В здании министерства я появился рано – в семь утра. На Востоке рабочий день вообще начинается в шесть и заканчивается в час дня – из-за жары. Кстати, в Тегеране так работали далеко не все, все-таки здесь было не так жарко, как, например, в Адене, почти конечной точке нашего влияния в регионе. Но все равно... штаб уже работал, а вот Скворца – пташки певчей – на месте не было.

Решил дождаться его в присутствии[1] – знаете, когда человек изначально чувствует за собой вину – это хорошая почва для плодотворного разговора. А поговорить было о чем.

Проснувшись в три часа ночи, я включил компьютер и вышел в Интернет, чтобы понять, с чем мы имеем дело. Интернет – это вообще величайшее изобретение двадцатого века, с его помощью рухнули все границы. Теперь уже невозможно скрыть что-то, все тайное почти сразу становится явным. Во многом утратила смысл профессия разведчика – те девяносто процентов информации, которые раньше получали за счет чтения книг и газет в стране пребывания – теперь получают, как говорится, «не отходя от кассы». В МВД есть специальный отдел – его сотрудники подписаны на тысячу новостных рассылок на всех языках мира и на несколько тысяч журналов и газет. Все это обилие информации сначала прогоняется через суперкомпьютер в поисках ключевых слов и смыслов[2], потом отобранное электронным мозгом читают уже люди. Это происходит в тихом городе на великой русской реке Волге, где имеется сверхскоростной Интернет, хорошие факультеты языков в университете и недорогая рабочая сила. Точно также просто, с помощью Интернета, можно найти друзей, создать рабочую группу, прочитать нужную книгу и вообще получить нужную информацию. Мне она как раз и понадобилась от Интернета со спутниковым подключением, никем не контролируемым.

Информация.

Примерно к утру я понял, с чем имею дело. Это были технологии двойного назначения, ограниченные к обороту. Центрифуги, которые поставлялись в качестве оборудования для цементного завода, на самом деле предназначались для чего-то иного – исходный материал для цемента не является агрессивной средой, для производства цемента не нужна центрифуга со скоростью вращения около трех тысяч оборотов в минуту, и жаропрочные трубы повышенного класса точности изготовления тоже не нужны. Это было какое-то иное, не гражданское производство. От того-то и забеспокоились германцы.

Прождав в присутствии больше часа, я уже начал раздражаться, когда дверь шумно открылась, буквально пинком, и в помещение ворвался настоящий ураган...

– Захия... милая моя, это тебе.

Сидевшей в приемной молодой даме, весь вид которой наводил на недобрые мысли относительно генерала Скворца и о возможности организации «медовой ловушки» местной контрразведкой, был бесцеремонно вручен огромный букет оранжерейных цветов, которые дама с благосклонностью приняла.

– Павел Иванович на месте?

– Никак нет, задерживаются... – секретарша показала глазами на меня.

Олег Дмитриевич Пескарев, управляющий филиалом Атомстроя в Персии, повернулся ко мне на каблуках, как истинный юнкер.

– Господин посол... на ловца и зверь, как говорится. Мы вас искали... о вас такие слухи ходили... мои соболезнования.

– Пока не с чем.

– Говорили, что вас убили в перестрелке на юге.

– Слухи о моей смерти сильно преувеличены. Видимо, жить долго буду. А позвольте полюбопытствовать, кто это распускает обо мне столь нелепые домыслы?

– О, я был в Багдаде вчера и услышал, что вы серьезно ранены или даже убиты. Собственно, именно это я и хотел обсудить с Павлом Ивановичем. Но если уж вы здесь... позвольте пригласить вас в отстроенный нами город Екатеринбург на Карахчае.

– Простите?

– Екатеринбург на Карахчае. Там рядом протекает река Карахчай, но мы расположены чуть дальше. Просто удивительное место... раньше там было всего лишь соленое озеро, а теперь вырос целый город. Все-таки цивилизаторская роль России в этих местах очень велика, кто бы что ни говорил. Не так давно меня навестил князь Абашидзе, он остался от тех мест в совершеннейшем восторге.

– Простите?

– Князь Абашидзе. Генерал-губернатор Междуречья. Именно у него я вчера и гостил, просто потрясающий человек. Каждого гостя он потчует вином домашней выделки, и хоть он и грузин, но всегда называет себя русским человеком. Все-таки русская нация – великая нация, если представители других наций называют себя русскими.

Вот дьявол и явился за товаром.

– Уместно ли будет, если я уеду к вам? Я жду генерала Скворца.

Пескарев подмигнул.

– Если Скворец не появился на работе до сих пор, он не появится и до обеда. Уж поверьте мне. А мне будет приятно... старый Юрьевский частенько бывал в самом русском из городов на персидской земле, а вы – ни разу.

И в самом деле – что это я...

Екатеринбург-1000, или Екатеринбург на Карахчае находится между Кумом и Тегераном, намного ближе к Куму и чуть в стороне. С его строительством Кум[3], до этого один из самых больших и бедных городов Персии, заметно приподнялся: строительство и работа такого центра, как Екатеринбург-1000, стоили немало денег и требовали немалого количества персонала. Дорога до Екатеринбурга была проложена от Кума – бетонная, стоящая на опорах и не касающаяся земли. Сам город не был окружен оградой, как можно было предположить, но голову даю на отсечение, охрана тут имелась, и периметр контролировался жестко.

Сам город состоял только из центра и промышленной зоны. Центр вполне достоин даже крупного индустриального города – жемчужиной стал был небоскреб о двадцати шести этажах. Все здания облицованы на единый манер – зеркальными блоками, отчего днем они так светятся, что больно осмотреть. Все остальное – это промышленная зона, состоящая из различных зданий одинакового белого цвета, дороги между ними заасфальтированы, между полосами – лужайки из аккуратной, высоко подстриженной зеленой травы. Она зеленая, не поддается никакому солнцу – значит, тут проложено капельное орошение, чертовски дорогая штука. Чуть в стороне от города – самый настоящий аэропорт с бетонной, трехкилометровой полосой. В отношении аэропорта Пескарев похвастался, когда мы еще ехали к городу.

– Мы его аттестовали по всем правилам ИКАО и теперь имеем право принимать международные рейсы.

– И много таких?

– Достаточно. У нас есть три собственных грузовых самолета и один пассажирский, мы вербуем людей посменно, в основном в Сибири и Центральной России, и доставляем вахтами прямо сюда, собственным самолетом и на собственный аэродром.

– Богато...

– Здесь у нас лучший заказчик. Только в прошлом году «Атомстрой» положил в казну больше девятисот миллионов[4]...

– И какую роль играет местное отделение?

– Огромную! Мы приносим треть от всех поступлений. Его Светлость, в каком-то смысле даже опережает нас в вопросах использования атомной энергии. Его страна богата нефтью и газом, но он поставил цель к десятому году не сжигать ни единого галлона нефти!

– А как же автомобили?

– Сделаем электро! Здесь – настоящий рай по части возобновляемых источников энергии. Вы знаете, что Его Светлость заказал нам строительство четырех атомных опреснителей на два реактора каждый?

– Нет. А почему это не прошло через посольство?

Пескарев снова улыбнулся, он вообще в этом смысле был похож на американца, те постоянно улыбаются.

– Мы имеем собственные возможности в канцелярии Его Светлости. Только не делитесь этим с фон Тибольтом, он умрет от язвы.

– Расстроится... – согласился и я.

– Германцы пользуются дешевой атомной энергией благодаря каскадам АЭС в Африке, у них дешевое исходное сырье, но технология не самая лучшая. Мы же разработали реактор, который может работать на исходном желтом кеке, без обогащения. Представляете, что это такое? Теперь можно будет торговать атомными технологиями, как и любыми другими, безо всяких дурацких ограничений, которые только мешают!

Похоже, ты этим и занимаешься...

Я не был специалистом в атомной отрасли, поэтому вежливо спросил:

– А чем хорош этот реактор?

– Тем, что исключается процесс обогащения топлива – из него только формируют стержни для активной зоны. Все боятся, что обогащенный уран будет использован для ядерных зарядов – какая глупость! Сейчас те, кто хочет иметь атомную бомбу, имеют ее. Но никогда не применят. Потому что смысла в этом нет, атомное оружие сохраняет мир, а не разрушает его. Атомные технологии позволяют получать энергию дешевле, чем любые другие, за исключением гидротехнологий. Откровенно говоря, господин посол, мне не нравится энергетическая стратегия Империи.

– Вот как? И почему же?

– Ставка на воду. Мы понастроили гидроагрегатов повсюду, где только возможно, у нас все реки перекрыты каскадами ГЭС[5]. Но дешевая энергия развратила нас, и мы теряем технологическое лидерство в отрасли. Вообразите, князь, здесь мы строим в два раза больше атомных агрегатов, чем на севере. А ведь есть еще и солнечная энергия, и ветровая...

– Насколько мне известно – все это дорого.

– Да, дорого! Но мы же платим себе, своим разработчикам, своим производителям, своему будущему!

– Возможно, вы и правы...

На территории производственного комплекса было поразительно безлюдно – люди передвигались в прозрачных переходах между корпусами, чтобы не попадать на жару. Было ощутимо свежо – видимо, из-за системы полива. Техника, сновавшая между корпусами, была какой-то странной – вроде обычной, но в то же время чем-то отличающейся. Потом я понял – она была с каким-то разукрашенным желтыми полосами топливным баком и не дымила.

– Заметили? Это электромобили.

– Похожи на обычные машины.

– Не совсем. Это и есть обычные машины, но они переделаны под электротягу. Когда они разгружаются и загружаются – тут же подзаряжаются. Мы здесь живем на электричестве, оно для нас все.

Конечно, директорский кабинет находился на верхнем этаже самого высокого здания в «даун-тауне». Выглядел он странно – часть крыши отъезжала в сторону, а кроме того – там было еще что-то типа веранды, чтобы обозревать окрестности.

Я никак не мог понять, случайно ли этот довольно молодой человек назвал фамилию Абашидзе. И если не случайно, на чем они его взяли? Он не похож ни на фанатика, ни на экстремиста. Я, кстати, мог понять – но не оправдать! – почему на путь Черной гвардии встал Абашидзе. Хозяйствование в Палестине, а потом еще Междуречье – тут любой, сражаясь, просто осатанеет. Но этот-то?

Конечно же, мы сразу вышли на «балкон» – он казался искусственно, помимо проекта, пристроенным к строгому телу небоскреба.

– Пройдемся по цехам?

– Да нет, достаточно будет посмотреть сверху. И вы мне расскажете, что и где производится интересного...

– Как желаете... – обиженно заявил Пескарев, – тогда смотрите... Вот здесь у нас – полный цикл восстановления топливных сборок, производства такого уровня нет больше нигде. Захоронение ядерных отходов – это вчерашний день, эти отходы – золотое дно, и если кто-то говорит про желание избавиться от отработанного топлива – его надо хватать не задумываясь. Знаете, сколько выгорает ядерного топлива в стержне за время производственного цикла?

– Просветите...

– Пятнадцать процентов! Пятнадцать процентов, господин посол! Если бы не идиотские законы, запрещающие ввозить для захоронения ядерное топливо, мы обогатились бы на этом! Сейчас мы работаем только на себя.

– А как же радиация?

– Да бросьте. В опасной зоне трудятся исключительно роботы. Тут вопрос в технологиях, и не более того. Далее. Вон там у нас – некоторые технологические линии по сборке реакторных насосов, это очень сложная технология, собственно, с нее все и начиналось, и знали бы вы, сколько сил пришлось потратить моим предшественникам, чтобы все здесь наладить.

– А как насчет обогащения?

– Чего именно?

Я улыбнулся:

– Урана.

– Да бросьте! Кто вам это сказал?

– Ну... фон Тибольт, для начала.

– От него можно много чего ожидать. Этот человек патологически завистлив. Немцы пытались влезть сюда со своими технологиями. Нам пришлось немного... ослабить узду, только поэтому был выстроен Екатеринбург-1000. Немцы вообще предлагали чуть ли не полный цикл передать. Он просто хочет нам навредить.

– Он показал документы.

– И какие же?

Вот в этом вопросе я был уже подкован – хвала Интернету.

– Насосы. Специзделия, не обычные насосы. Потом центрифуги. Специальные высокоскоростные центрифуги. Это уже не шутки.

Я ждал от него того, что он снова упомянет Абашидзе, но Пескарев просто смутился.

– Откуда у него это?

– Хороший вопрос. Я бы поинтересовался вдобавок – зачем все это здесь?

Пескарев какое-то время думал, но потом решил пустить в ход козыри:

– Генерал-губернатор Абашидзе отзывался о вас как о патриоте.

Опять это слово.

– Только поэтому я разговариваю с вами, а не передал эти документы дальше.

– Хорошо. Если... если так, то вот вам ответ. Есть определенные экспортные ограничения, понимаете?

– Нет.

– Ну... скажем, «Шкода». Вы знаете заводы «Шкода»?

– Не бывал, но слышал.

– Один из крупнейших машиностроительных концернов Европы. В принципе, с ними может сравниться только Крупп, ДЕМАГ... если не считать наших. Несколько заводов, каждый из которых, можно сказать, шагнул в двадцать первый век. Поставщики и подрядчики во всем мире, продукция от механических мясорубок до крылатых ракет высокой точности. У них есть подразделение, занимающееся энергетическим машиностроением – котлы с кипящим слоем, котлы на обедненной угольной пыли, турбины, рассчитанные на критические и закритические параметры теплоносителя, – все это у них есть. Но в атомное машиностроение они не суются. И знаете, почему?

– Почему же?

– Ограничения. Проклятые ограничения, Вашингтонская конвенция о нераспространении. Она просто не дает нам жить, не дает дышать, все друг за другом следят. И знаете, почему на распространение технологий наложены такие жесткие ограничения?

– Вероятно, чтобы они не попали не в те руки.

– Верно! Но не в том смысле, какой вы в это вкладываете. Дело в том, что основные залежи урана расположены в Африке, Афганистане, Австралии – то есть в захолустье. А все технологии – у стран первого мира. Они их охраняют, чтобы не дать дешевую энергию развивающимся странам. Потому что, если к тем же бурам попадут современные атомные технологии – они будут топить свои топки не углем, они перестанут торговать желтым кеком и начнут торговать энергией, а германцы с их каскадами африканских АЭС просто разорятся!

– А в чем наш интерес?

Вопрос застал Пескарева врасплох, я это видел.

– Ну... мы заработаем деньги – это раз. Приобретем новых друзей – это два...

– А старых потеряем...

– Да бросьте! Немцы нам кто угодно, но только не друзья. Они нас боятся, а страх рождает ненависть. Они зарабатывают на нас деньги, но считают нас дикарями, которых должен колонизировать германский капитал, потому что тевтонским мечом нас колонизировать невозможно.

Если я правильно помню цифры по сотрудничеству – еще неизвестно, кто кого колонизирует. Прошли те времена.

Пескарев подмигнул.

– Есть схема, позволяющая неплохо зарабатывать. Почему я назвал «Шкоду» – шкодовские турбины отлично поддаются конвертации. То, что можно производить – производит «Шкода», а то, что нельзя – производим здесь мы. Если все это объединить – то получится набор для постройки пятисотмегаваттного реактора.

Уму непостижимо. Так, возможно, и немцы, и итальянцы, и североамериканцы из-за этого и нервничают? Чисто коммерческий интерес, понятно же, что те, кто нарушает эмбарго, зарабатывают огромные деньги. Может, на нас так косо смотрят из-за нечестной игры здесь?

– Давайте пройдемся по цехам... – сказал я.

По цехам мы прошлись – ничего особенного. Обычное производство так называемого пятого передела – то, в которое впускают в белых халатах и в одноразовых бахилах.

То, что я искал, я нашел, когда мы вышли из цехов. Везде был постелен готовый зеленый ковер, орошаемый из опрыскивателей, а в одном месте его сняли, прямо как он и был, квадратом, а опрыскиватель продолжал работать, и получилось грязное месиво. В него я и вступил по неосторожности, сойдя с пешеходной дорожки, хорошо, что бахилы еще не снял. Глянул вниз – и похолодел.

Вид грязных, испачканных бахил кое-что мне напомнил. Днище «Хорьха», когда я его осматривал...

– Осторожнее... С дорожек лучше не сходить, – сказал Пескарев.

– Интересно. Я думал, что в Персии нет глин...

– Почему нет? Есть же в стране гончарные изделия, они не из привозной глины делаются. Здесь это единственное месторождение, других нет.

Естественно, штурмовать Екатеринбург-1000 что в одиночку, что с другими людьми – нашел бы, найти не вопрос – я не мог. По многим причинам. Оставалось только ждать.

30 июня 2002 года

Варшава, штаб Висленского военного округа

К счастью, а может быть, и к несчастью – гусары не читают газет. Не потому, что не умеют читать, а потому, что презирают всю эту досужую болтовню. Труп пана Ковальчека обнаружила приходящая домработница двадцать девятого утром – у нее был свой ключ, она пришла убраться в квартире и, как только открыла дверь, почувствовала неприятный, подозрительный запах. Пытаясь найти его источник, она осторожно прошла в комнату и... взвыла, как сирена автомобильной сигнализации.

Прибывшая полиция в раздувшемся и источавшем отвратительное зловоние трупе – в эти дни в Варшаве держалась жара – опознала квартиросъемщика, пана Юзефа Ковальчека, больше тут никого быть не могло. Тут же нашли и передали на экспертизу три гильзы, тело отвезли в морг, на вскрытие.

Конечно, полиция предпочла бы хранить это дело в тайне, но шила в мешке, как известно, не утаишь. У любого репортера, занимающегося криминальной хроникой, существует рация со сканером полицейской волны, однако в этот раз полиции удалось вывезти тело до того, как на место прибыли первые журналистов, а потом они задержали на сорок восемь часов домработницу и не допустили журналистов к месту преступления. Тем самым они сделали себе хуже – в дневных газетах Варшавы появились сообщения о том, что известный диссидент пан Юзеф Ковальчек, профессор университета, арестован из-за своих политических взглядов. Таким образом полиция, сама того не желая, сильно усугубила свое положение, загнав себя в угол. Потому что уже к вечеру подкупленный репортерами сотрудник полиции сообщил, что пан Юзеф Ковальчек мертв, более того – убит. В вечерние газеты это не попало, но утренние вышли с аршинными заголовками. Естественно, в них было сказано, что пан Юзеф убит кем-то по наводке властей за то, что говорил неудобную правду, и именно поэтому власти скрывают правду о его смерти.

Полиция тем временем шла по следу – по тому самому, который и предвидел неизвестный убийца.

Днем в морге Варшавского университета было сделано вскрытие и выписано свидетельство о смерти. Причина смерти – пулевое ранение, одна из пуль повредила желудочек сердца. С такими ранениями не живут. Еще две пули прошли менее точно, одна вообще не задела никаких жизненно важных органов, еще одна повредила позвоночник. Все три пули были извлечены, отсканированы и отправлены на экспертизу. Двадцать лет назад о таком приходилось только мечтать – на трассологическую экспертизу уходило до месяца, центрального файла не было вообще. Сейчас – пули был отсканированы специальным сканером, позволяющим строить трехмерные изображения объекта, данные были отправлены не фототелеграфом, а через спутник на центральный компьютер МВД. В нем содержалось больше четырехсот миллионов (!!!) записей с изображениями самых разных пуль, полученных при обстреле продаваемого в частные руки оружия, извлеченных из тел убитых, выпущенных при обстреле изъятого у преступников оружия. Компьютер быстро определил полученное из Варшавы, как пули калибра 9 парабеллум, выпущенные, скорее всего, из пистолета марки «Орел» производства оружейной фабрики в Радоме, в Висленском крае[6] – там были специфические следы от выбрасывателя на гильзе, да и «Орел» этого калибра производился только малыми частными фабриками на заказ, там, в Радоме. Из четырехсот миллионов возможных вариантов разом осталась восемьдесят одна тысяча – с ними компьютер и начал работать.

Тогда же, при вскрытии, была установлена примерная дата наступления смерти – вечер двадцать шестого или ночь на двадцать седьмое июня.

Тем временем служба безопасности университета (полиция не имела права входить на его территорию) провела опрос студентов и преподавательского состава, благо, были летние каникулы, и на территории университета и тех, и других было немного. Выяснилось, что пана Юзефа последний раз видели как раз вечером двадцать шестого, он привел с собой высокого, светловолосого молодого человека, с которым и уехал после собрания на своем факультете. Сексуальные пристрастия пана Юзефа ни для кого не были секретом, поэтому полиция Варшавы на несколько часов взяла ложный след, отрабатывая картотеку «сахарных мальчиков»: стриптизеров, танцоров, моделей, просто завсегдатаев клубов, обслуживающих богатеньких содомитов. Среди них попадались самые разные люди, причем настоящих содомитов среди них было немного. Преобладали студенты и не слишком богатые молодые люди из провинции, которые таким образом зарабатывали себе на жизнь. Даже несмотря на то, что Варшава была космополитичным и толерантным городом – полицейские испытывали к подобным субъектам омерзение, и на отработку этого контингента посадили новичков и в чем-то провинившихся сотрудников.

Примерно в двадцать ноль-ноль вечера двадцать девятого числа аналитический центр в Санкт-Петербурге дал результат, идентифицировав пули, выпущенные в пана Юзефа Ковальчека, как пули пистолета, который был выдан в качестве табельного оружия пану Ежи Комаровскому, проходящему службу в Его Императорского Величества польском гусарском полку. Так впервые прозвучало имя графа Ежи.

В ответ на срочный запрос в военное министерство последовал ответ, что любая информация из личного дела офицера может быть выдана лишь по вхождению начальника полиции на имя командира полка, а выдача информации об офицерах лейб-гвардии возможна только по визе военного министра или товарища военного министра. Ни того, ни другого в столь поздний час на месте нет, и беспокоить их по такому поводу дежурный офицер не собирался.

Но, помимо официальных, есть и неофициальные источники информации.

Предположив, что пан Ежи является «сахарным мальчиком» или стал им в Петербурге, полиция Варшавы запросила у своих санкт-петербургских коллег досье на него. Досье пришло достаточно быстро и стало для варшавских полициянтов сюрпризом. Пан граф не только не был содомитом, но и был отправлен в отпуск из-за скандальной связи с замужней дамой. Кто-кто, а содомиты так не поступают.

Что же касается внешности графа Комаровского, то она совпадала: высокий блондин. Для более точной идентификации в Санкт-Петербург направили фоторобот, составленный по описаниям коллег и студентов покойного пана Ковальчека, и попросили провести опознание по фотороботу, наведавшись в полк.

Только в этот момент один из полициянтов вспомнил, что Висленским военным округом командует генерал Тадеуш Комаровский. Короткая проверка позволила установить, что пан Ежи – его родной сын. Дело принимало настолько серьезный оборот, что о нем необходимо было доложить царю. Под ночь Его Величество решили не беспокоить, но с утра необходима была приватная аудиенция.

Пытаясь понять, что могло произойти на квартире у пана Ковальчека, полицейские решили, что, видимо, пан Ковальчек стал приставать к молодому человеку, согласившемуся посетить его, а молодой человек не принял эти приставания, ну и убил содомита. Оставался вопрос – зачем он вообще пошел к содомиту. Не знал, что тот – содомит? Возможно, но маловероятно, пан Юзеф особо не скрывался и даже числился в картотеке неблагонадежных с позорным шифром ПП[7]. Может быть, графу понадобилось от профессора что-то еще?..

Тем временем поступили результаты еще одной экстренной экспертизы, она делалась при помощи какой-то военной лазерной установки, позволяющей мгновенно определять присутствие любых химических веществ, в том числе сложносоставных, в крови, в мазках с кожи и с других мест. В момент смерти профессор Ковальчек находился в состоянии наркотического опьянения. Были обнаружены следы кокаина по всему лицу, как будто он размазывал его по щекам, или чихнул, и кокаин рассыпался. Еще одна экспертиза, которая должна была ответить на вопрос, имел ли пан профессор половые сношения перед смертью, готова не была.

1 2 3...7 >

На страницу:

Перейти

1 из 7