Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник)

Свежая алебастровая побелка оголенных стен, казалось, бросает Паулю обвинение. Гобелены на других двух стенах, протертые до основы, лишь усиливали чувство вины.

Справа от входа на стене висела узкая полка, занятая целым рядом портретов. Большинство из них изображали бородатых фрименов, некоторые из которых были в дистикомбах с болтающимися катетерными трубками, а на других портретах имперские мундиры сверкали на фоне экзотических пейзажей иных миров. Чаще всего пейзажи были морскими.

Фримен, восседавший на подушках, откашлялся, привлекая внимание Пауля. Это был Отхейм, точно такой, как в видении – исхудавшая птичья шея, которая, казалось, едва выдерживает тяжесть массивной головы. Изуродованное лицо – вся левая сторона под слезящимся глазом состоит из пересекающихся шрамов, хотя справа кожа не повреждена, а синий-на-синем фрименский глаз смотрит прямо и зорко. Неповрежденную половину лица отделял от изуродованной длинный крючковатый нос.

Подушка, на которой сидел Отхейм, лежала в центре вытертого ковра – тот казался бурым, но был сплетен из темно-бордовых и золотистых нитей. Потертые ткани подушки кое-где подштопаны, но все металлические предметы в комнате начищены до блеска – и рамки портретов, и окантовка полки, и подножие низкого стола.

Кивнув живой половине лица Отхейма, Пауль заговорил:

– Счастья тебе и твоему обиталищу, – так приветствовали друг друга друзья, люди одного сиетча.

– Значит, я снова вижу тебя, Усул, – произнес племенное имя дрожащий старческий голос. Тусклый глаз на изуродованной половине лица задвигался над пергаментной, изборожденной шрамами кожей. Эта сторона лица была покрыта седой щетиной, вниз свисали редкие пряди волос. Рот Отхейма раскрылся, блеснули зубы из серебристого металла.

– Муад’Диб всегда отвечает на зов своих федайкинов, – отвечал Пауль.

Женщина возле двери шевельнулась:

– Так болтает Стилгар.

Она вышла на свет, копия Лихны, изображенной лицеделом, только постарше. Пауль припомнил, что жены Отхейма были сестрами. Волосы ее поседели, нос заострился, словно у ведьмы. Пальцы ее были покрыты мозолями от прядения. В былые времена фрименки гордились ими, но, заметив его взгляд, она спрятала руки в складках бледно-синего платья.

Пауль вспомнил ее имя – Дхури. Но, к ужасу своему, он помнил ее ребенком, не такой она была в видении. Во всем виноват ее голос, попробовал убедить себя Пауль. Было в нем что-то детское.

– Видишь, я здесь, – ответил Пауль. – Разве мог бы я прийти сюда без согласия Стилгара? – Он обернулся к Отхейму. – На мне долг воды, Отхейм. Распоряжайся мною.

Так и принято было разговаривать в сиетче со своими.

Отхейм кивнул трясущейся головой, слишком тяжелой для тонкой шеи. Приподняв покрытую пятнами левую руку, он указал на изуродованное лицо.

– Пузырчатку я поймал на Тарах елле, Усул, – проскрипел он. – Сразу же после нашей победы. – И зашелся в припадке кашля.

– Скоро племя заберет его воду, – вздохнула Дхури. Она подошла к Отхейму, заложила за его спину подушки, поддержала за плечо, пока не прошел приступ. Пауль заметил, что она не так стара, как показалось ему вначале: потерянные надежды кривили рот ее, горечь залегала в глазах.

– Я пришлю докторов, – проговорил Пауль.

Дхури обернулась, уперевшись рукой в бедро.

– Были у нас всякие врачи, не хуже, чем те, которых ты можешь прислать. – Она выразительно поглядела на голую стенку слева от себя.

Дорогие врачи, подумал Пауль.

Он чувствовал, что, словно водоворот, видение поглотило его, но заметил и некоторые различия. Как воспользоваться ими? Время вышило на канве немного иные узоры, но фон ковра был прискорбно знакомым. И с ужасающей уверенностью ощутил он, что любая попытка вырваться из настоящего приведет к еще более жестокому насилию. Мощь обманчиво неторопливого тока времени угнетала его.

– Говори, чего ты хочешь от меня, – пробормотал он.

– А если Отхейм нуждается просто в том, чтобы рядом с ним сейчас был друг? – спросила Дхури. – Разве федайкин может доверить свою плоть незнакомцам?

Мы были своими в сиетче Табр, напомнил себе Пауль, и она имеет право укорять меня за явную черствость.

– Я сделаю все, что могу, – проговорил Пауль.

Новый приступ кашля сотряс тело Отхейма. Когда он окончился, фримен выдохнул:

– Предательство, Усул! Фримены замышляют против тебя. – Он безмолвно пожевал губами. Струйка слюны вытекла из уголка рта.

Дхури утерла ему рот краем платья, Пауль видел негодование на ее лице – такая трата влаги.

Разочарование и гнев охватили вдруг Пауля. Чтобы Отхейма ждала такая судьба! Федайкины заслуживают лучшего. Но выбора не оставалось ни для смертника, ни для его Императора. В этой комнате они шли по лезвию бритвы Оккама. Легкий неверный шажок сулил кошмары, и ждущие не только их самих, но все человечество. Даже для тех, кто замыслил погубить их.

Заставив себя успокоиться, Пауль поглядел на Дхури. Выражение бесконечной тоски, с которой она смотрела на Отхейма, придало сил Паулю. Чани никогда не будет глядеть на меня такими глазами, сказал он себе.

– Лихна говорила о вести, – промолвил Пауль.

– Мой карлик, – проскрипел Отхейм. – Я купил его… на… на… забыл где. Это человек-дистранс. Игрушка, брошенная тлейлаксу. В нем имена… всех предателей.

Отхейм умолк, сотрясаясь всем телом.

– Ты говоришь о Лихне, – произнесла Дхури, – когда ты появился, мы поняли, что она добралась благополучно. Если ты думаешь об этом грузе, который Отхейм вручает тебе, его цена – безопасность Лихны. Бери карлика, Усул, и ступай.

Подавив дрожь, Пауль закрыл глаза. Лихна! Настоящая дочь ее погибла в Пустыне, тело, подточенное семутой, отдано песку и ветру.

Открыв глаза, Пауль сказал:

– Ты бы мог прийти ко мне в любой момент, чтобы…

– Отхейм держался в сторонке, чтобы его не причислили к тем, кто ненавидит тебя, Усул. В южном конце улицы находится дом, где собираются твои враги. Поэтому и мы перебрались сюда.

– Тогда зови карлика и уходим, – отвечал Пауль.

– Ты плохо слушал, – заметила Дхури.

– Отведешь карлика в надежное место, – промолвил Отхейм с неожиданной силой в голосе. – В нем единственный список предателей. Никто не заподозрит этого; все думают, что он развлекает меня.

– Мы не уйдем, только ты и карлик. Все знают… как мы бедны. И мы сказали, что продаем карлика. Тебя примут за покупателя. Это единственный шанс.

Пауль помнил, что в видении он оставил дом, узнав имена предателей, но неведомым образом. Значит, карлика укрывал оракул. Должно быть, подумал он, каждый человек помечен судьбой, и цель его жизни определяется всеми наклонностями, всем воспитанием и обучением. С того самого часа, когда джихад избрал его, он чувствовал на себе его ужасающую мощь. Она властно вела его к заранее намеченной цели. И любые помыслы о том, что собственной волей… все, что он мог, – раскачивать изнутри свою клетку! Видит!

Теперь он вслушивался в тишину дома: их было четверо – Дхури, Отхейм, карлик и он сам. Он видел страх и напряженность в своих компаньонах, ощущал наблюдателей – и свою собственную охрану – в топтерах над головою… и этих самых – за соседней дверью.

Я ошибся, надежды нет, думал Пауль. И одно только слово «надежда» вызвало вдруг бурную вспышку этой эмоции… может быть, не поздно поправить…

– Зови карлика, – сказал он.

– Биджас! – позвала Дхури.

– Ты зовешь меня? – карлик шагнул в комнату из дворика, с легкой озабоченностью на лице.

– Биджас, у тебя теперь новый хозяин, – сказала Дхури. Поглядев на Пауля, она произнесла:

– Можешь звать его… Усул.

– Усул – подножие столпа, – перевел Биджас. – Как это Усул может быть подножием, когда это я – под ногами у всех и, стало быть, нету никого подножнее меня?

– Он всегда так разговаривает, – извинился Отхейм.

– Я не говорю, – отозвался Биджас, – я использую речевую машину. Пусть она скрипит и стонет, но все-таки она моя.

Игрушка, сработанная тлейлаксу, думал Пауль, ученая и бойкая бестия. Бене Тлейлаксу не бросаются подобными ценностями. Он повернулся и внимательно поглядел на карлика. Круглые глаза, синие, как у фримена, безмятежно встретили его взгляд.

– Ну, Биджас, какими же еще талантами ты обладаешь? – спросил Пауль.

– Я знаю, когда наступает пора уходить, – отвечал тот. – Таким даром обладают немногие из мужей. Есть время оканчивать… когда доброе начало положено. Пора начинать уходить, Усул.

Пауль вновь обратился к воспоминанию: карлика в видении не было, но слова вполне соответствовали ситуации.

– У двери ты назвал меня «сир», – ответил Пауль, – значит, ты знаешь, кто я?

– Сир, вы же сир с головы до пят, – ухмыляясь, отвечал Биджас, – и сиром являетесь в большей степени, чем основанием столпа – усулом. Вы – Император. Пауль Муад’Диб Атрейдес. И одновременно мой собственный палец. – Он поднял указательный палец на правой руке.

– Биджас! – осадила его Дхури. – Не искушай судьбу.

– Какую судьбу? Свой только палец, – визгливо возразил Биджас. Он показал на Усула. – Я указываю пальцем на Усула. Разве мой палец не совмещается с ним? Или же он отражает нечто более фундаментальное? – Он поднес палец к глазам, насмешливо повертел им, потом произнес: – Ах-хх, вы правы, это всего только палец.

– Он любит пустую трескотню, – озабоченным тоном проговорила Дхури. – Потому-то его тлейлаксу и бросили.

– Я не нуждаюсь в покровительстве, – возразил Биджас, – но тем не менее у меня новый покровитель. Загадочны деяния пальца… – Странно яркими глазами он поглядел на Дхури и Отхейма. – Слаба связь между нами, Отхейм. Пара слезинок – и в путь. – Огромные ступни карлика шаркнули об пол, он повернулся к Императору:

– Ах-хх, патрон! Как долго мне пришлось искать вас!

Пауль кивнул.

– Усул будет добр ко мне? – спросил Биджас. – Вы ведь знаете – я личность. Личности могут обладать разной величиной… и обличьем. И это – одно из обличий. Я слаб телом, но могуч речью; меня легко прокормить и трудно насытить. Опустошайте меня, но внутри все равно останется больше, чем вложили люди.

– У нас нет времени на твои дурацкие загадки, – буркнула Дхури. – Вам следовало бы уже идти.

– Я просто нашпигован загадками, – ответил Биджас. – И не все дурацкие. Если пора уходить – значит, следует уйти. Так, Усул? Дхури говорит правду, и мои способности позволяют мне слышать это.

– Так ты чувствуешь правду? – спросил Пауль, решив в точности выдержать время, отмеренное видением. Все лучше, чем вносить возмущения, этим усугубляя последствия. Отхейм должен еще сказать кое-что, иначе время потечет еще более ужасающим путем.

– Я чувствую настоящее, – отвечал Биджас.

Пауль заметил, что карлик нервничает. Неужели человечек представляет себе, что случится? Или же Биджас – сам себе оракул?

– Ты спросила о Лихне? – внезапно проговорил Отхейм, поглядев на Дхури единственным здоровым оком.

– Лихна в безопасности, – отвечала Дхури.

Пауль опустил голову, чтобы выражение лица не выдало его. В безопасности!.. Испепеленные останки, погребенные в тайной могиле.

– Хорошо, – проговорил Отхейм, принимая жест Пауля за знак согласия. – Хоть что-то доброе посреди всего зла. Усул, мне не нравится мир, который мы создаем, ты это знаешь? Лучше было оставаться в Пустыне и враждовать с одними Харконненами.

– Тонкая грань отделяет порой врага от друга, – заметил Биджас. – Там, где кончается эта грань, нет ни конца, ни начала. Все, заканчиваем, друзья мои. – Он подошел к Паулю, переваливаясь с ноги на ногу.

– Что же это такое – чувствовать настоящее? – тянул время Пауль, заставляя карлика нервничать.

– Настоящее! – трепеща, проговорил Биджас. – Настоящее! Настоящее! – он потянул Пауля за рукав. – По-настоящему – нам пора уходить! Вот настоящее!

– Ах ты, погремушка, пустой болтун, – проговорил Отхейм, здоровым глазом не без симпатии глядя на Биджаса.

– Сигнал к отправлению может подать даже погремушка, – отвечал Биджас. – Слезы тоже. Давайте же отправляться, пока на это еще есть время, пока есть еще время для начала!

– Биджас, чего ты боишься? – спросил Пауль.

– Я чувствую, как ищет меня дух, – пробормотал Биджас. Пот выступил на его лбу, щека дергалась. – Я боюсь того, кто не думает, у кого нет тела, кроме моего, и оно укрывается в самом себе. Я боюсь того, что вижу, и того, чего не вижу.

Карлик провидит будущее, думал Пауль. Значит, и Биджасу открыта судьба оракула. Но разделит ли карлик участь оракула? И насколько велик его дар? А не мог ли он увидеть тех, кто затеял Таро Дюны? Или кого-то еще более великого? Сколь многое открылось ему?

– Идите-ка лучше, – проговорила Дхури, – Биджас прав.

– Каждая минута, которую мы теряем здесь, – отвечал Биджас, – продлевает… продлевает настоящее!

Каждая минута, которую я теряю здесь, отодвигает мою вину, думал Пауль. Ядовитое дыхание червя, клубы пыли, в которых блестели зубы, уже охватило его. Это было давно, но он словно обонял этот запах. Он просто ощущал, как ждал его червь – «могила Пустыни».

– Неспокойные времена, – проговорил он, ища отклика у Отхейма.

– Фрименам ведомо, что делать во времена тревог.

Отхейм нервно кивнул.

Пауль смотрел на Дхури. Ждал он не благодарности, она только усугубила бы его груз, но горький взгляд Отхейма и острая жалость в глазах Дхури лишили его решимости. Разве мало такой цены?

– Дальнейшая задержка бессмысленна, – проговорила Дхури.

– Усул, что должен делать, делай, – проскрипел Отхейм.

Пауль вздохнул. Слова эти завершали видение.

– Я рассчитаюсь, – ответил он, чтобы все закончилось как положено. Повернулся и вышел из комнаты, Биджас шлепал сзади.

– Прошлое, прошлое… – бормотал на ходу карлик. – Пусть прошлое останется в прошлом и погибнет, где суждено. Грязный был день.

* * *

Необходимо скрывать от себя насилие, замышляемое нами относительно других людей. Лишить человека жизни или одного только часа из нее – разница только в количестве. Ты подвергаешь насилию, значит, расходуешь его энергию. Свои коварные намерения можно скрыть изощренными эвфемизмами, но любое применение силы основывается на одном и том же положении: «я потребляю твою энергию».

(Приложение к Приказу Совета. Император Пауль Муад’Диб)

Первая луна уже высоко поднялась над городом, когда Пауль, окруженный мерцанием щита, вышел из тупика. Ветер сдувал со скал песок, гнал пыль по узкой улочке, Биджас моргал и прикрывал глаза.

– Надо спешить, – бормотал карлик. – Спешить! Спешить!

– Ты предчувствуешь беду? – спросил Пауль.

– Я знаю.

Пауль вдруг почувствовал близкую опасность, и одновременно из двери ближайшего дома появился человек и присоединился к ним.

Биджас съежился и заверещал.

Но это был не кто иной, как Стилгар, он шагал, словно военная машина, наклонив вперед голову.

Пауль торопливо объяснил, какую ценность представляет собой карлик, передал Биджаса Стилгару. И сразу события словно заторопились. Стилгар, как было в видении, понесся вперед, увлекая Биджаса, агенты безопасности обступили Пауля. Повинуясь приказам, к следующему за принадлежащим Отхейму дому заспешили его люди. Тени скользили по стенам.

Лишние жертвы, думал Пауль.

– Пленники нужны нам живыми, – прошипел один из офицеров охраны.

Слова эти он уже слышал: видение и реальность совпадали с точностью до доли секунды. Орнитоптеры опускались вниз, по одному пересекая диск луны.

Тьма над городом и на улицах его кишела солдатами Империи.

Прочие звуки вдруг растаяли в негромком шипении, звук превратился в рев, сопровождаемый свистом, и терракотовый свет ударил в звездное небо, затмевая луну.

И звуки эти, и свет Пауль помнил по первым своим кошмарам и сразу ощутил странное чувство – исполнилось. Все шло своим чередом.

– Камнежог! – завопил кто-то.

– Камнежог! – послышалось со всех сторон. – Камнежог!.. камнежог!..

Зная, что должен сделать это, Пауль прикрыл лицо рукою, нырнул за выступ стены. Слишком поздно, конечно.

Там, где только что был дом Отхейма, высился столб огня, слепящая струя пламени возносилась к небесам. В грязном свете его, превращающем весь мир вокруг в жуткий барельеф, метались и улепетывали людские фигуры, судорожно хлопая крыльями, разлетались орнитоптеры.

И все вокруг понимали: уже слишком поздно.

Почва под ногами Пауля раскалялась. Топот вокруг стих – больше никто не пытался бежать, все попадали на землю – и каждый понимал, что бежать некуда. Все уже свершилось. Остается лишь дождаться, пока камнежог выгорит до конца. От излучения не убежать, оно уже проникло в их плоть и последствия вот-вот проявятся. Что еще может натворить это оружие, знали только те, кто применил его, решившись нарушить Великую Конвенцию.

– Боги… Камнежог… – лепетал кто-то неподалеку. – Я… не… хочу… быть… слепым.

– А кто хочет? – откликнулся хриплый голос поодаль.

– Тлейлаксу продадут много глаз, – буркнул кто-то неподалеку от Пауля. – А теперь – заткнись и жди!

Все ждали.

Пауль молчал, размышляя о том, что может натворить это оружие. Если атомного топлива окажется слишком много, оно может проплавить кору планеты. Магматический слой на Дюне залегал достаточно глубоко, но это лишь увеличивало опасность. Вырываясь на волю, расплавленные породы могли расколоть даже планету, оставив на ее месте в пространстве облако мертвых камней и клочья безжизненной плоти.

– Похоже, притихает, – заметил кто-то.

– Просто зарывается глубже, – объяснил Пауль, – лежите. Стилгар пришлет помощь.

– Стилгар ушел?

– Ушел.

– Земля жжется, – пожаловался кто-то.

– Они посмели применить ядерное оружие! – возмущался кто-то неподалеку.

– Звук затихает, – сказал кто-то.

Не обращая внимания на слова, Пауль кончиками пальцев ощупывал землю. Он ощущал раскатистый рокот… звук уходил глубже… глубже.

– Глаза! – завопил кто-то. – Ничего не вижу!

Этот был ближе, чем я, подумал Пауль. Он поднял голову – конец тупика был еще виден. Правда, словно сквозь туман. Только изжелта-красное пятно светилось на том месте, где были дома Отхейма и его соседа. Темные стены окружающих домов по одной рушились в раскаленную яму.

Пауль поднялся на ноги. Он почувствовал, что камнежог угас, под ногами воцарилась тишина. Тело его стало влажным, дистикомб скользил по коже – он не мог поглотить сразу столько влаги. Воздух отдавал жаром и серой.

Пауль как раз оглядывал поднимавшихся на ноги солдат, когда дымка разом превратилась во мглу. Призвав на помощь память о видениях, он повернулся и пошел – по единственной дороге, оставленной ему Временем. Он вошел в видение так плотно, что оно уже не могло ускользнуть. Он почувствовал, что знает это место, помнит его по многим прошлым видениям. Действительность слилась с пророчеством.

Вокруг ругались и стонали солдаты, ощущая пришедшую слепоту.

– Держитесь! – выкрикнул Пауль. – Помощь вот-вот прибудет!

Жалобы не умолкали, и он добавил:

– Это говорит Муад’Диб! Я приказываю всем держаться! Помощь уже на подходе!

Наступило молчание.

А потом ближайший из охранников, как это и было в видении, проговорил:

– Неужели здесь сам Император? Кто-нибудь видит его? А?

– У всех нас больше нет глаз, – отвечал Пауль. – Мои глаза они тоже забрали, как и ваши. Взяли глаза, но не зрение. Я вижу вас всех. Как вы теснитесь возле грязной стены, как держитесь за нее. Мужайтесь. Стилгар возвращается вместе с друзьями.

«Твок-твок» – слышались взмахи крыльев приближающихся орнитоптеров. Раздались торопливые шаги многих ног. Пауль глядел на спешащих друзей, соизмеряя звуки с видением.

– Стилгар, – крикнул Пауль, махнув рукой. – Сюда!

– Благодарение Шаи-Хулуду, – отозвался Стилгар, подбегая к Паулю. – Ты не… – В наступившем безмолвии лишь пророческое зрение позволяло Паулю следить за Стилгаром, за той мукой, с которой он глядел на изувеченные глазницы друга и Императора. – О, мой господин, – простонал Стилгар. – Усул… Усул… Усул…

– Что камнежог? – выкрикнул один из новоприбывших.

– Выгорел, – отвечал Пауль погромче. Он показал рукой. – Бегите туда. Спасайте всех, кто уцелел там… поближе. Живее! – Он вновь повернулся к Стилгару.

– Неужели вы видите, мой господин? – изумленным тоном проговорил Стилгар. – Неужели это возможно?

Вместо ответа Пауль провел пальцем по щеке Стилгара и, ощутив слезу, проговорил:

– Не время, дружище, тратить на меня влагу. Я еще жив.

– Но глаза!

– Они смогли ослепить только мое тело, но не меня, – отвечал Пауль. – Ах, Стил, я словно очутился в апокалиптическом сне. И все мои действия так отвечают ему, что вот-вот мне станет скучно жить – все будущее я знаю уже наперед.

– Усул, я не… я не…

– И не пытайся понять. Просто прими. Я – не здесь, я – в каком-то мире неподалеку от нашего. Он похож на наш как две капли воды. Мне даже не нужно проводника. Я вижу все вокруг. Каждое движение, выражение на твоем лице… Пусть у меня нет глаз, но я вижу.

Стилгар резко качнул головой.

– Сир, следует скрыть вашу рану от…

– Мы не будем скрывать ничего, – отвечал Пауль.

– Но закон…

– Стил, мы живем по кодексу Атрейдесов. Пусть закон фрименов гласит: слепой да останется в Пустыне, но он применим только к слепым. А я не слеп. Вся моя жизнь – арена борьбы между злом и добром. Мы с вами живем в поворотной точке истории, и у каждого своя роль.

В наступившем молчании Пауль услышал слова раненого, которого вели мимо.

– Ужасно, – стонал он. – Огонь, буря огня…

– Никого из них не отведут в Пустыню, – произнес Пауль. – Слышишь меня, Стил?!

– Слышу, милорд.

– Купите всем новые глаза за мой счет.

– Будет исполнено, милорд.

Уловив трепет в голосе Стилгара, Пауль произнес:

– Я буду на командном топтере. Распоряжайся здесь.

– Да, милорд.

Пауль обошел Стилгара и направился по улице. Видение подсказывало ему все: все детали, каждую неровность почвы, каждое лицо. На ходу он отдавал распоряжения, обращался к людям из своего окружения, называл их по именам, подзывал к себе тех, кто имел отношение к сокровеннейшим сторонам деятельности правительства. И он чувствовал, как трепет охватывает всех за его спиной, слышал их испуганные перешептывания:

– Его глаза!

– Но он же видел, называл по имени!

Оказавшись в командном топтере, Пауль выключил личный щит, потянулся к микрофону, выхватил его из руки ошеломленного связиста, торопливо один за другим отдал несколько приказов, вложил микрофон обратно в руку офицера. Обернувшись, Пауль подозвал к себе специалиста по оружию, энергичного и блестящего, принадлежавшего к новой уже породе фрименов, лишь смутно припоминавших жизнь в сиетчах.

– Они воспользовались камнежогом, – проговорил Пауль.

После мгновенной паузы молодой человек откликнулся:

– Мне уже сообщили об этом, сир.

– Конечно. Ты понимаешь, что это значит?

– Безусловно, он был снаряжен атомным зарядом.

Пауль кивнул и представил себе, как мечется сейчас разум молодого человека. Атомное оружие запрещено Великой Конвенцией. Когда обнаружат покушавшегося, его ждет возмездие объединенных сил всех Великих Домов. Сразу забудутся прежние раздоры, перед лицом новой опасности и древних страхов они потеряют всякое значение.

– Камнежог нельзя изготовить, не оставив следов, – проговорил Пауль, – подбери необходимые приборы и отыщи место, где он был сделан.

– Немедленно, сир, – бросив на Пауля последний испуганный взгляд, офицер заторопился выполнять его приказание.

– Мой господин, – обратился к Императору откуда-то из-за спины его связист, – ваши глаза…

Пауль обернулся, потянулся в глубину кабины, нащупав рукоятку, перестроил командный передатчик на свою частоту.

– Вызовите Чани, – приказал Пауль. – Скажите ей… скажите, что я жив и скоро буду у нее.

Собирают силы, подумал Пауль, подмечая страх в запахе пота, наполнявшем кабину.

Он покинул тебя, Алия,Покинул лоно небес.Свят, свят, свят!Огненные пескиПеред тобой, Господин наш,Ты, который видитБез глаз.Демон думал обороть его!Святой! Трижды Святой!Выбрал он муки!(«Луна падает». «Песни Муад’Диба»)

После семи дней лихорадочной суеты Цитадель охватило неестественное спокойствие. Было утро, повсюду сновали люди, но они перешептывались, склоняясь друг к другу, и ходили буквально на цыпочках. Топот сменившегося караула нарушил тишину, но, встретив осуждающие взгляды, вошедшие притихли, подобно прочим.

Вокруг слышались разговоры о камнежоге:

– А он говорил, что огонь был сине-зеленого цвета и пах адом.

– Дурак твой Элпа! Он сказал, что скорее покончит с собой, чем воспользуется глазами тлейлаксу.