Дюна. Первая трилогия

Полковник-башар встал в полушаге от барона, упер руки в бедра. Охранники неуверенно крутились позади.

Барон заметил и то, что офицер не салютовал ему, и презрительное выражение на лице – и его неуверенность возросла. На планете был лишь один легион сардаукаров – десять бригад; но барон не обманывал себя. Этот легион вполне мог, повернув оружие против сил Харконненов, разгромить их.

– Скажите своим мальчикам, чтобы они не пытались мешать мне видеться с вами, барон, – прорычал он. – Мои парни привели к вам герцога Атрейдеса – прежде, чем мы с вами могли решить его судьбу. Мы обсудим ее сейчас!

«Я не могу потерять лицо перед своими людьми», – подумал барон.

– Так что же? – Барону удалось произнести эти слова холодно и спокойно, и он почувствовал гордость.

– Мой Император повелел мне проследить, чтобы его царственный родич умер без мучений, чисто и быстро, – объявил полковник-башар.

– Таков же был и приказ Его Величества мне, – солгал барон. – Вы же не думаете, что я могу ослушаться своего Императора?

– Я должен доложить моему Императору лишь то, что видел собственными глазами, – ответил сардаукар.

– Герцог уже мертв, – отрезал барон и махнул рукой, давая офицеру понять, что тот может идти.

Но полковник-башар не сдвинулся с места – стоял, глядя барону в лицо. Ни малейшее движение мускула или глаза не показывало, что он понял, что его отсылают.

– Как он умер? – резко спросил он.

«Это уже чересчур!» – подумал барон.

– От собственной руки, если вам так уж необходимо это знать, – огрызнулся барон. – Он принял яд.

– Я должен увидеть тело, – заявил полковник-башар. – И немедленно.

В притворном негодовании барон поднял глаза к потолку. Тем временем он лихорадочно обдумывал создавшееся положение.

Проклятие! Этот глазастый сардаукар увидит комнату прежде, чем удастся убрать следы происшедшего!..

Помешать этому было нельзя, понял барон. Сардаукар увидит все. Поймет, что герцогу удалось убить людей барона… что сам барон уцелел, судя по всему, чисто случайно. Остатки ужина на столе, мертвый герцог напротив, смерть и разрушение вокруг говорили слишком о многом.

И помешать этому нельзя!

– И задержать меня не удастся! – рявкнул полковник-башар.

– Никто вас и не задерживает, – ответил барон, глядя в обсидиановые глаза сардаукара. – Я ничего не скрываю от своего Императора. – Он кивнул Нефуду. – Покажи полковнику-башару все, сейчас же. Проведи его в дверь, у которой ты стоял, Нефуд.

– Прошу вас сюда, сэр, – показал Нефуд.

Медленно, высокомерно сардаукар обошел барона, плечом вперед прошел сквозь толпу охранников.

«Невыносимо, – думал барон. – Теперь Император узнает о моем промахе! И поймет его как признак моей слабости!..»

Ужасно было понимать, что Император и его сардаукары одинаково презирали слабость. Барон прикусил губу, пытаясь утешить себя воспоминанием о том, что по крайней мере Император ничего не узнал о налете Атрейдесов на Гьеди Прайм и уничтожении харконненских складов с Пряностью.

Будь проклят этот скользкий герцог!

Барон глядел в спину уходящим – заносчивому надменному сардаукару и коренастому Нефуду, оказавшемуся таким полезным человеком.

«Надо приспосабливаться к обстоятельствам, – думал барон. – Придется опять поставить над этой чертовой планетой Раббана. И ничем его не ограничивать. Арракис должен быть готов принять моего Фейд-Рауту. Дьявол побери мерзавца Питера – дал себя убить прежде, чем я использовал его до конца!»

Барон вздохнул.

И надо будет, не откладывая, послать на Тлейлакс за новым ментатом. Уж конечно, они уже подготовили его для меня!

Стражник рядом с ним кашлянул. Барон повернулся к нему:

– Я проголодался.

– Слушаю, милорд.

– И я хочу отвлечься, пока вы чистите комнату и выясняете все детали случившегося, – прогудел барон.

Стражник опустил глаза:

– Чем желал бы отвлечься милорд?

– Я буду в опочивальне, – сказал барон. – Так вот, пришли туда этого мальчишку, которого мы купили на Гамонте – ну того, с очаровательными глазами. И вот что, дайте ему наркотик. У меня нет настроения бороться…

– Слушаю, милорд…

Барон развернулся и пошел своей подпрыгивающей походкой, вызванной поддерживавшим его тушу полем подвески, в сторону своих апартаментов. «Да, – думал он, – того парнишку с очаровательными глазами. Парнишку, так похожего на юного Пола Атрейдеса».

* * *

О моря Каладана!

О люди герцога Лето!

Пала его твердыня,

Пала навеки…

Из сборника «Песни Муад’Диба», сост. принцесса Ирулан

Полу казалось, что все его прошлое, все, что он испытал в жизни, обратилось в песок, клубящийся в песочных часах. Он сидел, обняв колени, подле матери, внутри крохотной палатки из ткани и пластика – диститента, который нашелся вместе с фрименскими одеяниями (Пол и Джессика уже облачились в них) в спрятанной в топтере сумке.

Пол нисколько не сомневался в том, кто положил ранец под сиденье, кто направил машину с ними именно сюда.

Юйэ.

Доктор-предатель отправил их прямо в руки Дункана Айдахо.

Пол сидел, глядя сквозь прозрачную стенку в торце диститента на освещенные луной скалы, окружавшие убежище, где их спрятал Айдахо.

«Прячусь, как ребенок – а ведь я теперь герцог!» – подумал Пол. Эта мысль раздражала – но от того, что они поступают лишь разумно, деться было некуда.

С его восприятием за ночь случилось нечто странное. Теперь он обостренно-ясно видел все происходящее вокруг него, все случившееся с ним. И чувствовал, что не в силах остановить поток вливающейся в него информации, не в силах избавиться от той ледяной точности, с которой добавлялась каждая новая деталь к его знанию. Вся способность к расчету сосредоточилась в его обостренном восприятии. Это были способности ментата – и гораздо больше.

Пол вспомнил мгновения бессильной ярости, охватившей его, когда неизвестный орнитоптер вынырнул из тьмы и пошел на них, падая стремительно, как гигантский коршун, и ветер выл в его крыльях. В этот миг что-то случилось с разумом Пола. Орнитоптер скользнул на крыло, развернулся, пролетел над песчаным гребнем к бегущим фигурам – к матери и к нему самому, сел. Пол вспомнил запах горелой серы от скользнувших по песку обожженных трением полозьев, донесенный до них ветерком.

Мать повернулась, готовая принять разряд лучемета от харконненского наемника, – и увидела Дункана Айдахо. Тот распахнул дверцу машины, высунулся наружу и закричал:

– Скорее! След червя к югу!..

Но Пол, поворачиваясь, уже знал, кто пилотирует топтер. Мельчайшие детали – стиль полета, резкое приземление – детали столь неприметные, что даже мать их не разглядела, – эти детали точно сказали Полу, кто сидел в пилотском кресле.

В противоположном конце палатки шевельнулась Джессика, задумчиво проговорила:

– Я вижу лишь одно возможное объяснение. Харконнены держали заложницей жену Юйэ. Он ненавидел Харконненов! Я не могла ошибиться в этом. Да ты и сам прочел записку. Но почему он спас нас?

«Она поняла это только сейчас… и как плохо, как мало поняла!» – подумал Пол. Эта мысль была для него потрясением. Сам-то он понял это как нечто очевидное, уже читая записку, приложенную к герцогскому перстню с печатью.

«Не пытайтесь простить меня, – писал Юйэ. – Я не хочу вашего прощения. И без него тяжело мое бремя. Сделанное мною – сделано без злобы, но и без надежды быть понятым. Это – мой тахадди-аль-бурхан, величайшее мое испытание. Посылаю вам герцогскую печать Атрейдесов в знак того, что написанное мною истинно. Когда вы будете читать эти строки, герцога Лето уже не будет в живых. Утешьтесь тем, что он, обещаю, умрет не один: тот, кого и вы и я ненавидим более всех на свете, умрет вместе с ним».

Ни обращения к адресату, ни подписи. Но они хорошо знали этот почерк – почерк Юйэ.

Вспомнив письмо, Пол вновь ощутил и горечь того момента. Нечто болезненно-чужое, происходящее вне его нового, пробужденного сознания. Он прочел о гибели отца, понял, что это правда, – но воспринял это лишь как новую информацию, которую следовало внести в память, а затем использовать.

«Я любил отца, – подумал Пол и понял, что это действительно так. – Я должен чувствовать скорбь. Я должен хоть что-то чувствовать!..»

Но все, что он чувствовал, было лишь понимание: это – важная информация.

Да, всего лишь факт, важный, но такой же, как и многие другие.

Все время его разум продолжал отстраненно накапливать впечатления, ощущения, рассчитывать и экстраполировать данные.

Полу вспомнились слова Халлека: «Настроение – это для животных или в любви… А сражаешься ты, когда возникает необходимость, а не по настроению».

«Вот, наверное, в чем дело, – подумал Пол. – Отца оплакивать я буду позже… когда будет для этого время».

Но он не чувствовал, чтобы холодная отчетливость его разума прервалась хоть на миг. Эта новая отчетливость была лишь началом, ощущал он, – и она росла. Его охватило чувство ужасного предназначения, впервые испытанное во время встречи с Преподобной Матерью Гайей-Еленой Мохийам. Во время испытания гом джаббаром. Правая рука – рука, все еще помнившая ту боль, – заныла, он ощутил, как ее покалывает и дергает…

«Интересно, каково быть этим их Квисатц Хадерахом?» — подумал он.

– Я подумала было, что Хават опять проглядел и Юйэ вовсе не был Суккским доктором, – задумчиво проговорила Джессика.

– Он был тем, кем мы его считали, – ответил Пол, подумал: «Почему она так медленно осознает такие простые вещи?» Вслух же он сказал: – Если Айдахо не доберется до Кинеса, мы…

– Он – не единственная наша надежда, – перебила Джессика.

– Я хотел сказать не о том.

Она услышала в его голосе стальные, повелительные нотки и удивленно взглянула сквозь сумрак палатки на сына. Темный силуэт на фоне посеребренных луною скал, видневшихся сквозь прозрачную торцевую стенку диститента.

– Наверняка спасся еще кто-то из людей твоего отца, – сказала она. – Мы должны их собрать, найти…

– Нам придется рассчитывать только на себя, – жестко сказал Пол. – И наша первая забота – это фамильный ядерный арсенал. Мы должны получить его прежде, чем до него доберутся Харконнены.

– Вряд ли им удастся найти наше ядерное оружие, – возразила Джессика. – Вспомни, как оно спрятано!

– Мы не можем рисковать.

Она подумала: «Он рассчитывал угрожать планете и запасам Пряности фамильным атомным оружием. Шантаж – вот что у него на уме! Но если он решится… все, на что он сможет рассчитывать, – это бегство, отступничество, жизнь без имени…»

Слова матери вызвали у Пола мысль о людях, погибших в эту ночь. Это была уже мысль герцога. «Люди – вот истинная сила Великих Домов», – подумал Пол и вспомнил слова Хавата: «Грустно расставаться с людьми, а место – это всего лишь место».

– За них сардаукары, – сказала Джессика. – Придется ждать, пока сардаукары не уйдут.

– Они думают, что поймали нас между Пустыней и сардаукарами, – ответил Пол. – Они хотят, чтобы не осталось никого из Дома Атрейдес. Тотальное уничтожение – вот их цель. Так что не стоит рассчитывать на то, что кто-то из наших спасется.

– Не могут же они бесконечно рисковать раскрыть роль Императора в случившемся!

– Разве?

– Но ведь хоть кто-то из наших людей спасется, и…

– Ты веришь, что кто-то может спастись?

Джессика отвернулась, испуганная горькой силой в голосе сына. В нем звучала точнейшая оценка шансов. Она почувствовала, что разум сына неожиданно сделал скачок и был теперь гораздо мощнее ее разума; теперь Пол в некоторых отношениях видел много больше, чем она. Джессика сама участвовала в формировании этого разума – но теперь вдруг ощутила страх перед ним. Она подумала о герцоге, о своем потерянном прибежище – и слезы обожгли ее глаза.

«Такова судьба, Лето, – подумала она. – Сказано: «Время любить и время скорбеть…» — Она положила руку на свой живот, сконцентрировала внимание на эмбрионе. – Вот во мне дочь Атрейдеса – та, которую мне было велено произвести на свет. Но Преподобная ошибалась: дочь не спасла бы моего Лето. Это дитя – всего лишь жизнь, которая среди смерти и разрушения тянется к будущему. И я зачала его, послушная инстинкту, а не приказу!..»

– Попробуй еще раз приемник на частотах коммуникационной сети, – предложил Пол.

«Разум работает, как бы ни хотели мы сдержать его», – подумала она.

Джессика достала маленький приемник, который оставил им Айдахо, щелкнула выключателем. Загорелся зеленый огонек, из динамика раздался жестяной скрежет помех. Джессика уменьшила громкость, принялась шарить по частотам. Послышался голос – кто-то говорил на боевом языке Дома Атрейдес:

– … назад и перегруппировались у обрыва. Федор сообщил, что в Карфаге не спасся никто, а Гильд-Банк разграблен.

«Карфаг! – подумала Джессика. – Харконненское гнездо…»

– Это сардаукары, – продолжал голос. – Осторожно – остерегайся сардаукаров в форме Атрейдесов. Они…

Рев перекрыл его слова. Затем настала тишина.

– Попробуй другие частоты, – сказал Пол.

– Ты понимаешь, что это значит? – спросила Джессика.

– Я ожидал этого, – спокойно сказал Пол. – Они хотят, чтобы Гильдия обвинила в разрушении банка именно нас. А если против нас Гильдия – мы пойманы на Арракисе и не сможем покинуть его. Попробуй другие частоты.

Она взвесила его слова: «Я ожидал этого». Что с ним случилось?.. Помедлив, Джессика вновь занялась приемником. Она вращала ручку настройки, время от времени выхватывая из эфира обрывки, говорящие о происходящей битве. Голоса выкрикивали на боевом языке Дома Атрейдес: «Отступаем!..», «Попробуй перегруппироваться на…», «Заперты в пещере у…». И нельзя было ошибиться, слыша возбуждение победы в харконненской тарабарщине, звучавшей на других частотах. Резкие команды, боевые рапорты. Этого было недостаточно для Джессики, чтобы опознать и понять язык – но тон был ясен.

Харконнены победили.

Пол потряс сумку, прислушиваясь к плеску воды в двух литраках. Он глубоко вздохнул и сквозь прозрачную стенку палатки посмотрел на очертания скал, выделявшиеся на фоне усыпанного звездами неба. Левой рукой пощупал сфинктерный клапан, служивший входом в палатку.

– Скоро рассвет, – произнес он. – Мы можем ждать Айдахо еще день. Но не ночь. Вторую ночь мы тратить не можем. В Пустыне ходят ночью, а днем укрываются в тени.

Человеку без дистикомба, сидящему в тени, в Пустыне необходимо в день пять литров воды для сохранения веса тела, вспомнила Джессика. Она вдруг по-новому ощутила прильнувшую к коже гладкую мягкую ткань дистикомба. Теперь их жизни зависели от этой одежды.

– Если мы уйдем отсюда, Айдахо нас не найдет, – сказала она.

– Есть способы заставить говорить любого человека, – ответил Пол. – Если Айдахо не вернется к рассвету, придется учесть возможность того, что его схватили. Сколько, по-твоему, сможет он продержаться на допросе?..

Вопрос был, конечно, риторический, и она не ответила.

Пол поднял крышку сумки, достал руководство – микрокнигу, снабженную самосветящейся полоской для чтения в темноте и лупой. Зеленые и оранжевые буквы: литраки, диститент, энергокапсюли, запасные катетеры, шноркель, бинокль, ремпакет к дистикомбу, краскомет, карта укрытий, носовые фильтры, паракомпас, крюки Подателя, манки, «столб огня»…

Сколько всего нужно, чтобы выжить в Пустыне!..

Наконец он отложил руководство в сторону, на пол палатки.

– Но куда нам идти? – спросила Джессика.

– Отец говорил как-то о мощи Пустыни, – задумчиво сказал Пол. – Без нее Харконненам не править этой планетой. Они и не правили ею никогда, и никогда не будут. Не будут – даже если в их распоряжении окажется десять тысяч легионов сардаукаров.

– Пол, не думаешь же ты, что…

– У нас достаточно тому доказательств, – покачал головой Пол. – Прямо здесь, в палатке. Сама она, затем эта укладка и ее содержимое, наконец, дистикомбы. Нам известно, что Гильдия требует немыслимую цену за вывод на орбиту метеоспутников – цену, практически исключающую их покупку. Нам известно, что…

– При чем здесь метеоспутники? – перебила Джессика. – Они же не могут… – Она вдруг замолчала.

Пол своим новым сверхчутким восприятием считывал ее реакции, подмечал мельчайшие детали, просчитывал…

– Теперь ты и сама видишь, – утвердительно сказал он. – Спутники снимают все, что есть внизу. Им видно все. А в глубине Пустыни есть вещи, которые чужой видеть не должен…

– Ты хочешь сказать, что эту планету контролирует Гильдия?

Как медленен был ее разум!..

– Да нет же! – нетерпеливо воскликнул он. – Сами фримены! Это они платят Гильдии за свое спокойствие, а та не суется в их владения и других не пускает. И платят они той монетой, которая всегда в достатке у владеющих мощью Пустыни. Пряностью. Это – больше, чем прикидки во втором приближении по косвенным данным, это – точно вычисленный ответ. Будь в этом уверена.

– Пол, – проговорила Джессика, – ты же еще не ментат, как же ты можешь быть так уверен, что…

– Я никогда и не буду ментатом, – медленно ответил он. – Я – нечто другое… урод…

– Пол! Как ты можешь…

– Оставь меня!

Он отвернулся от нее к темноте за прозрачной стенкой. Почему я не могу почувствовать скорбь?.. Каждая частица его тела жаждала облегчения в слезах – но отныне ему не суждено было больше испытывать такое облегчение.

Никогда ранее Джессика не слышала такой тоски в голосе сына. Ей хотелось прикоснуться к нему, обнять, утешить, помочь – но она чувствовала, что ничего не может сделать. Он должен сам во всем разобраться, пережить все.

Светящаяся полоска на руководстве к фримпакету, лежащему на полу между ними, привлекла ее внимание. Джессика подняла его, открыла титульный лист, прочла: «Наставление о Благодатной Пустыне, месте, исполненном жизни. Здесь – аят и бурхан Жизни. Верь, и Ал-Лат не сожжет тебя».

«Звучит как Книга Азхар, – подумала Джессика, вспоминая, как изучала Великие Тайны. – Работа Манипулятора Вероучений?.. Значит, и их присылали сюда…»

Пол достал из сумки паракомпас, положил обратно, сказал:

– Только подумай обо всех этих фрименских устройствах – имеющих, заметь, весьма специальное назначение. Удивительная сложность и продуманность. Согласись, цивилизация, создавшая подобное, скрывает глубины, о которых никто не подозревал.

Неуверенно, все еще встревоженная резкостью его голоса, Джессика вновь вернулась к книге. Рассмотрела рисунок – созвездие арракийского неба, «Муад’Диб, или Мышь», – сообщала подпись. Оттуда же Джессика узнала и запомнила, что «хвост» Мыши указывает на север.

Пол посмотрел в темноту, царившую в палатке. Движения матери едва можно было различить в слабом свете люминесцирующей полоски на руководстве. «Теперь, – подумал он, – пора выполнить просьбу отца. Именно сейчас, пока есть время для скорби. Позже скорбь будет помехой для нас». Эта холодная логика вдруг неприятно поразила его самого.

– Мама, – позвал он.

– Что?

Она услышала, как изменился его голос, – у нее вдруг похолодело внутри. Прежде она не слыхала в голосе сына такой стальной силы.

– Отец мой мертв, – сказал он.

Она обратилась внутрь себя, сопоставляя известные ей факты, и факты, и факты… как учит принимать информацию Путь Бене Гессерит. И чувство страшной потери охватило ее.

Джессика кивнула, не в силах произнести ни слова.

– Однажды отец сказал мне, – проговорил Пол, – чтобы я передал тебе, в случае, если что-то случится с ним, его слова. Он боялся – ты поверишь, что он в самом деле не верил тебе.

«Напрасное опасение!..» – подумала она.

– Он хотел, чтобы ты знала: он никогда не подозревал тебя, – продолжал Пол. Он объяснил ей, как все было, и добавил: – Отец хотел, чтобы ты знала, что он всегда тебе верил, во всем. Всегда любил. Он скорее усомнился бы в себе самом. И об одном лишь жалел – что так и не сделал тебя герцогиней, своей супругой.

Когда она смахнула слезы, в ее голове мелькнула мысль: «Напрасная трата воды»… Однако эта мысль была лишь попыткой заглушить горе гневом. Лето, мой Лето! Какие страдания причиняем мы любимым!

Резким движением она погасила светящуюся полоску руководства. Рыдания сотрясали ее.

Пол слышал, как горюет мать. Но внутри себя чувствовал лишь пустоту.

«Во мне нет скорби, – подумал он. – Почему? Почему?..» Неспособность чувствовать горе казалась ему грехом или уродством.

– Время искать и время терять, – пронеслись в голове у Джессики слова Экуменической Библии, – время сберегать и время бросать; время любить и время ненавидеть; время войне и время миру.

Между тем разум Пола продолжал работать с этой новой леденящей точностью. Он видел пути, легшие перед ним на этой враждебной планете. Не имея даже того предохранительного клапана, который дает нам сон, он фокусировал свое восприятие будущего – и видел его, как просчитанные наиболее вероятные варианты, – но он видел его и чем-то другим, особенным, таинственным чувством – словно бы разум его погрузился в некую среду, лишенную времени, и ощутил там ветры грядущего…

Резко, словно найдя наконец необходимый ключ, разум Пола поднялся на новый уровень восприятия. Он почувствовал, будто изо всех сил цепляется за этот уровень и, обретя неуверенную опору, оглядывается кругом. Он оказался словно бы внутри гигантского шара, от которого во все стороны разбегались тысячи путей… но это было бы лишь отдаленное подобие по-настоящему испытанных им чувств.

Однажды он видел, как бьется на ветру тонкий газовый платок. Теперь он воспринимал будущее так, словно оно само обвивалось вокруг чего-то столь же колеблющегося и непостоянного, как тот платок.

Он видел людей.

Ощущал жар и холод бесчисленных вероятностей.

Узнавал имена, названия, места, переживал бессчетные эмоции, впитывал информацию, проникавшую из миллионов неведомых источников.

У него было время исследовать, испытать и попробовать все, – но не придать испытанному какую-то форму…

Это был целый спектр вероятностей, от отдаленного прошлого до далекого будущего и от весьма вероятного до почти невероятного. Он видел и бесчисленные варианты собственной смерти. Он видел новые планеты, новые культуры.

И людей.

Людей.

Такие сонмы их, что нельзя счесть; однако его разум изучал их, сортировал…

Даже гильдиеров.

И он подумал: «Гильдия – вот кто примет нас. Моя странность не будет для нее чем-то чересчур необычным, напротив, они высоко оценят ее… и даже будут с гарантией снабжать меня Пряностью».

Но мысль о том, что всю свою жизнь он будет вести мчащиеся во Вселенной корабли, используя свой мозг для просчета возможных вариантов будущего, была ему отвратительна. Тем не менее это тоже был шанс, на крайний случай. И к тому же, именно увидев свое вероятное будущее в варианте, связанном с Гильд-навигаторами, он осознал свою странность, а главное – понял ее.

«Нет, я обладаю иным типом предвидения, и я воспринимаю не то, что они. Я вижу возможные пути».

Это новое восприятие несло в себе и успокоение, и тревогу – многое в этом новом мире, открывшемся перед ним, уходило в глубину, тонуло, исчезало из поля зрения…

Чувство ушло так же быстро, как и пришло. Он осознал, что все пережитое прошло сквозь него за одно биение сердца!

Но за этот миг его сознание и восприятие были перевернуты и освещены каким-то новым, пугающим светом. Он повернулся, озираясь.

Ночь все еще заполняла палатку и укрытие в скалах. Мать все еще всхлипывала.

А он по-прежнему не чувствовал горя… эта пустота отделилась от его разума, который продолжал размеренно работать – перебирал информацию, взвешивал, оценивал, вычислял, выдавал ответы, подобно тому, как происходит это у ментатов.

Теперь, знал он, у него был доступ к такому объему информации, как ни у кого до сих пор, но от этого не стало меньшим бремя этой пустоты внутри его. Что-то должно было вот-вот рухнуть. Словно затикал внутри часовой механизм бомбы. И хотел того Пол или нет, этот механизм продолжал непреклонно тикать. При этом он регистрировал малейшие изменения вокруг: едва заметные колебания влажности, ничтожное падение температуры, шорох насекомого, ползущего по стенке палатки, торжественное приближение зари, уже высветлившей клочок неба, видимый сквозь прозрачный торец диститента.

Пустота внутри была невыносима. То, что он знал, как был запущен механизм, ничего не меняло. Посмотрев назад, в свое собственное прошлое, он мог увидеть, как все начиналось: тренировки, оттачивание природных способностей, утонченно подобранные нагрузки сложнейших дисциплин, даже полученная в критический момент Экуменическая Библия… и наконец, в последнее время, – Пряность в больших дозах. И теперь он мог смотреть вперед, в будущее: самое пугающее направление! Но туда вело все, что случилось с ним.