Бешеный мир

И прикусил язык, увидев наконец того, с кем говорю.

Воистину, тут было с чего утратить дар речи! Уже по голосу становилось понятно, что меня держит на прицеле человек внушительных габаритов. Но когда я взглянул на него воочию, сразу выяснилось, что мои прогнозы были явно занижены. Сам я тоже отнюдь не низкорослый – скорее, умеренно высокий, – но этот тип обгонял меня в росте на целую голову. Да и в ширине плеч превосходил изрядно. Отчего даже громоздкий полуавтоматический карабин «Вепрь-Молот» двенадцатого калибра смотрелся в его ручищах словно игрушка.

Я бы дал громиле на вид лет тридцать, однако в действительности он мог быть и старше, и моложе. Определить его возраст наверняка не позволяло его жутковатое лицо. Я повидал множество изуродованных шрамами лиц, но такое видел впервые. Шрамов на физиономии громилы было так много, что они сливались в одну сплошную сетку, покрывающую ему щеки, скулы, лоб и частично – нос. Было очевидно, что он заполучил их не в бою и не упав спьяну мордой в битое стекло. Такие отметины могли возникнуть лишь в процессе жестокого истязания или пытки. В их взаиморасположении даже наблюдался некий порядок, хотя наносили их далеко не с хирургической аккуратностью.

Первое сравнение, что пришло мне на ум при взгляде на это изобилие шрамов – из-за них кожа на загорелом лице громилы напоминала шкурку ананаса. Такое же сравнение явно приходило на ум и самому громиле. А иначе как объяснить, что он соорудил себе на макушке прическу, напоминающую пучок листьев, торчащих из этого фрукта? Если бы не нацеленный на меня «Вепрь», желание его хозяина придать себе сходство с ананасом вызвало бы у меня улыбку. Самоирония – хорошая и о многом говорящая черта характера. А самоирония в адрес собственного уродства свидетельствует о том, что этот парень являлся оптимистом по жизни. И не особо переживал насчет издевательств, которым он был когда-то подвергнут.

– Ну, чего заткнулся, ковбой? Пытаешься выдумать про меня какую-нибудь шутку? – поинтересовался ананасообразный человек, без труда прочтя мои мысли. Что, впрочем, было не так уж сложно. – Ну давай, выкладывай – посмеемся вместе!

– Я бы с радостью, только боюсь показаться неоригинальным, как и ты со своим «ковбоем», – ответил я. – К тому же я не имею привычки смеяться над людьми, что в одиночку вяжут целую банду. Ну, или не целую, если быть точным – троих бандитов ты все-таки упустил.

– Двоих, – поправил меня мордоворот. – Тот, кого эти твари называли Балабасом, валяется вон там. – Он кивнул на брешь в огораживающем метеостанцию невысоком заборчике.

Действительно, прямо в дыре лежало тело последнего дырокольца, которого можно было разглядеть в высокой траве, лишь хорошенько приглядевшись. Да и сама дыра, кажется, образовалась по вине Стасика. Удирая от двуногого хищника с дробовиком, Балабас получил в спину заряд картечи и, упав на хлипкий заборчик, проломил его. После чего так и остался валяться и истекать кровью в его обломках.

– Отлично: вот теперь все в сборе, – удовлетворенно заключил я и пояснил: – Насчет сбежавших Юрка и Жеки тоже можешь не беспокоиться. Я встретил их в паре километров отсюда, и мы не сошлись во мнении по поводу того, кому из нас жить, а кому умирать.

– Эй, протри-ка зенки: разве похоже, будто меня что-то беспокоит? – огрызнулся громила. – Или хочешь, чтобы я сказал тебе спасибо за эту пустяковую услугу? Ну, спасибо, раз такое дело! Доволен? А теперь будь добр, сделай мне еще одно одолжение – проваливай отсюда, пока мы по-настоящему не разругались.

– По-моему, из нас двоих ворчишь только ты, а я веду себя исключительно любезно, – напомнил я. – Да убери ружье-то, а то негоже вести деловой разговор, размахивая друг перед другом пушками.

– А разве нам с тобой есть что обсуждать? И что значит – «друг перед другом»? Ты что, ковбой, ослеп: это я держу тебя на мушке. А ты стоишь передо мной и треплешь языком вместо того, чтобы свалить отсюда подобру-поздорову, пока я добрый.

– Вышиби ему мозги, Квадро! – подал голос отмалчивавшийся до сей поры Дырокол. – Тебе же это раз плюнуть, хренов мокрушник! Не хочешь меня отпускать, так выполни хотя бы последнюю просьбу приговоренного к смерти! Убей «крысиного волка», и – век мне воли не видать! – я замолвлю за тебя словечко в аду перед дьяволом!

– Квадро?! – переспросил громила, недоверчиво прищурившись. – Так ты, ковбой, и есть тот самый Квадро, о котором болтают в здешних краях? А неплохо ты болтаешь по-русски для американца.

– Разумеется, неплохо, – усмехнулся я, – ведь я родился неподалеку от этих мест. И вообще, никакой я не американец, если на то пошло, а русский. Ну, разве что еще самую малость татарин и еврей, но для русского это вполне допустимая погрешность. А тебя как звать-величать, большой и суровый человек с ружьем? Дырокол обозвал тебя «крысиным волком», но, готов поспорить, он говорил так со зла, и на самом деле твое имя звучит намного добрее.

– В этих краях меня не знают. – Собеседник не спешил раскрывать передо мной карты, но карабин все-таки опустил. После чего полез в карман и, вынув оттуда пачку сигарет с зажигалкой, закурил. – Да и в других краях я не слишком известен. Но меня это вполне устраивает, ведь я не ношу пижонских шляп и не гоняюсь за дешевой славой. Вот пускай оно и дальше так остается.

– Разумная позиция. Уважаю и отчасти даже завидую, – пожал я плечами, пропуская мимо ушей очередную грубость. – Хотя на переговорах с тобой все-таки настаиваю. Уверен, что, будучи двумя практичными людьми, мы быстро придем к взаимовыгодному соглашению.

– Не видишь, что ли – я тут немного занят, – пробурчал громила, отставляя «Вепрь» и доставая из поясных ножен устрашающих размеров оружие – нечто среднее между мачете и абордажной саблей, чья гарда являла собой вдобавок шипастый кастет. – Хотя можешь рассказать мне о своем предложении, пока я буду работать. Раз уж на то пошло, тебя в любом случае будет приятнее слушать, чем верещание этих животных.

Увидев приближающегося к ним мордоворота с тесаком, бандиты задергались, а Дырокол, с чьего рта я отклеил пластырь, взялся орать в его адрес проклятья. Такие, какие я доселе никогда не слышал, поскольку был плохо знаком с блатным жаргоном. Судя по отчаянию, что также звучало в этом крике, Вован ничуть не усомнился в серьезности кровожадных намерений человека-«ананаса». А значит, он и правда обнажил тесак не с целью попугать своих пленников.

– Что это ты затеял, позволь тебя спросить?! – спохватился я, стараясь перекричать вопли Дырокола.

– А сам-то как думаешь? Довожу дело до конца, вот что, – как ни в чем не бывало ответил громила, не вынимая сигарету изо рта, и деловито проверил пальцем остроту лезвия. – Ты бы, конечно, просто разнес им черепушки из своих пукалок. Но я, видишь ли, человек небогатый и привык экономить патроны. Да и не заслужили эти трое быстрой смерти. Будет справедливее дать «покайфовать» им напоследок хотя бы полчаса… Тебя не напрягает этот шум? Могу, если хочешь, перерезать Вовану голосовые связки, чтобы он не мешал тебе слушать пение птиц, шелест листвы и все такое…

Как и ожидалось, человек-«ананас» оказался не лишен чувства юмора. Вот только желания смеяться над его шутками у меня не возникло. Ситуация вот-вот грозила выйти из-под моего контроля. Требовалось принимать срочные меры, чтобы довезти до нанимателя хоть какие-то доказательства гибели банды Дырокола. Хотя бы его голову. Этот же садист грозил оставить меня ни с чем, ведь голова с изуродованным лицом не стоила ни гроша, поскольку не годилась для опознания.

– Погоди, не спеши! – обратился я к громиле. Тот как раз встал напротив мычащего и дергающегося Моти Дрища и прикидывал, какую бы часть его тела отрезать в первую очередь. – Зачем понапрасну рубить на гуляш того, за кого в цельном виде тебе отстегнут хорошую награду?

– Награда меня не интересует, – помотал головой этот несговорчивый бессребреник. – Есть на свете вещи, ковбой, которые надо делать безо всякой награды. И даже не за спасибо, а просто так, от души. Хотя тебе, охотнику за головами, который забесплатно пальцем о палец не ударит, этого не понять…

М-да, тяжелый случай. Тяжелый и по нынешним меркам исключительный.

И ладно бы, своди живодер с Дыроколом личные счеты – тогда его альтруизм был бы еще объясним. Но, насколько я понял, ничем таким в их разборке и не пахло. Громила вел себя абсолютно невозмутимо и даже пытался шутить. Иными словами, вел себя совсем не так, как мститель, добравшийся до своих заклятых врагов. И на махрового садиста, пьянеющего от вида и запаха крови, он не походил. Кажется, будто для него это было всего-навсего привычное хобби. Такое, которое его давно не возбуждало, но которое по-прежнему оставалось для него интересным.

– Ну хорошо, – заключил я и решил зайти с другого бока. – А обязательно кромсать этих подонков здесь и сейчас? Разве нельзя предать их мучениям в каком-нибудь другом, более подходящем месте? Так, чтобы их смерть вошла в легенды и послужила уроком другим подонкам, когда они снова сюда нагрянут?

Мордоворот отвлекся от Дрища и, нахмурившись, пристально посмотрел на меня.

– А ты, гляжу, все никак не уймешься, ковбой, – хмыкнул он, покачав головой. – Похвальное упрямство. Только тебе уже известен мой ответ: я не поручаю кому-то убирать за собой мусор, который могу убрать сам.

– Вот и прекрасно! Лучше не придумаешь! – Я подмигнул ему и показал большой палец. – Там, куда я направляюсь, нет палача, способного причинить Дыроколу те страдания, которые он действительно заслуживает. Так что твоя помощь пришлась бы тем людям весьма кстати. Можешь даже надеть маску, если не хочешь, чтобы тебя запомнили. Сам посуди, от чего больше пользы: от казни бандита в глуши или от казни, совершенной на глазах у пары сотен зрителей. Многие из которых, между прочим, потеряли по его вине друзей и родственников и даже не надеялись на то, что однажды их гибель будет отмщена.

Палач ответил не сразу. Некоторое время он в молчании переводил свой тяжелый взор с меня на пленников и обратно, но, похоже, его мысли заработали в правильном направлении. Когда садист отвлекается от своего любимого занятия и призадумывается, можно быть уверенным – он отнесся к твоим словам со всей серьезностью.

– Что именно натворили эти животные в том месте, куда ты меня приглашаешь? – поинтересовался мордоворот спустя примерно минуту. – Только предупреждаю: говори правду, потому что я нутром чую, когда мне вешают на уши лапшу!

– Хочешь знать правду, значит, ее и получишь, – заверил я его. И поведал ему о том, о чем мне рассказали мои наниматели из деревни Лопатино. В их истории хватало душераздирающих подробностей, способных пронять даже такого непрошибаемого головореза, как этот малый. А если я где-то что-то и приукрасил, то совсем чуть-чуть. Не настолько, чтобы погрешить против истины и дать моему слушателю изловить меня на лжи.

По ходу моего рассказа лицо истязателя становилось все мрачнее и мрачнее. Несмотря на его звериные наклонности, кое-что человеческое в нем все-таки оставалось. Самая малость, но этого было достаточно, чтобы мы с ним пришли-таки к компромиссу.

– Ладно, твоя взяла, – буркнул громила. И, вернув тесак в ножны, с досадой посмотрел на получивших отсрочку от смерти бандитов. – Так и быть, прокачусь с тобой до той дыры, покажу тамошним слюнтяям, что почем, раз у них самих для этого кишка тонка. У тебя в багажнике найдется еще веревка, чтобы связать добычу покрепче?

– Разумеется! И не только веревка, но и кандалы найдутся – без них в моей работе не обойтись… Так как прикажешь тебя называть? Не Крысиным же Волком, в конце концов. Не спорю, крутое имечко, но какое-то оно все же неправильное. Да и обидное, если на то пошло.

– Я – Панкрат, – не слишком охотно признался мой временный компаньон и попутчик, – но можешь, если хочешь, называть меня Ананасом. И еще ты должен кое-что обо мне знать. На самом деле я – один из них… – Он указал на Дырокола и его подручных. – В смысле, не из их банды, а тоже из беглых зэков. Понимаю, что такие чистоплюи, как ты, не верят на слово выродкам вроде меня, но все равно скажу: я с бандитской жизнью давно завязал. Окончательно и бесповоротно. И к тухлому блатному миру всяких там Дыроколов и ему подобных больше не принадлежу. А иначе, сам посуди, с чего бы эти твари называли меня «крысиным волком»?

– Считай, Панкрат Ананас, что я – неправильный чистоплюй, и, так уж и быть, приму твои слова на веру, – кивнул я. – Ну а зовут меня Степан. Степан Иванович Четвертаков, а не Стэнли Квадро, хотя в здешних краях я более известен под своим цирковым псевдонимом. Кстати, тебе тоже не помешает взять кое-что на заметку. А именно: раз уж мы с тобой договорились отправить этих троих на честный суд, я не допущу, чтобы по дороге ты нанес кому-то из них увечья. Настанет время – увечь их сколько влезет. Но до той поры чтоб ни-ни, о’кей?

– Это будет нелегко, но я попробую, – проворчал Ананас. – Ладно, Иваныч, тащи свои кандалы, а я пока приберу вещички этой гоп-компании. Негоже оставлять здесь столько полезного добра. Я за наградами не гоняюсь, но от трофеев не имею привычки отказываться. Не знаю, как тебя, а меня в тюрьме не обучали питаться одним святым духом…

Глава 5

Как известно, кладбища – не самые удачные площадки для строительства на них чего бы то ни было.

Все это, конечно, обычные суеверия и предрассудки. В каждом крупном городе Земли, особенно в городах с многовековой историей, есть кварталы, стоящие на местах старых захоронений. И что? Да ничего. Проживающие там люди заняты повседневными делами и в большинстве своем понятия не имеют, что буквально ходят по костям сотен или даже тысяч истлевших человеческих тел. Ничего не поделаешь – города неминуемо разрастаются вширь. И вот уже на тех их окраинах, где прежде располагались кладбища, бьет ключом жизнь: высятся дома, ездят по улицам машины, зеленеют парки, работают фабрики, шумят рынки…

Впрочем, если бы ученые, бурившие четыре с лишним года назад недра под злополучной станцией метро «Трубная», наткнулись на обычное кладбище, вряд ли это так взбудоражило бы планету. Скорее всего, о такой находке сегодня никто и не помнил бы. Но ученым повезло: их открытие наряду с их именами вошло в историю. Вошло, даже несмотря на то, что вскоре после этого наш мир рухнул в тартарары, и та история – история нашей цивилизации, – возможно, подошла к своему концу. Однако пока в ней не была поставлена финальная точка, мы еще не забыли о том, с чего началась ее финальная глава. И что творилось тогда в Москве и в остальном мире.

Открытие тех бурильщиков произвело фурор не только в научных, но и в других кругах, причем весьма далеких от науки. Также оно подлило масла в огонь страстей, что бушевали в Интернете после вспышки московской зомби-лихорадки. И хоть связь между нею и находкой ученых была чисто умозрительной, никто – ни высоколобый профессор, ни простой обыватель, – не сомневался: они наблюдают не разрозненные явления, а звенья одной цепи.

А как иначе было назвать орду копателей, роющих землю над гигантским могильником, площадь которого не удавалось вычислить даже приблизительно?

Возраст человеческих костей, которыми был завален могильник, равнялся примерно полутора миллионам лет. Это удалось определить по самим костям, а не по геологическим слоям, в которых они залегали. Со слоями поначалу возникла неразбериха – те оказались гораздо старше, чем обнаруженные в них останки. Но когда с помощью зондов была разведана истинная глубина могильника, многое встало на свои места.

Многое, но не все. И главными вопросами, оставшимися без ответа, были: «Что за причина согнала сюда этих людей и умертвила их?», «Как это было сделано?» и «У кого в ту эпоху хватило сил, чтобы вырыть столь исполинскую могилу?».

На то, что яма для могильника имела искусственное, а не природное происхождение, указывал характер ее дна. Его испещряли окаменелые следы, которые при внимательном изучении оказались следами человеческих рук и примитивных орудий труда. Отсюда и возникло несоответствие: древние люди углубились в еще более древние земные слои, где и похоронили то ли других людей, то ли самих себя. Причем больше походило на второе – кости верхних конечностей почти всех исследованных скелетов имели повреждения. Такие же, какие сегодня получали копатели-зомби, роющие голыми руками землю на Трубной площади и в ее окрестностях.

Точные границы могильника установить не удалось. Зонды, опущенные в скважины, что были пробурены за пределами карантинной зоны, наткнулись на тот же слой из спрессованных окаменелых скелетов. Их залегало под северными районами центральной Москвы десятки миллионов – и это только по самым грубым и приблизительным подсчетам! Неудивительно, что такая новость лишь усугубила страх ее жителей, и без того напуганных усиливающимся день ото дня наплывом копателей.

Среди костей были обнаружены не до конца разложившиеся артефакты той эпохи: пуговицы, инструменты, предметы быта и другие мелкие вещи или их обломки. Судя по качеству их изготовления, в могильнике покоились представители довольно развитой цивилизации – однозначно, самой древней из всех открытых нами цивилизаций наших предтеч. Лишь единственная версия объясняла эту находку и связывала ее с копателями: обитатели Земли уже сталкивались с подобным явлением. И в прошлый раз предотвратить катастрофу не удалось – она разразилась в невиданных масштабах. Таких, что напрашивались самые неутешительные догадки: после того как ее жертвы очутились в одной братской могиле, та цивилизация прекратила свое существование. А если кто-то из ее представителей выжил, он не только не возродил ее заново, но и не смог сохранить ее наследие.

И вот история повторялась. Вопреки крылатой поговорке – не в виде фарса, а возможно, в еще более катастрофическом масштабе. К этому имелись все предпосылки: количество вероятных жертв, стягивающихся к новому вероятному могильнику, постоянно увеличивалось. А сам он становился все глубже и шире, даже несмотря на то, что зомби продолжали рыть его руками. Лишь изредка в руках какого-нибудь копателя-профи можно было увидеть лопату, кирку или тачку, что, разумеется, никак не отражалось на производительности здешнего труда.

Вести полноценные исследования супермогильника из тоннелей метро было невозможно по техническим причинам. А наверху этому препятствовали орды зомби. Они продолжали собственные раскопки, уничтожая оккупированный ими район столицы. Подрывая фундаменты, они обрушивали здания себе же на головы и гибли десятками. Но на место погибших приходили новые копатели. С упорством, достойным лучшего применения, они разгребали завалы, не обращая внимания на засыпанных камнями мертвецов и корчившихся раненых. Последние не кричали от боли и не взывали о помощи, а продолжали грести руками землю до тех пор, пока не испускали дух. После чего их, как и прочих мертвецов, съедали другие копатели. Что уже никого не удивляло. Каннибализм стал среди них обыденным явлением, ведь рост их численности опережал темпы поставок им гуманитарного продовольствия.

Через год после начала массового безумия на «Трупной площади» военное положение было введено не только в Москве и во всех российских городах от Калининграда до Сибири, но и в странах Европы, Скандинавии, на Кавказе, на Ближнем Востоке и в Средней Азии. Появляясь то здесь, то там, копатели сбивались в стаи и двигались к Москве, разоряя все на своем пути. Государственные институты в пораженных эпидемией странах пока с грехом пополам функционировали, и законная власть еще имела в них авторитет. Но во многих местах уже царили хаос и анархия.

Беспорядки чинили не только зомби, но и те, кто решил половить рыбку в мутной воде: бандиты, анархисты, мародеры… Мировую экономику лихорадило. Деньги обесценивались. Долгие перебои с энергоснабжением стали привычным делом. Транспортное сообщение и связь работали из рук вон плохо. В армиях начались разброд и повальное дезертирство. Границы из-за постоянных прорывов зомби почти не охранялись. Навстречу копателям двигались беженцы. Те, которые насмотрелись на их бесчинства и решили, пока не поздно, убраться подальше от расползающегося очага московской аномалии. И все же этот мир оставался привычным нам миром, дающим надежду, что однажды корень нынешнего зла будет найден и уничтожен. После чего кризис сойдет на нет, безумцы-копатели очнутся от наваждения, и к нам снова вернутся спокойствие и порядок.

Нормальные люди объединяли усилия в борьбе с нарастающей угрозой, возводили укрепления, вооружались всем, чем только могли. Но никто из них не был застрахован от того, что рано или поздно у него в голове прозвучит Зов – так за неимением иного объяснения стали называть этот феномен. Зов выбирал свои жертвы по принципу рулетки и мог разразиться в голове у любого. И горе друзьям и близким такого бедолаги, которые оказывались поблизости от него и не успевали вовремя обнаружить угрозу. Новоиспеченный копатель был подобен неразорвавшейся гранате. В лучшем случае он мог подчиниться Зову и, не разбирая дороги, отправиться в сторону Москвы. В худшем – отправиться в сторону Москвы после того, как прикончит одного или нескольких человек, которые, по его мнению, стояли между ним и его заветной целью.

За год не затронутое Зовом население Европы, Ближнего Востока и половины Азии поголовно заразилось другой болезнью – паранойей. Мужья теперь боялись засыпать рядом с женами, матери – с малолетними детьми, а в домах накрепко запирали на ночь не только входные двери, но и комнатные. Ночевать вдвоем или втроем в одной комнате стало таким же рискованным занятием, как курение рядом с открытой пороховой бочкой. Прежде чем новые правила безопасности вошли в привычку везде и всюду, немало людей погибло от рук тех, от кого, казалось бы, им в последнюю очередь стоило ожидать удара в спину. Впрочем, даже тщательное соблюдение мер предосторожности не гарантировало, что они остановят объявившегося среди вас копателя. А если тот вдобавок ко всему оказывался берсерком или профи…

День, когда набирающая обороты катастрофа докатилась лично до меня, я помню фрагментами. Есть среди моих воспоминаний того дня четкие, есть смутные, а есть и пробелы, что начисто стерлись из памяти. Тем не менее последние я тоже считаю важными деталями этой мозаики, без которых она для меня не склеивалась. И которую, будь на то моя воля, я бы никогда не склеивал. К сожалению, вышибить те воспоминания из моей головы могла лишь пуля – вместе с мозгами и жизнью. Но, видимо, я был чересчур малодушен, чтобы раз и навсегда разобраться со всеми моими проблемами столь радикальным способом.

Это случилось незадолго до того, как в Москве, а следом за нею в других местах, было введено военное положение. Надвигалась зима, и наш цирк «Легенды Дикого Запада» возвращался с гастролей в Ярославль – город нашей постоянной прописки. Полагаю, можно не уточнять, что те гастроли выдались не слишком удачными. Особенно во второй половине лета и начале осени. Людям становится не до цирковых шоу, когда вокруг творится нечто зловещее и необъяснимое. А тем более, если кто-то из их родных, друзей или знакомых внезапно лишается разума, становится агрессивным и уходит из дому в неизвестном направлении… Точнее, в известном – в Москву. Но поскольку копатели шли туда не разбирая дороги, их безутешным родственникам было трудно отыскать и поймать такого безумца по пути в столицу.

С грядущей зимой многие, в том числе и я, связывали наши надежды на лучшее. Трудно объяснить, почему. Но лично мне тогда казалось, что морозы должны затормозить распространение психической эпидемии. А уж до весны ученые наверняка отыщут источник заразы и уничтожат его. Не могли не отыскать, ведь место, куда стремились все психи, красноречиво указывало на то, где сокрыт корень этого зла.

Наш оптимизм выглядел наивно, но в те дни думать так было нормально. Тем более что в нашей цирковой труппе никто пока не сошел с ума, и вообще мы не сталкивались еще ни с одним копателем. Жонглеры, эквилибристы, трюкачи, вольтижеры, дрессировщики, фокусники, клоуны, а также униформисты, костюмеры, конюхи, водители и прочий служебный персонал – все мы во время гастролей жили одной дружной семьей. Были среди нас и обычные семьи. Сам я, к примеру, жил в гражданском браке со своей ассистенткой Аленой, у которой был сын Антошка – не мой, но для меня это не имело значения, поскольку я относился к нему как к родному. В тот год ему как раз исполнилось шесть лет, и в будущем году он должен был пойти в школу. А пока Антошка – бойкий и непоседливый мальчуган – колесил вместе с мамой и всеми нами по России, что ему безмерно нравилось. И о чем Антошка наверняка станет скучать после того, как останется у бабушки в Ярославле, где ему предстояло учиться.

Оглядываясь сегодня назад, я понимаю, что никогда не был для Антошки хорошим отцом. Да и просто отцом тоже вряд ли был, к чему я не особо и стремился. Потому что настоящий отец на моем месте проявил бы себя гораздо более осмотрительным человеком. И подготовился бы ко встрече с опасностью, о которой твердили в каждом выпуске теленовостей. И которая была намного ближе, чем мне тогда виделось. Но я оказался к ней совершенно не готов. Хуже того – когда она нагрянула, я валялся пьяный после попойки, что мы устроили в автобусе по дороге домой, празднуя окончание гастролей. И в тот момент, когда я был нужен Алене и Антошке больше всего на свете, меня не оказалось рядом. А когда я очнулся, понял, что происходит, и поспешил к ним на помощь, было уже слишком поздно…