тему вспоминается расхожая русская пословица: «Казах без понтов – беспонтовый казах». Хе-хе…